В этот день 32 года назад (1986) случился Чернобыль

[alyak]

И никто ничего не сказал по этому поводу . Чернобыль - памятник пофигизма и непрофессионализма царившего перед развалом союза .

После развала при самостийной украине -это памятник слабоумию , коррупции и игнорирования интересов народа . Все на "авось" .

[univer]

alyak, теперь у него полное совершеннолетие.

[LazyCat]

alyak, http://gorod.dp.ua/forum/viewtopic.php?t=41452

[Пал Степаныч]

И никто ничего не сказал по этому поводу . Чернобыль - памятник пофигизма и непрофессионализма царившего перед развалом союза .

После развала при самостийной украине -это памятник слабоумию , коррупции и игнорирования интересов народа . Все на "авось" .

Скажу я тебе-- это памятник на котором должно быть написано-- "Не нарушайте инструкцию по эксплуатации "..
А разва- не развал тут не причем.. Нефиг было инструкции нарушать..!!

[alyak]

Пал Степаныч, был документальный фильм , там многое показывали и рассказывали . Это чисто человеческий фактор и расп..во .

В бригаде которая приехала делать испытания было 3 ( три ) свадьбы , соотвественно все торопились сделать побыстрее и поехать гулять ... ну и с нарушениями инструкций ...

[Пал Степаныч]

Пал Степаныч, был документальный фильм , там многое показывали и рассказывали . Это чисто человеческий фактор и расп..во .

В бригаде которая приехала делать испытания было 3 ( три ) свадьбы , соотвественно все торопились сделать побыстрее и поехать гулять ... ну и с нарушениями инструкций ...

Фильм был наверное из серии " Про инопланетное вторжение"
Есть разбор по "черному ящику" станции
какие в жопу свадьбы в 2 часа ночи.. Реактор вывели на профилактику

13.05. Мощность реактора снижена с 3200 мегаватт до 1600. Остановлена турбина №7. Питание электросистем реактора переведено на турбину №8.

14.00. Заблокирована система аварийной остановки реактора САОР. В это время диспетчер "Киевэнерго" распорядился задержать остановку блока (конец недели, вторая половина дня, растет потребление энергии). Реактор работает на половинной мощности, а САОР так и не подключена вновь. Это грубая ошибка персонала, но на развитие событий она не повлияла.

23.10. Диспетчер снимает запрет. Персонал начинает снижать мощность реактора.
Сами события пошли уже

26 апреля 1986г. 0.28.

1.23.43 Начался саморазгон реактора. Тепловая мощность достигла 530 мегаватт и продолжала стремительно нарастать. Сработали две последние системы аварийной защиты - по уровню мощности и по скорости роста мощности. Но обе эти системы управляют выдачей сигнала АЗ-5, а он был еще 3 секунды назад подан вручную.

1.23.44 В доли секунды тепловая мощность реактора возросла в 100 раз и продоложала нарастать. ТВЭЛы раскалились, разбухающие частицы топлива разорвали оболочки ТВЭЛов. Давление в активной зоне многократно возросло. Это давление, преодолевая давление насосов вытеснило воду обратно в подающие трубопроводы.
Далее давление пара разрушило часть каналов и паропроводы над ними.

Это был момент первого взрыва.

Реактор перестал существовать как управляемая система.

После разрушения каналов и паропроводов давление в реакторе стало падать и вода вновь пошла в активную зону рактора. Начались химические реакции воды с ядерным топливом, разогретым графитом, цирконием. В ходе этих реакций началось бурное образование водорода и окиси углерода. Давление газов в реакторе стремительно нарастало. Крышка реактора весом около 1000 тонн приподнялась, обрывая все трубопроводы.

1.23.46 Газы, находившиеся в реакторе соединились с кислородом воздуха, образовав гремучий газ, который из-за наличия высокой температуры мгновенно взорвался.

Это был второй взрыв.


Там чудаки сидели из "Донтехэнерго" которые собирались всю ночь гонять реактор на авторотации.. Какие в пень свадьбы..

[Anders]

хочется надеяться что они празднуя годовщину на других реакторах
такого же мероприятия не отчибучат...

[alyak]

Пал Степаныч,

напоминаю 26 апреля - это суббота . бригада была с харькова ( помойму ) . Им еще ехать домой нужно было . Туда они и торопились . Там объясняли что нельзя было двух вещей делать , там они одну лишнюю защиту отключили , и второе там нужно было делать паузу в испытаниях . Они понадеялись на "авось" . Я до технических подробностей не вникал , но именно то что торопились и сделали на "авось" .

[alexey_st]

http://www.lib.ru/MEMUARY/CHERNOBYL/dyatlow.txt

.........................
26 апреля 1986 г. в один час двадцать три минуты сорок секунд начальник
смены блока No 4 ЧАЭС Александр Акимов приказал заглушить реактор по
окончании работ, проводимых перед остановом энергоблока на запланированный
ремонт. Команда отдана в спокойной рабочей обстановке, система
централизованного контроля не фиксирует ни одного аварийного или
предупредительного сигнала об отклонении параметров реактора или
обслуживающих систем. Оператор реактора Леонид Топтунов снял с кнопки АЗ
колпачок, предохраняющий от случайного ошибочного нажатия, и нажал кнопку.
По этому сигналу 187 стержней СУЗ реактора начали движение вниз, в активную
зону. На мнемотабло загорелись лампочки подсветки, и пришли в движение
стрелки указателей положения стержней. Александр Акимов, стоя вполоборота к
пульту управления реактором, наблюдал это, увидел также, что "зайчики"
индикаторов разбаланса АР "метнулись влево" (его выражение), как это и
должно быть, что означало снижение мощности реактора, повернулся к панели
безопасности, за которой наблюдал по проводимому эксперименту.
Но дальше произошло то, чего не могла предсказать и самая безудержная
фантазия. После небольшого снижения мощность реактора вдруг стала
увеличиваться со все возрастающей скоростью, появились аварийные сигналы. Л.
Топтунов крикнул об аварийном увеличении мощности. Но сделать что-либо было
не в его силах. Все, что он мог, сделал - удерживал кнопку АЗ, стержни СУЗ
шли в активную зону. Никаких других средств в его распоряжении нет. Да и у
всех других тоже. А. Акимов резко крикнул: "Глуши реактор!". Подскочил к
пульту и обесточил электромагнитные муфты приводов стержней СУЗ. Действие
верное, но бесполезное. Ведь логика СУЗ, то есть все ее элементы логических
схем, сработала правильно, стержни шли в зону. Теперь ясно - после нажатия
кнопки АЗ верных действий не было, средств спасения не было. Другая логика
отказала!
С коротким промежутком последовало два мощных взрыва. Стержни АЗ
прекратили движение, не пройдя и половины пути. Идти им было больше некуда.
В один час двадцать три минуты сорок семь секунд реактор разрушился
разгоном мощности на мгновенных нейтронах. Это крах, предельная катастрофа,
которая может быть на энергетическом реакторе. Ее не осмысливали, к ней не
готовились, никаких технических мероприятий по локализации на блоке и
станции не предусмотрено. Нет и организационных мер.
Растерянность, недоумение и полное непонимание, что и как это
случилось, недолго владели нами. Навалились совершенно неотложные дела,
выполнение которых вытеснило из головы все другие мысли.
Оглядываясь в прошлое, не знаю как и сказать - давнее (прошло больше
пяти лет) или недавнее: все и до сих пор стоит перед глазами - с полным
основанием констатирую, что тогда мы сделали все возможное в той
экстремальной обстановке. Больше сделать полезного ничего было нельзя.
Никакой паники, никакого психоза я не наблюдал. Ни один человек самовольно
не покинул блок, уходили только по распоряжению. Все мы вышли из этого
испытания с тяжкими повреждениями здоровья, для многих -роковыми.
..............

[Пал Степаныч]

alexey_st,

Специально для вас..

Цитирую статью-- по материалам МАГАТЕ - Такую вы в Инете не найдете..
Извините БЕЗ рисунков

Чернобыль
Что произошло на Чернобыльской атомной электростанции 26 апреля 1986 года

От автора. Чернобыльская катастрофа постепенно забывается, хотя казалось, что самая грандиозная по своим масштабам и последствиям техногенная катастрофа в истории человечества - авария на Чернобыльской атомной электростанции навечно врежется в человеческую память, послужит грозным предостережением людям, живущим сегодня и их потомкам, что с ядром атома всегда надо разговаривать на ВЫ, что легкомысленное, самоуверенное отношение к атомной энергии, будь то ядерное оружие или "мирный атом" гораздо опаснее, чем выпустить джина из бутылки.
Уже тогда следовало задуматься над последствиями научного прогресса - не приведет ли он вместо запланированного счастья и облегчения жизни к гибели цивилизации. Может быть церковь была права, сжигая Джордано Бруно на костре? Сегодня достижения генетики обещают избавление людей от многих страшных болезней, обещают восстановление поврежденных, изношенных органов и тд. и т.п. Но не выпустим-ли мы нового, еще более страшного джина из бутылки. Может это нам только кажется, что изобретая все новые и новые машины, мы становимся счастливее? Ведь даже наш добрый, милый, привычный автомобиль только в нашей стране убивает 40-60 тыс. человек ежегодно.
Автор решил напомнить о чернобыльской катастрофе, в ликвидации последствий которой ему пришлось принимать участие, оставить там на берегах Припяти свое здоровье.

Хотя эта катастрофа и не имеет прямого отношения к военной науке и истории, но именно "тупой и безграмотной, грубой и глупой" армии пришлось жизнями и здоровьем своих солдат и офицеров исправлять ошибки "интеллигентных гениев науки, сосредоточия всего лучшего, что есть в нашем обществе".
Именно высокообразованные и технически грамотные ученые-атомщики, все эти "Промстройкомплексы", "Атомстрои", Донтехэнерго", все маститые академики, доктора наук сумели устроить эту катастрофу, но не сумели ни организовать работы по ликвидации последствий, ни распорядиться всеми материальными ресурсами, предоставленными в их распоряжение. Оказалось, что они просто не знают что надо теперь делать, не знают процессов происходящих в реакторе. Надо было видеть в те дни их трясущиеся руки, растерянные лица, жалкий лепет самооправданий. Распоряжения и решения то принимались, то отменялись, но ничего не делалось. А на головы киевлян сыпалась радиоактивная пыль.
И только когда начальник химических войск министерства обороны взялся за работу и к месту трагедии стали стягиваться войска; когда начались хоть какие-то конкретные работы, эти "ученые" вздохнули с облегчением. Теперь можно снова с умным видом спорить о научных аспектах проблемы, давать интервью, критиковать ошибки военных, рассказывать сказки о своем научном предвидении.

В статье рассматривается техническая сторона этой огромной трагедии. Заранее говорю специалистам, что многое здесь дано в предельно упрощенном виде, местами даже в ущерб научной точности. Это сделано с тем, чтобы человеку даже очень далекому от физики, атомной энергетики стало понятно - что же все-таки и почему произошло в ночь с 25 на 26 апреля 1986 года.

Чернобыльская атомная электростанция находится на самом севере Украины в Киевской области около впадения реки Припять в Днепр. В 112 километрах южнее Киев, а в 100 км восточнее Чернигов. Непосредственно место, где находится станция и городок обслуживающего персонала называется город Припять. Он на карте обозначен красной точкой. Коричневый круг - это 30-ти километровая зона, в которой запрещено проживание и длительное нахождение. В период 1987-88 годов едва-ли не все населенные пункты в этой зоне были ликвидированы дабы исключить проживание в этой зоне людей. Насколько такое решение было верным - это не тема настоящей статьи.
К весне 1986 года на Чернбыльской АЭС действовали четыре энергоблока. Каждый энергоблок состоит из ядерного реактора и двух паровых турбин. Все четыре реактора однотипные РБМК-1000.

Внешняя схема станции следующая:

Прежде чем перейти к непосредственному описанию чернобыльской катастрофы требуется разъяснить ряд основополагающих физических понятий и терминов, в общих чертах рассказать об устройстве реактора и самой станции. Без внимательного прочтения этого предисловия многое ниже по тексту останется непонятным.
Физические процессы, происходящие в ядерном реакторе

Атомная электростанция мало чем отличается от тепловой электростанции. Вся разница в том, что в тепловой электростанции пар для турбин, приводящих во вращение электрогенераторы получается за счет нагрева воды от сжигания угля, мазута, газа в топках паровых котлов, а на атомной электростанции пар получается в ядерном реакторе все из той же воды.

При распаде атомного ядра тяжелых элементов из него вылетает несколько нейтронов. Поглощение такого свободного нейтрона другим атомным ядром, вызывает возбуждение и распад этого ядра. При этом из него высвобождается также несколько нейтронов, которые в свою очередь... Начинается так называемая цепная ядерная реакция, сопровождаемая выделением тепловой энергии.
Внимание! Первый термин! Коэффициент размножения - К . Если на данной стадии процесса число образовавшихся свободных нейтронов равно числу нейтронов, которые вызвали деление ядер, то К=1 и каждую единицу времени выделяется одинаковое количество энергии, если же число образовавшихся свободных нейтронов больше числа нейтронов, которые вызвали деление ядер, то К>1 и в каждый следующий момент времени выделение энергии будет нарастать. А если число образовавшихся свободных нейтронов меньше числа нейтронов, которые вызвали деление ядер, то К<1 и в каждый следующий момент времени выделение энергии будет уменьшаться.
Задача персонала дежурной смены электростанции как раз и состоит в том, чтобы удерживать К примерно равным 1. Если K<1, то реакция будет затухать, количество вырабатываемого пара уменьшаться, пока реактор не остановится. Если К>1 и его не удается сделать равным 1, то произойдет то, что и произошло на Чернбыльской АЭС.

Кажется нетрудно придти к выводу, что реакция ядерного деления будет все время нарастать, т.к. один свободный нейтрон при расщеплении атомного ядра высвобождает 2-3 нейтрона и число свободных нейтронов должно все время возрастать.
Чтобы этого не происходило, между трубками, содержащими ядерное топливо помещают трубки, содержащие вещество, хорошо поглощающее нейтроны (кадмий или бор). Выдвигая из активной зоны реактора, или наоборот вводя в зону такие трубки можно с их помощью захватывать часть свободных нейтронов, регулируя таким образом их количество в активной зоне реактора и поддерживая коэффициент К близким к единице.

При делении ядер урана из их осколков образуются ядра более легких элементов. Среди них теллур-135, который превращается в йод-135, а йод быстро в свою очередь превращается в ксенон-135. Этот ксенон очень активно захватывает свободные нейтроны. Если реактор работает в стабильном режиме, то атомы ксенона-135 довольно быстро выгорают и на работу реактора не влияют. Однако при резком и быстром снижении по каким либо причинам мощности реактора ксенон выгорать не успевает и начинает накапливаться в реакторе, значительно уменьшая К, т.е. способствуя снижению мощности реактора. Нарастает явление так называемого (Внимание! Второй термин!) ксенонового отравления реактора. При этом, накопившийся в реакторе йод-135 еще активнее начинает превращаться в ксенон. Это явление называется (Внимание! Третий термин!) йодная яма.
В таких условиях реактор плохо отзывается на выдвижение управляющих стержней (трубок с бором или кадмием), т.к. нейтроны активно поглощаются ксеноном. Однако, в конце концов при достаточно значительном выдвижении управляющих стержней из активной зоны мощность реактора начинает расти, тепловыделение усиливается и ксенон начинает очень быстро выгорать. Он уже не захватывает свободные нейтроны и их количество стремительно увеличивается. Реактор дает резкий скачок мощности. Опускаемые в этот момент управляющие стержни не успевают достаточно быстро поглотить нейтроны. Реактор может выйти из под контроля оператора.

Инструкции требуют при определенном количестве ксенона в активной зоне не пытаться поднять мощность реактора, а опустив управляющие стержни, окончательно остановить реактор. Но на естественное удаление ксенона из активной зоны реактора уходит до нескольких суток. Все это время электроэнергия данным энергетическим блоком не вырабатывается.

Есть еще один термин - реактивность реактора , т.е. как реактор отзывается на действия оператора. Этот коэффициент определяется по формуле р=(К-1)/К. При р>0 идет разгон реактора, при р=0 реактор работает в стабильном режиме, при р< 0 идет затухание реактора.
Принципы устройства реактора

Ядерное топливо представляет собой таблетки черного цвета диаметром около 1 см. и высотой около 1.5 см. В них содержится 2 % двуокиси урана 235, и 98 % урана 238, 236, 239. Во всех случаях при любом количестве ядерного топлива ядерный взрыв развиться не может, т.к.для лавинообразной стремительной реакции деления, характерной для ядерного взрыва требуется концентрация урана 235 более 60%.

Двести таблеток ядерного топлива загружаются в трубку, изготовленную из металла цирконий. Длина этой трубки 3.5м. диаметр 1.35 см. Эта трубка называется (Внимание! Пятый термин!) ТВЭЛ- тепловыделяющий элемент.

36 ТВЭЛов собираются в кассету (другое название "сборка").

Реактор марки РБМК-1000 (реактор большой мощности канальный электрической мощностью 1000 мегаватт) представляет собой цилиндр диаметом 11.8м.и высотой 7 метров, сложенный из графитовых блоков (размер каждого блока (25х25х60см.). Через каждый блок проходит сквозное отверстие- канал. Всего имеется 1872 таких отверстий - каналов в этом цилиндре. 1661 каналов предназначены для касет с ядерным топливом, а 211 для управляющих стержней содержащих поглотитель нейтронов (кадмий или боро).
Этот цилиндр окружен стенкой толщиной в 1 метр из таких же графитовых блоков, но не имеющих отверстий. Все это окружено стальным баком, заполненным водой. Вся эта конструкция лежит на металлической плите и накрыта сверху другой плитой (крышкой). Общий вес реактора 1850 тонн. Общая масса ядерного топлива в реакторе 190 тонн.

Каждый реактор подает пар на две турбины. Каждая турбина имеет электрическую мощность 500 мегаватт. Тепловая же мощность реактора 3200 мегаватт.

Принцип работы реактора состоит в следующем:
Вода под давлением 70 атмосфер главными циркуляционными насосами (3) (Внимание! Шестой термин!) ГЦН подается по трубопроводам (2) в нижнюю часть реактора(1), откуда по каналам продавливается в верхнюю часть реактора, омывая сборки с ТВЭЛами. В ТВЭлах под воздействием нейтронов идет цепная ядерная реакция с выделением большого количества тепла. Вода нагревается до температуры 248 градусов и вскипает. Смесь, состоящая из 14% пара и 86% воды поступает по трубопроводам (3) в барабаны сепараторы (2), где происходит отделение пара от воды. Пар по трубопроводу (4) подается в турбину.

Из турбины по трубопроводу(5) пар, уже превратившийся в воду с температурой 165 градусов возвращается в барабан-сепаратор, где смешивается с горячей водой, поступившей из реактора, и охлаждает ее до 270 градусов. Эта вода по трубопроводу (1) вновь поступает в насосы. Цикл замкнулся. По трубопроводу(6) извне в сепаратор может поступать дополнительная вода.

Главных циркуляционных насосов всего восемь. Шесть из них в работе, а два составляют резерв. Барабанов сепараторов всего четыре. Размеры каждого 2.6м.в диаметре, длиной 30 метров. Работают они одновременно. На рисунке показан блок чернобыльской АЭС в частичном разрезе. Голубым окрашены сечения стен, красным активная зона реактора, светло-зеленым ГЦН (видны четыре из восьми насосов), светло-коричневым барабаны сепараторы. В верхней части виден кран, с помощью которого производится загрузка и выгрузка сборок в реактор.
Предпосылки к катастрофе

Реактор не только источник электроэнергии, но и ее потребитель. Пока из активной зоны реактора не будет выгружено ядерное топливо, через нее необходимо непрерывно прокачивать воду для того, чтобы не перегрелись ТВЭЛы. Обычно часть электрической мощности турбин отбирается на собственные нужды реактора. Если реактор остановлен (замена топлива, профилактические работы, аварийная остановка), то электропитание реактора идет от соседних блоков, внешней электросети.
На крайний аварийный случай предусмотрено питание от резервных дизель-генераторов. Однако в самом лучшем случае они смогут начать выдавать электроэнергию не раньше, чем через одну-три минуты. Возникает вопрос: чем питать насосы, пока дизель-генераторы не выйдут на режим? Необходимо было выяснить - сколько времени с момента отключения подачи пара на турбины, они, вращаясь по инерции, будут вырабатывать ток, достаточный для аварийного питания основных систем реактора. Первые испытания показали, что турбины не могут обеспечить электроэнергией основные системы в режиме вращения по инерции (режим выбега).

Специалисты "Донтехэнерго" предложили свою систему управления магнитным полем турбины, что обещало решить проблему энергопитания реактора при аварийном отключении подачи пара на турбину.
25 апреля предполагалось опробовать эту систему в работе, т.к. 4-й энергоблок в этот день все равно планировалось остановить для ремонтных работ.

Однако требовалось во-первых, что-то использовать в качестве балластной нагрузки для того, чтобы можно было производить замеры на выбегающей турбине. Во- вторых, было известно, что при падении тепловой мощности реактора до 700-1000 мегаватт сработает система аварийной остановки реактора (САОР), реактор будет остановлен и невозможно будет повторить эксперимент несколько раз, т.к. произойдет его ксеноновое отравление.

Было решено заблокировать систему САОР, а в качестве балластной нагрузки использовать резервные ГЦН.

Это были ПЕРВАЯ и ВТОРАЯ трагические ошибки, повлекшие за собой все остальное. Во-первых совершенно незачем было блокировать САОР. Во-вторых, использовать можно было в качестве балластной нагрузки что угодно, только не циркуляционные насосы. Именно они связали между собой совершенно далекие друг от друга электротехнические процессы и процессы, происходящие в реакторе.
Хроника катастрофы

25 апреля 1986г. 1.00. Начато постепенное снижение мощности реактора.

13.05. Мощность реактора снижена с 3200 мегаватт до 1600. Остановлена турбина №7. Питание электросистем реактора переведено на турбину №8.

14.00. Заблокирована система аварийной остановки реактора САОР. В это время диспетчер "Киевэнерго" распорядился задержать остановку блока (конец недели, вторая половина дня, растет потребление энергии). Реактор работает на половинной мощности, а САОР так и не подключена вновь. Это грубая ошибка персонала, но на развитие событий она не повлияла.

23.10. Диспетчер снимает запрет. Персонал начинает снижать мощность реактора.

26 апреля 1986г. 0.28. Мощность реактора снизилась до уровня, когда систему управления движением управляющих стержней надо переводить с локальной на общую ( в обычном режиме группы стержней можно перемещать независимо друг от друга - так удобнее, а при низкой мощности все стержни должны управляться с одного места и двигаться одновременно). Этого сделано не было. Это была ТРЕТЬЯ трагическая ошибка. Одновременно оператор допускает ЧЕТВЕРТУЮ трагическую ошибку. Он не выдает машине команду "держать мощность". В результате мощность реактора стремительно снижается до 30 мегаватт. Кипение в каналах резко снизилось, началось ксеноновое отравление реактора. Персонал смены допускает ПЯТУЮ трагическую ошибку (я бы действиям смены в этот момент дал бы иную оценку. Это уже не ошибка, а преступление. Все инструкции предписывают в такой ситуации глушить реактор). Оператор выводит из активной зоны все управляющие стержни.

1.00. Мощность реактора удалось поднять до 200 мегават против предписанных программой испытаний 700-1000. Это было второе преступное действие смены. Из-за нарастающего ксенонового отравления реактора мощность поднять выше не удается.

1.03. Начался эксперимент. К шести работающим главным циркуляционным насосам подключается в качестве балластной нагрузки седьмой насос.

1.07. Подключается в качестве балластной нагрузки восьмой насос. На работу такого количества насосов система не расчитана. Начался кавитационный срыв ГЦН (им просто не хватает воды). Они высасывают воду из барабанов сепараторов и ее уровень в них опасно понижается. Огромный поток довольно холодной воды через реактор снизил парообразование до критического уровня. Стержни автоматического регулирования машина полностью вывела из активной зоны.

1.19. Вследствие опасно низкого уровня воды в барабанах сепараторах оператор увеличивает подачу в них питательной воды (конденсата). Одновременно персонал допускает ШЕСТУЮ трагическую ошибку ( я бы сказал - второе преступное деяние). Он блокирует системы остановки реактора по сигналам недостаточного уровня воды и давлению пара.

1.19.30 Уровень воды в барабанах сепараторах начал расти, но из-за снижения температуры воды, поступающей в активную зону реактора и ее большого количества, кипение там прекратилось. Последние стержни автоматического регулирования покинули активную зону. Оператор допускает СЕДЬМУЮ трагическую ошибку. Он полностью выводит из активной зоны и последние стержни ручного управления, лишая себя тем самым возможности управлять процессами, происходящими в реакторе. Дело в том, что высота реактора 7 метров и он хорошо отзывается на перемещение управляющих стержней, когда они перемещаются в средней части активной зоны, а по мере удаления их от центра управляемость ухудшается. Скорость перемещения стержней 40см. в сек.

1.21.50 Уровень воды в барабанах-сепараторах несколько превысил норму и оператор отключает часть насосов.

1.22.10 Уровень воды в барабанах сепараторах стабилизировался. В активную зону теперь поступает намного меньше воды, чем до этого момента. В активной зоне вновь начинается кипение.

1.22.30 Из-за неточности систем управления, не расчитанных на подобный режим работы оказалось, что подача воды в реактор составляет около 2/3 от потребного. В этот момент компьютер станции выдает распечатку параметров реактора с указанием на то, что запас реактивности опасно мал. Однако персонал просто проигнорировал эти данные ( это было третье преступное деяние в эти сутки). Инструкция предписывает в такой ситуации немедленно аварийным порядком глушить реактор.

1.22.45 Уровень воды в сепараторах стабилизировался, количество поступающей в реактор воды удалось привести в норму. Тепловая мощность реактора медленно начала расти. Персонал предположил, что работу реактора удалось стабилизировать и было решено продолжить эксперимент.Это была ВОСЬМАЯ трагическая ошибка. Ведь практическии все стержни управления находились в поднятом положении, запас реактивности был недопустимо мал, САОР отключена, системы автоматической остановки реактора по ненормальному давлению пара и уровню воды заблокированы.

1.23.04 Персонал блокирует систему аварийной остановки реактора, срабатывающую в случае прекращения подачи пара на вторую турбину, если до этого уже была выключена первая. Напомню, что турбина № 7 была выключена еще в 13.05 25.04 и сечас работала только турбина №8. Это была ДЕВЯТАЯ трагическая ошибка. ( и четвертое преступное деяние в эти сутки). Инструкция запрещает отключать эту систему аварийной остановки реактора во всех случаях. Одновременно персонал перекрывает подачу пара на турбину №8. Это идет эксперимент по замеру электрических характеристик работы турбины в режиме выбега. Турбина начинает терять обороты, напряжение в сети снижается и ГЦН, питающиеся от этой турбины начинают снижать обороты.
Следствие установило, что если бы не была отключена система аварийной остановки реактора по сигналу прекращения подачи пара на последнюю турбину, то катастрофы не произошло бы. Автоматика бы заглушила реактор. Но персонал предполагал повторить эксперимент несколько раз на различных параметрах управления магнитным полем генератора. Остановка реактора исключала такую возможность.

1.23.30 ГЦН значительно снизили обороты и поток воды через активную зону реактора значительно уменьшился. Стало быстро нарастать парообразование. Три группы стержней автоматического управления пошли вниз, но остановить нарастание тепловой мощности реактора не смогли, т.к. их уже было недостаточно. Т.к. подача пара на турбину была отключена, то ее обороты продолжали снижаться, насосы все меньше подавали воды в реактор.

1.23.40 Начальник смены, поняв происходящее приказывает нажать кнопку АЗ-5. По этой команде стержни управления с максимальной скоростью опускаются вниз. Такое массированное введение в активную зону реактора поглотителей нейтронов призвано в короткое время полностью прекратить процессы ядерного деления.
Это была Последняя ДЕСЯТАЯ трагическая ошибка персонала и последняя непосредственная причина катастрофы. Хотя следует сказать, что если бы эта последняя ошибка не была бы совершена, то все равно катастрофа уже была неминуема.
А произошло вот что - на расстоянии 1.5 метра под каждым стержнем (4) (см. правый рисунок конструкции управляющего стержня) подвешен так называемый "вытеснитель" (5). Это алюминевый цилиндр длиной 4.5м., заполненный графитом. Его задача состоит в том, чтобы при опускании управляющего стержня нарастание поглощения нейтронов происходило не резко, а более плавно. Графит тоже поглощает нейтроны, но несколько слабее. чем бор или кадмий. Когда стержни управляющие подняты до предела вверх, то нижние концы вытесителей находятся выше нижней границы активной зоны на 1.25м. В этом пространстве находится вода, которая еще не кипит. Когда все стержни резко пошли вниз по сингалу АЗ-5, то сами стержни с бором и кадмием еще фактически не вошли в активную зону, а цилиндры вытеснителей, действуя подобно поршням, вытеснили из активной зоны эту воду. ТВЭЛы обнажились.
Произошел резкий скачок парообразования. Давление пара в реакторе резко возросло и это давление не позволило стержням упасть вниз. Они зависли, пойдя всего 2 метра. Оператор выключает питание муфт стержней. При нажатии на эту кнопку отключаются электромагниты, которые держат управляющие стержни прикрепленными к арматуре. После подачи такого сигнала абсолютно все стержни (и ручного и автоматического управления) отсоединяются от своей арматуры и свободно падают вниз под действием собственного веса. Но они уже висели, подпираемыме паром, и не шевелились.

1.23.43 Начался саморазгон реактора. Тепловая мощность достигла 530 мегаватт и продолжала стремительно нарастать. Сработали две последние системы аварийной защиты - по уровню мощности и по скорости роста мощности. Но обе эти системы управляют выдачей сигнала АЗ-5, а он был еще 3 секунды назад подан вручную.

1.23.44 В доли секунды тепловая мощность реактора возросла в 100 раз и продоложала нарастать. ТВЭЛы раскалились, разбухающие частицы топлива разорвали оболочки ТВЭЛов. Давление в активной зоне многократно возросло. Это давление, преодолевая давление насосов вытеснило воду обратно в подающие трубопроводы.
Далее давление пара разрушило часть каналов и паропроводы над ними.

Это был момент первого взрыва.

Реактор перестал существовать как управляемая система.

После разрушения каналов и паропроводов давление в реакторе стало падать и вода вновь пошла в активную зону рактора. Начались химические реакции воды с ядерным топливом, разогретым графитом, цирконием. В ходе этих реакций началось бурное образование водорода и окиси углерода. Давление газов в реакторе стремительно нарастало. Крышка реактора весом около 1000 тонн приподнялась, обрывая все трубопроводы.

1.23.46 Газы, находившиеся в реакторе соединились с кислородом воздуха, образовав гремучий газ, который из-за наличия высокой температуры мгновенно взорвался.

Это был второй взрыв.

Крышка реактора подлетела вверх, повернулась на 90 градусов и вновь упала вниз. Разрушились стены и перекрытие реакторного зала. Из реактора вылетели четверть находящегося там графита, обломки раскаленных ТВЭЛов. Эти обломки упали на крышу машинного зала и другие места, образовав около 30 очагов пожара.

Цепная реакция деления прекратилась.

Персонал станции начал покидать свои рабочие места примерно с 1.23.40. Но с момента выдачи сигнала АЗ-5 до момента второго взрыва прошло всего 6 секунд. Сообразить, что происходит за это время и тем более успеть что-то сделать для своего спасения невозможно. Уцелевшие при взрыве сотрудники покинули зал уже после взрыва.

В 1.30 к месту пожара выехала первая пожарная команда лейтенанта Правик.

Что происходило потом, кто как себя вел и что делалось правильно, а что нет - это уже не тема настоящей статьи.
Литература

1. Журнал "Наука и жизнь" №12-1989, №11-1980.
2.Х. Кухлинг. Справочник по физике. изд. "Мир". Москва. 1983г.
3. О.Ф.Кабардин. Физика. Справочные материалы. Просвещение. Москва. 1991г.
4.А.Г.Аленицин, Е.И.Бутиков, А.С.Кондратьев. Краткий физико - математический справочник. Наука. Москва. 1990г.
5.Доклад экспертной группы МАГАТЭ "О причинах авариии ядерного реактора РБМК-1000 на электростанции "Чернобыль" 26 апреля 1986г.". Уралюриздат. Екатеринбург. 1996г.
6.Атлас СССР. Главное упраление геодезии и картографии при Совете министров СССР. Москва. 1986г.

[L_Pt]

Пал Степаныч

Цитирую статью-- по материалам МАГАТЕ - Такую вы в Инете не найдете..
Извините БЕЗ рисунков

Дивно. Мені здалося, що ви цитуєте відому сторінку з армійського сайту…

Не важливо.

По діям персоналу. В них була тільки одна, але величезна «помилка» - вони заблокували САОР. Хто їм це приказав зробити і нащо – це окрема справа, нерозлучно зв’язана зі структурою управління СРСР. Розмови про «весілля» - так, це жуйка для свиней.

Усі інші «помилки» - то недоробка конструкторів реактору. Вони просто не передбачали такий розвиток подій і ніяких інструкцій там не було. Все, що ви тут скопіювали – це все було зроблено опісля, заднім числом дивилися, що після чого сталося і що не потрібно було робити. У 86-ому році в інструкціях у операторів ніякого застереження щодо цього не було.

[Marko]

Писать многа букав - ниасилил не стоит. Статья в камментах особо и не нуждается...



21 год назад произошла страшная авария на Чернобыльской АЭС. Мы не будем описывать уже известное из официальных источников, а посмотрим на это иначе, со стороны обычных человеческих судеб, глазами обычных людей...


Монолог жены погибшего на тушении АЭС пожарника.
Очень тяжелое чтиво. Нервным не читать.

"Я не знаю, о чем рассказывать... О смерти или о любви? Или это одно и
то же... О чем?
... Мы недавно поженились. Еще ходили по улице и держались за руки, даже если в магазин шли... Я говорила ему: "Я тебя люблю". Но я еще не знала, как я его любила... Не представляла... Жили мы в общежитии пожарной
части, где он служил. На втором этаже. И там еще три молодые семьи, на всех одна кухня. А внизу, на первом этаже стояли машины. Красные пожарные машины. Это была его служба. Всегда я в курсе: где он, что с ним? Среди ночи слышу какой-то шум. Выглянула в окно. Он увидел меня: "Закрой форточки и ложись
спать. На станции пожар. Я скоро буду". Самого взрыва я не видела. Только пламя. Все, словно светилось... Все
небо... Высокое пламя. Копоть. Жар страшный. А его все нет и нет. Копоть от того, что битум горел, крыша станции была залита битумом. Ходили, потом вспоминал, как по смоле. Сбивали пламя. Сбрасывали горящий графит ногами... Уехали они без брезентовых костюмов, как были в одних рубашках, так и
уехали. Их не предупредили, их вызвали на обыкновенный пожар... Четыре часа... Пять часов... Шесть... В шесть мы с ним собирались ехать к его родителям. Сажать картошку. От города Припять до деревни Сперижье, где
жили его родители, сорок километров. Сеять, пахать... Его любимые работы... Мать часто вспоминала, как не хотели они с отцом отпускать его в город, даже новый дом построили. Забрали в армию. Служил в Москве в пожарных войсках, и когда вернулся: только в пожарники! Ничего другого не признавал. (Молчит.)
Иногда будто слышу его голос... Живой... Даже фотографии так на меня не действуют, как голос. Но он никогда меня не зовет... И во сне... Это я его зову...
Семь часов... В семь часов мне передали, что он в больнице. Я побежала, но вокруг больницы уже стояла кольцом милиция, никого не пускали. Одни машины "Скорой помощи" заезжали. Милиционеры кричали: машины зашкаливают, не приближайтесь. Не одна я, все жены прибежали, все, у кого мужья в эту ночь оказались на станции. Я бросилась искать свою знакомую, она работала врачом в этой больнице. Схватила ее за халат, когда она выходила из машины: "Пропусти меня!" - "Не могу! С ним плохо. С ними со всеми плохо". Держу ее:
"Только посмотреть". "Ладно, - говорит, - тогда бежим. На пятнадцать-двадцать минут". Я увидела его... Отекший весь, опухший... Глаз почти нет... "Надо молока. Много молока! - сказала мне знакомая. - Чтобы они
выпили хотя бы по три литра". - "Но он не пьет молоко". - "Сейчас будет пить". Многие врачи, медсестры, особенно санитарки этой больницы через какое-то время заболеют... Умрут... Но никто тогда этого не знал...
В десять утра умер оператор Шишенок... Он умер первым... В первый день... Мы узнали, что под развалинами остался второй - Валера Ходемчук. Так его и не достали. Забетонировали. Но мы еще не знали, что они все -
первые... Спрашиваю: "Васенька, что делать?" - "Уезжай отсюда! Уезжай! У тебя будет ребенок". А я - беременная. Но как я его оставлю? Просит: "Уезжай! Спасай ребенка!" - "Сначала я должна принести тебе молоко, а потом решим". Прибегает моя подруга Таня Кибенок... Ее муж в этой же палате... С ней
ее отец, он на машине. Мы садимся и едем в ближайшую деревню за молоком. Где-то три километра за городом... Покупаем много трехлитровых банок с молоком... Шесть - чтобы хватило на всех... Но от молока их страшно рвало... Все время теряли сознание, им ставили капельницы. Врачи почему-то твердили, что они отравились газами, никто не говорил о радиации. А город заполнился военной техникой, перекрыли все дороги... Перестали ходить электрички, поезда... Мыли улицы каким-то белым порошком... Я волновалась, как же мне
завтра добраться в деревню, чтобы купить ему парного молока? Никто не говорил о радиации... Только военные ходили в респираторах... Горожане несли хлеб из магазинов, открытые кульки с булочками... Пирожные лежали на
лотках...
Вечером в больницу не пропустили... Море людей вокруг... Я стояла напротив его окна, он подошел и что-то мне кричал. Так отчаянно! В толпе кто-то расслышал: их увозят ночью в Москву. Жены сбились все в одну кучу.
Решили: поедем с ними. Пустите нас к нашим мужьям! Не имеете права! Бились, царапались. Солдаты, уже стояли солдаты, нас отталкивали. Тогда вышел врач и подтвердил, что они полетят на самолете в Москву, но нам нужно принести им одежду, - та, в которой они были на станции, сгорела. Автобусы уже не ходили, и мы бегом через весь город. Прибежали с сумками, а самолет уже улетел... Нас специально обманули... Чтобы мы не кричали, не плакали...
Ночь... По одну сторону улицы автобусы, сотни автобусов (уже готовили город к эвакуации), а по другую сторону - сотни пожарных машин. Пригнали отовсюду. Вся улица в белой пене... Мы по ней идем... Ругаемся и плачем... По радио объявили, что, возможно, город эвакуируют на три-пять дней, возьмите с собой теплые вещи и спортивные костюмы, будете жить в лесах. В палатках. Люди даже обрадовались: на природу! Встретим там Первое мая. Необычно. Готовили в дорогу шашлыки... Брали с собой гитары, магнитофоны...
Плакали только те, чьи мужья пострадали.
Не помню дороги... Будто очнулась, когда увидела его мать: "Мама, Вася в Москве! Увезли специальным самолетом!" Но мы досадили огород (а через неделю деревню эвакуируют!) Кто знал? Кто тогда это знал? К вечеру у меня открылась рвота. Я - на шестом месяце беременности. Мне так плохо... Ночью сниться, что он меня зовет, пока он был жив, звал меня во сне: "Люся! Люсенька!"
А когда умер, ни разу не позвал. Ни разу... (Плачет.) Встаю я утром с мыслью, что поеду в Москву. Сама... "Куда ты такая?" - плачет мать. Собрали в дорогу и отца. Он снял со сберкнижки деньги, которые у них были. Все
деньги. Дороги не помню... Дорога опять выпала из памяти... В Москве у первого милиционера спросили, в какой больнице лежат чернобыльские пожарники, и он нам сказал, я даже удивилась, потому что нас пугали: государственная тайна, совершенно секретно. Шестая больница - на "Щукинской"... В эту больницу, специальная радиологическая больница, без пропусков не пускали. Я дала деньги вахтеру, и тогда она говорит: "Иди". Кого-то опять просила, молила... И вот сижу в кабинете у заведующей радиологическим отделением - Ангелины Васильевны Гуськовой. Тогда я еще не знала, как ее зовут, ничего не запоминала... Я знала только, что должна увидеть его...
Она сразу меня спросила:
- У вас есть дети?
Как я признаюсь?! И уже понимаю, что надо скрыть мою беременность. Не пустит к нему! Хорошо, что я худенькая, ничего по мне незаметно.
- Есть. - Отвечаю.
- Сколько?
Думаю: "Надо сказать, что двое. Если один - все равно не пустит".
- Мальчик и девочка.
- Раз двое, то рожать, видно, больше не придется. Теперь слушай:
центральная нервная система поражена полностью, костный мозг поражен полностью...
"Ну, ладно, - думаю, - станет немножко нервным".
- Еще слушай: если заплачешь - я тебя сразу отправлю. Обниматься и целоваться нельзя. Близко не подходить. Даю полчаса.
Но я знала, что уже отсюда не уйду. Если уйду, то с ним. Поклялась
себе!
Захожу... Они сидят на кровати, играют в карты и смеются.
- Вася! - кричат ему.
Поворачивается:
- О, братцы, я пропал! И здесь нашла!
Смешной такой, пижама на нем сорок восьмого размера, а у него - пятьдесят второй. Короткие рукава, короткие штанишки. Но опухоль с лица уже сошла... Им вливали какой-то раствор...
- А чего это ты вдруг пропал? - Спрашиваю.
И он хочет меня обнять.
- Сиди-сиди, - не пускает его ко мне врач. - Нечего тут обниматься.
Как-то мы это в шутку превратили. И тут уже все сбежались, и из других палат тоже. Все наши. Из Припяти. Их же двадцать восемь человек самолетом привезли. Что там? Что там у нас в городе. Я отвечаю, что началась
эвакуация, весь город увозят на три или пять дней. Ребята молчат, а было там две женщины, одна из них, на проходной в день аварии дежурила, и она заплакала:
- Боже мой! Там мои дети. Что с ними?
Мне хотелось побыть с ним вдвоем, ну, пусть бы одну минуточку. Ребята это почувствовали, и каждый придумал какую-то причину, и они вышли в коридор. Тогда я обняла его и поцеловала. Он отодвинулся:
- Не садись рядом. Возьми стульчик.
- Да, глупости все это, - махнула я рукой. - А ты видел, где произошел взрыв? Что там? Вы ведь первые туда попали...
- Скорее всего, это вредительство. Кто-то специально устроил. Все наши ребята такого мнения.
Тогда так говорили. Думали.
На следующий день, когда я пришла, они уже лежали по одному, каждый в отдельной палате. Им категорически запрещалось выходить в коридор. Общаться друг с другом. Перестукивались через стенку... Точка-тире, точка-тире... Врачи объяснили это тем, что каждый организм по-разному реагирует на дозы облучения, и то, что выдержит один, другому не под силу. Там, где они лежали, зашкаливали даже стены. Слева, справа и этаж под ними... Там всех выселили, ни одного больного... Под ними и над ними никого... Три дня я жила у своих московских знакомых. Они мне говорили: бери кастрюлю, бери миску, бери все, что надо... Я варила бульон из индюшки, на
шесть человек. Шесть наших ребят... Пожарников... Из одной смены... Они все дежурили в ту ночь: Ващук, Кибенок, Титенок, Правик, Тищура. В магазине купила им всем зубную пасту, щетки, мыло. Ничего этого в больнице не было. Маленькие полотенца купила... Я удивляюсь теперь своим знакомым, они,
конечно, боялись, не могли не бояться, уже ходили всякие слухи, но все равно сами мне предлагали: бери все, что надо. Бери! Как он? Как они все? Они будут жить? Жить... (Молчит). Встретила тогда много хороших людей, я не всех запомнила... Мир сузился до одной точки... Укоротился... Он... Только он...

Помню пожилую санитарку, которая меня учила: "Есть болезни, которые не излечиваются. Надо сидеть и гладить руки". Рано утром еду на базар, оттуда к своим знакомым, варю бульон. Все протереть, покрошить... Кто-то просил: "Привези яблочко". С шестью полулитровыми баночками... Всегда на шестерых! В больницу... Сижу до вечера. А вечером - опять в другой конец города. Насколько бы меня так хватило? Но через три дня предложили, что можно жить в гостинице для медработников, на территории самой больницы. Боже, какое счастье!!
- Но там нет кухни. Как я буду им готовить?
- Вам уже не надо готовить. Их желудки перестают воспринимать еду.
Он стал меняться - каждый день я встречала другого человека... Ожоги выходили наверх... Во рту, на языке, щеках - сначала появились маленькие язвочки, потом они разрослись... Пластами отходила слизистая... Пленочками белыми... Цвет лица... Цвет тела... Синий... Красный... Серо-бурый... А оно такое все мое, такое любимое! Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить... Спасало то, что все это происходило мгновенно; некогда было думать, некогда было плакать. Я любила его! Я еще не знала, как я его любила! Мы только поженились... Идем по улице. Схватит меня на руки и закружится. И целует, целует. Люди
идут мимо, и все улыбаются...
Клиника острой лучевой болезни - четырнадцать дней... За четырнадцать
дней человек умирает...
В гостинице в первый же день дозиметристы меня замеряли. Одежда, сумка, кошелек, туфли, - все "горело". И все это тут же у меня забрали. Даже нижнее белье. Не тронули только деньги. Взамен выдали больничный халат пятьдесят шестого размера, а тапочки сорок третьего. Одежду, сказали, может, привезем, а, может, и нет, навряд ли она поддастся "чистке". В таком виде я и появилась перед ним. Испугался: "Батюшки, что с тобой?" А я все-таки ухитрялась варить бульон. Ставила кипятильник в стеклянную банку... Туда бросала кусочки курицы... Маленькие-маленькие... Потом кто-то отдал мне свою кастрюльку, кажется, уборщица или дежурная гостиницы. Кто-то - досочку, на которой я резала свежую петрушку. В больничном халате сама я не могла добраться до базара, кто-то мне эту зелень приносил. Но все бесполезно, он не мог даже пить... Проглотить сырое яйцо... А мне хотелось достать что-нибудь вкусненькое! Будто это могло помочь. Добежала до почты: "Девочки,
- прошу, - мне надо срочно позвонить моим родителям в Ивано-Франковск. У меня здесь умирает муж". Почему-то они сразу догадались, откуда я и кто мой муж, моментально соединили. Мой отец, сестра и брат в тот же день вылетели ко мне в Москву. Они привезли мои вещи. Деньги. Девятого мая... Он всегда мне говорил: "Ты не представляешь, какая красивая Москва! Особенно на День Победы, когда салют. Я хочу, чтобы ты
увидела". Сижу возле него в палате, открыл глаза:
- Сейчас день или вечер?
- Девять вечера.
- Открывай окно! Начинается салют!
Я открыла окно. Восьмой этаж, весь город перед нами! Букет огня взметнулся в небо.
- Вот это да!
- Я обещал тебе, что покажу Москву. Я обещал, что по праздникам буду
всю жизнь дарить цветы...
Оглянулась - достает из-под подушки три гвоздики. Дал медсестре деньги - и она купила.
Подбежала и целую:
- Мой единственный! Любовь моя!
Разворчался:
- Что тебе приказывают врачи? Нельзя меня обнимать! Нельзя целовать!
Мне не разрешали его обнимать... Но я... Я поднимала и сажала его...
Перестилала постель... Ставила градусник... Приносила и уносила судно... Всю ночь сторожила рядом...
Хорошо, что не в палате, а в коридоре... У меня закружилась голова, я ухватилась за подоконник... Мимо шел врач, он взял меня за руку. И неожиданно:
- Вы беременная?
- Нет-нет! - Я так испугалась, чтобы нас кто-нибудь не услышал.
- Не обманывайте, - вздохнул он.
Я так растерялась, что не успела его ни о чем попросить.
Назавтра меня вызывают к заведующей:
- Почему вы меня обманули? - спросила она.
- Не было выхода. Скажи я правду - отправили бы домой. Святая ложь!
- Что вы наделали!!
- Но я с ним...
Всю жизнь буду благодарна Ангелине Васильевне Гуськовой. Всю жизнь!
Другие жены тоже приезжали, но их уже не пустили. Были со мной их мамы... Мама Володи Правика все время просила Бога: "Возьми лучше меня". Американский профессор, доктор Гейл... Это он делал операцию по
пересадке костного мозга... Утешал меня: надежда есть, маленькая, но есть. Такой могучий организм, такой сильный парень! Вызвали всех его родственников. Две сестры приехали из Беларуси, брат из Ленинграда, там
служил. Младшая Наташа, ей было четырнадцать лет, очень плакала и боялась. Но ее костный мозг подошел лучше всех... (Замолкает.) Я уже могу об этом рассказывать... Раньше не могла... Я десять лет молчала... Десять лет. (Замолкает.)
Когда он узнал, что костный мозг берут у его младшей сестрички, наотрез отказался: "Я лучше умру. Не трогайте ее, она маленькая". Старшей сестре Люде было двадцать восемь лет, она сама медсестра, понимала, на что идет.
"Только бы он жил", - говорила она. Я видела операцию. Они лежали рядышком на столах... Там большое окно в операционном зале. Операция длилась два часа... Когда кончили, хуже было Люде, чем ему, у нее на груди восемнадцать проколов, тяжело выходила из-под наркоза. И сейчас болеет, на инвалидности... Была красивая, сильная девушка. Замуж не вышла... А я тогда металась из одной палаты в другую, от него - к ней. Он лежал уже не в обычной палате, а в специальной барокамере, за прозрачной пленкой, куда заходить не разрешалось. Там такие специальные приспособления есть, чтобы, не заходя под пленку, вводить уколы, ставить катэтор... Но все на липучках, на замочках, и я научилась ими пользоваться... Отсовывать... И пробираться к нему... Возле его кровати стоял маленький стульчик... Ему стало так плохо, что я уже не могла отойти, ни на минуту. Звал меня постоянно: "Люся, где ты? Люсенька!" Звал и звал... Другие барокамеры, где лежали наши ребята,
обслуживали солдаты, потому что штатные санитары отказались, требовали защитной одежды. Солдаты выносили судно. Протирали полы, меняли постельное белье... Все делали... Откуда там появились солдаты? Не спрашивала... Только он... Он... А каждый день слышу: умер, умер... Умер Тищура. Умер Титенок.
Умер... Как молотком по темечку...
Стул двадцать пять - тридцать раз в сутки... С кровью и слизью... Кожа начала трескаться на руках, ногах... Все покрылось волдырями... Когда он ворочал головой, на подушке оставались клочья волос... Я пыталась шутить:
"Даже удобно. Не надо носить расческу". Скоро их всех постригли. Его я стригла сама. Я все хотела ему делать сама. Если бы я могла выдержать физически, то я все двадцать четыре часа не ушла бы от него. Мне каждую
минутку было жалко... Минутку и то жалко... (Долго молчит.) Приехал мой брат и испугался: "Я тебя туда не пущу!" А отец говорит ему: "Такую разве не пустишь? Да она в окно влезет! По пожарной лестнице!"
Отлучилась... Возвращаюсь - на столике у него апельсин... Большой, не желтый, а розовый. Улыбается: "Меня угостили. Возьми себе". А медсестра через пленочку машет, что нельзя этот апельсин есть. Раз возле него уже
какое-то время полежал, его не то, что есть, к нему прикасаться страшно. "Ну, съешь, - просит. - Ты же любишь апельсины". Я беру апельсин в руки. А он в это время закрывает глаза и засыпает. Ему все время давали уколы, чтобы он спал. Наркотики. Медсестра смотрит на меня в ужасе... А я? Я готова сделать все, чтобы он только не думал о смерти... И о том, что болезнь его ужасная, что я его боюсь... Обрывок какого-то разговора... У меня в
памяти... Кто-то увещевает: "Вы должны не забывать: перед вами уже не муж, не любимый человек, а радиоактивный объект с высокой плотностью заражения. Вы же не самоубийца. Возьмите себя в руки". А я как умалишенная: "Я его люблю! Я его люблю!" Он спал, я шептала: "Я тебя люблю!" Шла по больничному
двору: "Я тебя люблю!" Несла судно: "Я тебя люблю!" Вспоминала, как мы с ним раньше жили... В нашем общежитии... Он засыпал ночью только тогда, когда возьмет меня за руку. У него была такая привычка: во сне держать меня за руку... Всю ночь...
А в больнице я возьму его за руку и не отпускаю...
Ночь. Тишина. Мы одни. Посмотрел на меня внимательно-внимательно и вдруг говорит:
- Так хочу увидеть нашего ребенка. Какой он?
- А как мы его назовем?
- Ну, это ты уже сама придумаешь...
- Почему я сама, если нас двое?
- Тогда, если родится мальчик, пусть будет Вася, а если девочка - Наташка.
- Как это Вася? У меня уже есть один Вася. Ты! Мне другого не надо.
Я еще не знала, как я его любила! Он... Только он... Как слепая! Даже не чувствовала толчков под сердцем... Хотя была уже на шестом месяце... Я думала, что он внутри меня мой маленький, и он защищен... О том, что ночую у него в барокамере, никто из врачей не знал. Не догадывался... Пускали меня медсестры. Первое время тоже уговаривали: "Ты - молодая. Что ты надумала? Это уже не человек, а реактор. Сгорите вместе". Я, как собачка, бегала за ними... Стояла часами под дверью. Просила-умоляла... И тогда они: "Черт с тобой! Ты - ненормальная".
Утром перед восьмью часами, когда начинался врачебный обход, показывают через пленку: "Беги!". На час
сбегаю в гостиницу. А с девяти утра до девяти вечера у меня пропуск. Ноги у меня до колен посинели, распухли, настолько я уставала... Пока я с ним... Этого не делали... Но, когда уходила, его фотографировали... Одежды никакой. Голый. Одна легкая простыночка поверх. Я каждый день меняла эту простыночку, а к вечеру она вся в крови. Поднимаю его, и у меня на руках остаются кусочки его кожи, прилипают. Прошу: "Миленький! Помоги мне! Обопрись на руку, на локоть, сколько можешь, чтобы я тебе постель разгладила, не покинула наверху шва, складочки". Любой шовчик - это уже рана на нем. Я срезала себе ногти до крови, чтобы где-то его не
зацепить. Никто из медсестер не мог подойти, прикоснуться, если что-нибудь нужно, зовут меня. И они фотографировали... Говорили, для науки. А я бы их всех вытолкнула оттуда! Кричала бы! Била! Как они могут! Все мое... Все любимое...
Если бы я могла их туда не пустить! Если бы...
Выйду из палаты в коридор... И иду на стенку, на диван, потому что я их не вижу. Говорю дежурной медсестре: "Он умирает". - Она мне отвечает: "А что ты хочешь? Он получил тысяча шестьсот рентген, а смертельная доза четыреста. Ты сидишь возле реактора". Все мое... Все любимое.
Когда они все умерли, в больнице сделали ремонт... Стены скоблили, взорвали паркет и вынесли... Столярку.
Дальше... Последнее... Помню вспышками... Обрыв... Ночь сижу возле него на стульчике... В восемь утра: "Васенька, я пойду. Я немножко отдохну". Откроет и закроет глаза - отпустил. Только дойду до
гостиницы, до своей комнаты, лягу на пол, на кровати лежать не могла, так все болело, как уже стучит санитарка: "Иди! Беги к нему! Зовет беспощадно!" А в то утро Таня Кибенок так меня просила, молила: "Поедем со мной на кладбище. Я без тебя не смогу". В то утро хоронили Витю Кибенка и Володю Правика... С Витей они были друзья... Мы дружили семьями... За день до взрыва вместе сфотографировались у нас в общежитии. Такие они наши мужья там красивые! Веселые! Последний день нашей той жизни... Такие мы счастливые!
Вернулась с кладбища, быстренько звоню на пост медсестре: "Как он там?"
- "Пятнадцать минут назад умер". Как? Я всю ночь у него. Только на три часа отлучилась! Стала у окна и кричала: "Почему? За что?" Смотрела на небо и кричала... На всю гостиницу... Ко мне боялись подойти...
Опомнилась:
напоследок его увижу! Увижу! Скатилась с лестницы... Он лежал еще в барокамере, не увезли... Последние слова его: "Люся! Люсенька!" - "Только отошла. Сейчас прибежит", - успокоила медсестра. Вздохнул и затих...
Уже я от него не оторвалась... Шла с ним до гроба... Хотя запомнила не сам гроб, а большой полиэтиленовый пакет... Этот пакет... В морге спросили: "Хотите, мы покажем вам, во что его оденем". Хочу! Одели в парадную форму, фуражку наверх на грудь положили. Обуть не обули, не подобрали обувь, потому что ноги распухли... Парадную форму тоже разрезали, натянуть не могли, целого тела уже не было... Все - рана... В больнице последние два дня... Подниму его руку, а кость шатается, болтается кость, тело от нее отошло... Кусочки легкого, кусочки печени шли через рот... Захлебывался своими внутренностями... Обкручу руку бинтом и засуну ему в рот, все это из него выгребаю... Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить...
Это все такое родное... Такое любимое... Ни один размер обуви невозможно было натянуть... Положили в гроб босого...
На моих глазах... В парадной форме его засунули в целлофановый мешок и завязали... И этот мешок уже положили в деревянный гроб... А гроб еще одним мешком обвязали... Целлофан прозрачный, но толстый, как клеенка... И уже все это поместили в цинковый гроб... Втиснули... Одна фуражка наверху
осталась...
Съехались все... Его родители, мои родители... Купили в Москве черные платки... Нас принимала чрезвычайная комиссия. И всем говорила одно и то же, что отдать вам тела ваших мужей, ваших сыновей мы не можем, они очень
радиоактивные и будут похоронены на московском кладбище особым способом. В запаянных цинковых гробах, под бетонными плитками. И вы должны этот документ подписать... Если кто-то возмущался, хотел увезти гроб на родину, его убеждали, что они, мол, герои и теперь семье уже не принадлежат. Они уже
государственные люди... Принадлежат государству. Сели в катафалк... Родственники и какие-то военные люди. Полковник с рацией... По рации передают: "Ждите наших приказаний! Ждите!" Два или три
часа колесили по Москве, по кольцевой дороге. Опять в Москву возвращаемся... По рации: "На кладбище въезд не разрешаем. Кладбище атакуют иностранные корреспонденты. Еще подождите". Родители молчат... Платок у мамы черный... Я чувствую, что теряю сознание. Со мной истерика: "Почему моего мужа надо
прятать? Он - кто? Убийца? Преступник? Уголовник? Кого мы хороним?" Мама: "Тихо, тихо, дочечка". Гладит меня по голове... Полковник передает: "Разрешите следовать на кладбище. С женой истерика". На кладбище нас окружили солдаты... Шли под конвоем... И гроб несли... Никого не пустили...
Одни мы были... Засыпали моментально. "Быстро! Быстро!" - командовал офицер. Даже не дали гроб обнять... И - сразу в автобусы... Все крадком... Мгновенно купили и принесли обратные билеты... На следующий день. Все
время с нами был какой-то человек в штатском, с военной выправкой, не дал даже выйти из гостиницы и купить еду в дорогу. Не дай Бог, чтобы мы с кем-нибудь заговорили, особенно я. Как будто я тогда могла говорить, я уже
даже плакать не могла. Дежурная, когда мы уходили, пересчитала все полотенца, все простыни... Тут же их складывала в полиэтиленовый мешок. Наверное, сожгли... За гостиницу мы сами заплатили... За четырнадцать
суток... Клиника лучевой болезни - четырнадцать суток... За четырнадцать суток человек умирает...
Дома я уснула. Зашла в дом и повалилась на кровать. Я спала трое суток... Приехала "Скорая помощь". "Нет, - сказал врач, - она не умерла. Она проснется. Это такой страшный сон".
Мне было двадцать три года...
Я помню сон... Приходит ко мне моя умершая бабушка, в той одежде, в которой мы ее похоронили. И наряжает елку. "Бабушка, почему у нас елка? Ведь сейчас лето?" - "Так надо. Скоро твой Васенька ко мне придет". А он вырос
среди леса. Я помню сон. - Вася приходит в белом и зовет Наташу. Нашу девочку, которую я еще не родила. Уже она большая. Подросла. Он подбрасывает ее под потолок, и они смеются... А я смотрю на них и думаю, что счастье - это так просто. Я сню... Мы бродим с ним по воде. Долго-долго идем... Просил, наверное, чтобы я не плакала... Давал знак. Оттуда... Сверху...

(Затихает надолго.)

Через два месяца я приехала в Москву. С вокзала - на кладбище. К нему! И там на кладбище у меня начались схватки... Только я с ним заговорила... Вызвали "Скорую"... Рожала я у той же Ангелины Васильевны Гуськовой. Она меня еще тогда предупредила: "Рожать приезжай к нам". На две недели раньше
срока родила... Мне показали... Девочка... "Наташенька, - позвала я. - Папа назвал тебя
Наташенькой". На вид здоровый ребенок. Ручки, ножки... А у нее был цирроз печени... В печени - двадцать восемь рентген... Врожденный порок сердца... Через четыре часа сказали, что девочка умерла... И опять, что мы ее вам не отдадим! Как это не отдадите?! Это я ее вам не отдам! Вы хотите ее забрать для науки, а я ненавижу вашу науку! Ненавижу! Она забрала у меня сначала его, а теперь еще хочет... Не отдам! Я похороню ее сама. Рядом с ним... (Молчит.)
Все не те слова вам говорю... Не такие... Нельзя мне кричать после инсульта. И плакать нельзя. Потому и слова не такие... Но скажу... Еще никто не знает... Когда я не отдала им мою девочку... Нашу девочку... Тогда они
принесли мне деревянную коробочку: "Она - там". Я посмотрела... Ее запеленали... Она в пеленочках... И тогда я заплакала: "Положите ее у его ног. Скажите, что это наша Наташенька". Там, на могилке не написано: Наташа Игнатенко... Там только его имя... Она же была без имени, без ничего... Только душа... Душу я там и похоронила...

Я прихожу к ним всегда с двумя букетами: один - ему, второй - на уголок кладу ей. Ползаю у могилы на коленках... Всегда на коленках... (Бессвязно).
Я ее убила... Я... Она... Спасла... Моя девочка меня спасла, она приняла весь радиоудар на себя, стала как бы приемником этого удара. Такая маленькая. Крохотулечка. (Задыхаясь) Она спасла... Но я любила их двоих...
Разве... Разве можно убить любовью? Такой любовью!!... Почему это рядом? Любовь и смерть... Вместе... Кто мне объяснит? Ползаю у могилы на коленках... (Надолго затихает).

...В Киеве мне дали квартиру. В большом доме, где теперь живут все, кто с атомной станции. Квартира большая, двухкомнатная, о какой мы с Васей мечтали. А я сходила в ней с ума! В каждом углу, куда ни гляну - везде он...
Начала ремонт, лишь бы не сидеть, лишь бы забыться. И так два года... Сню сон... Мы идем с ним, а он идет босиком... "Почему ты всегда необутый?" - "Да потому, что у меня ничего нет". Пошла в церковь... Батюшка меня научил: "Надо купить тапочки большого размера и положить кому-нибудь в гроб. Написать записку - что это ему". Я так и сделала... Приехала в Москву и сразу - в церковь. В Москве я к нему ближе... Он там лежит, на Митинском
кладбище... Рассказываю служителю, что так и так, мне надо тапочки передать. Спрашивает: "А ведомо тебе, как это делать надо?" Еще раз объяснил... Как раз внесли отпевать дедушку старого. Я подхожу к гробу, поднимаю накидочку и кладу туда тапочки. "А записку ты написала?" - "Да, написала, но не указала,
на каком кладбище он лежит". - "Там они все в одном мире. Найдут его". У меня никакого желания к жизни не было. Ночью стою у окна, смотрю на небо: "Васенька, что мне делать? Я не хочу без тебя жить". Днем иду мимо
детского садика, стану и стою... Глядела бы и глядела на детей... Я сходила с ума! И стала ночью просить: "Васенька, я рожу ребенка. Я уже боюсь быть одна. Не выдержу дальше. Васенька!!" А в другой раз так попрошу: "Васенька, мне не надо мужчины. Лучше тебя для меня нет. Я хочу ребеночка".
Мне было двадцать пять лет... Я нашла мужчину... Я все ему открыла. Всю правду - что у меня одна
любовь, на всю жизнь... Я все ему открыла... Мы встречались, но я никогда его в дом к себе не звала, в дом не могла... Там - Вася... Работала я кондитером... Леплю торт, а слезы катятся... Я не плачу, а
слезы катятся... Единственное, о чем девочек просила: "Не жалейте меня. Будете жалеть, я уйду". Я хотела быть, как все...
Принесли мне Васин орден... Красного цвета... Я смотреть на него долго
не могла... Слезы катятся...
...Родила мальчика. Андрей... Андрейка... Подруги останавливали: "Тебе нельзя рожать", и врачи пугали: "Ваш организм не выдержит". Потом... Потом они сказали, что он будет без ручки... Без правой ручки... Аппарат
показывал... "Ну, и что? - думала я. - Научу писать его левой ручкой". А родился нормальный... красивый мальчик... Учится уже в школе, учится на одни пятерки. Теперь у меня есть кто-то, кем я дышу и живу. Свет в моей жизни. Он прекрасно все понимает: "Мамочка, если я уеду к бабушке, на два дня, ты
дышать сможешь?" Не смогу! Боюсь на день с ним разлучиться. Мы шли по улице... И я, чувствую, падаю... Тогда меня разбил первый инсульт... Там, на улице... "Мамочка, тебе водички дать". - "Нет, ты стой возле меня. Никуда не уходи". И хватанула его за руку. Дальше не помню... Открыла глаза в больнице... Но так его хватанула, что врачи еле разжали мои пальцы. У него рука долго была синяя. Теперь выходим из дома: "Мамочка, только не хватай меня за руку. Я никуда от тебя не уйду". Он тоже болеет: две недели в школе,
две дома с врачом. Вот так и живем. Боимся друг за друга. А в каждом углу Вася. Его фотографии... Ночью с ним говорю и говорю... Бывает, меня во сне попросит: "Покажи нашего ребеночка". Мы с Андрейкой приходим... А он
приводит за руку дочку... Всегда с дочкой... Играет только с ней...

Так я и живу... Живу одновременно в реальном и нереальном мире. Не знаю, где мне лучше... (Встает. Подходит к окну). Нас тут много. Целая улица, ее так и называют - чернобыльская.

Всю свою жизнь эти люди на станции проработали. Многие до сих пор ездят туда на вахту, теперь станцию
обслуживают вахтовым методом. Никто там не живет. У них тяжелые заболевания, инвалидности, но работу свою не бросают, боятся даже подумать о том, что реактор остановят. Где и кому они сегодня нужны в другом месте? Часто умирают. Умирают мгновенно. Они умирают на ходу - шел и упал, уснул и не проснулся. Нес медсестре цветы и остановилось сердце. Они умирают, но их никто по-настоящему не расспросил. О том, что мы пережили... Что видели... О смерти люди не хотят слушать. О страшном...

Но я вам рассказывала о любви... Как я любила..."

Людмила Игнатенко, жена погибшего пожарника Василия Игнатенко

[univer]

Ликвидация последствий аварии на ЧАЭС (32 фото)

http://axis.ck.ua/?main=newsdetail&newsid=5071

[Sargasss]

Статья большая, но она стоит того чтобы её прочитать.

Как удалось взорвать реактор

Анатолий Вассерман, инженер-теплофизик, инженер-энергетик (в запасе) атомной подводной лодки

Всё нижеизложенное почерпнуто (и сопоставлено) из множества разных источников. В их числе многочисленные публикации, связанные с катастрофой 1986.04.26, научные и научно-популярные труды по ядерной физике и ядерной энергетике, учебные материалы, мои собственные попытки анализа, беседы с людьми существенно более компетентными, нежели я сам. Вряд ли я смог бы перечислить все эти источники, за что и приношу их авторам свои извинения. Практически неизбежные нарушения чьих-либо авторских прав совершенно неумышленны.
Считаю также своим долгом заверить, что ничто из сказанного далее не является секретным не только по сути, но и формально.
Зелёный шум

С каждым годом всё заметнее борцы за сохранение экологии. Они протестуют против генетических экспериментов над животными и растениями, требуют повсеместного отказа от меховой одежды, готовы защитить весь мир от ядерной энергетики…
Конечно, зверюшек жалко. Да и загаживать промышленными выбросами (пусть неплохо очищенными) крупнейший в мире резервуар пресной воды — озеро Байкал — глупо.
Только по московским морозам — не говоря уж о сибирских — в шубе из синтетического Чебурашки долго не погуляешь. И накормить пятью хлебами пять тысяч голодных доселе удалось разве что Иисусу Иосифовичу Давыдову, да и то лишь однажды. А генная инженерия, между прочим, по сути очень мало отличается от классической селекции, чьими плодами человечество благополучно пользуется уже многие тысячелетия.
А уж ядерная энергетика — не просто единственный в обозримом будущем способ удовлетворить наши потребности. Она и безопаснее классических технологий. Например, обычная угольная тепловая электростанция выбрасывает в окружающую среду во много раз больше радиоактивности, чем равная по мощности ядерная. Уголь, конечно, не слишком радиоактивен — только проходят его через топки станции тысячи тонн ежесуточно. Грамм же урана заменяет примерно три тонны угля. Вдобавок среди продуктов сгорания угля не только радиоактивные вещества, но и разнообразная прочая грязь, включая сильные канцерогены. А ядерный реактор сложной химии не вырабатывает — кроме радиоактивности, он ничем не опасен. Наконец, продукты сгорания угля в воздухе прямо в тот же воздух и попадают. Зато реактор герметичен — и не только при работе: накапливающиеся в нём отходы тоже строго изолируются на многие века.
Правда, зелёные иной раз и угольную энергетику ругают. Но только за общий выброс загрязняющей окружающую среду золы. А радиоактивность этой золы они попросту не замечают: к чему беспокоиться, когда есть такая удобная мишень, как ядерная энергетика!
Но есть у зелёных активистов неубиенный аргумент. Взрыв в Чернобыле выбросил радиоактивности чуть ли не больше, чем весь сожжённый человечеством уголь. А то ли ещё будет!
Придётся подробно разобраться, что уже было. Может, тогда и догадаемся, скоро ли повторится этот кошмар.
Выбег

В конце апреля 1986-го четвёртый реактор Чернобыльской атомной электростанции планировалось остановить на ремонт. К этой остановке решили приурочить эксперимент по работе на выбеге.
Атомная электростанция по устройству мало отличается от прочих тепловых. Пар вращает обычную турбину, та — обычный электрогенератор. Только воду кипятят не газовым или угольным пламенем, а энергией, выделяющейся при делении ядер тяжёлых элементов.
Турбина и генератор весят многие десятки тонн и делают ежесекундно полсотни (на американском континенте — и все шестьдесят) оборотов. В их вращении накоплена немалая энергия. После отключения подачи пара эта энергия постепенно рассеивается в трении. А трение в турбогенераторном агрегате столь мало, что вращение по инерции — выбег — не останавливается долго. Но если без пара сохранять генератор включённым, энергия вращения будет по-прежнему переходить в электрическую. Так можно обойтись какое-то время без систем аварийного электропитания станционного оборудования. И время это несложно подсчитать: момент инерции и скорость вращения турбогенератора известны.
Куда сложнее подсчитать инерцию тепловую. Ведь в реакторе она не сводится к теплоёмкости конструкции. Даже после прекращения цепной реакции деления продолжаются разнообразные преобразования накопившихся в реакторе осколков деления. Преобразования эти самопроизвольны именно потому, что при них выделяется энергия. А поскольку количество и состав этих осколков существенно зависят от особенностей предыдущего поведения реактора, теоретические расчёты имеют заметную погрешность. Поэтому и время, в течение которого в реакторе будет выделяться достаточно пара для продолжения нормальной работы турбогенератора, известно не слишком точно.
В эксперименте планировалось определить, каково это время, сколько минут или хотя бы секунд в резерве у сотрудников станции. Хотя особого смысла в этом не было. Заранее ясно, что времени на спокойное выполнение всех положенных манипуляций персоналу хватило бы. Но очень уж хотелось знать, каков запас на возможное разгильдяйство.
Правда, разработчики реактора потакать разгильдяйству эксплуатационников не хотели — им и собственных проблем, как мы позже увидим, хватало. Программу эксперимента они согласовать отказались. Но нашёлся скромный НИИ, имеющий к реакторам весьма условное отношение, но имеющий право подписи подобных программ. С ним всё и согласовали.
Без страховки

Хотя разработчики не зря побаивались. Провести этот эксперимент не так уж просто. Поработать без аварийного электропитания практически невозможно: автоматика включает его при малейших намёках на любые проблемы — в том числе, естественно, и при снижении мощности реактора до установленного конструкторами предела.
Выход нашёлся простейший. Реактор всё равно останавливается, управлять им не понадобится — к чему тогда вся эта аварийщина! Можно спокойно её выключить и избавиться от помех эксперименту.
Отключать силовое оборудование сложно. Для простоты решили в момент начала остановки реактора заглушить всю аварийную автоматику.
Поспешай медленно

Именно в начале. Остановка теплоэнергетического оборудования — дело очень медленное. Быстрое охлаждение трудно сделать равномерным. А при неравномерном перераспределении температур тепловые деформации могут покорёжить даже самую массивную конструкцию. Поэтому, например, для временного снижения мощности судового турбоагрегата пар пускают по обходному трубопроводу, мимо турбины: это гораздо быстрее и безопаснее, чем отключать нагрев котла.
Кстати, запускают теплосиловые установки ещё медленнее, чем останавливают. А уж для медленного пуска ядерных реакторов есть ещё и особые причины, о которых стоит поговорить позже.
Итак, вечером, когда нагрузка на энергосистему снижается, четвёртый реактор начали останавливать. Опустили нейтронопоглощающие стержни чуть поглубже — и цепная реакция пошла на спад.
Обождали, пока уровень реакции стабилизируется, вновь приспустили стержни — реакция ещё ослабла… Таких ступенек до отключения нужно пройти многие десятки, чтобы реактор не покорёжило.
На выручку

Когда мощность реактора снизилась уже чуть ли не на треть, на Чернобыльскую АЭС поступила команда от диспетчера КиевЭнерго.
Остановка агрегатов в энергосистеме — дело по возможности плановое. К моменту отключения реактора на одной из тепловых станций КиевЭнерго должны были запустить после ремонта котёл с турбогенератором. Стартующий агрегат взял бы на себя нагрузку, уходящую с широких чернобыльских плеч.
Но ремонт, в отличие от изготовления — дело штучное. Предсказать его ход можно не всегда. Ремонтники на несколько часов задержались.
И диспетчер КиевЭнерго попросил вновь вывести реактор на штатную мощность, чтобы в эти несколько часов избежать провала, чреватого повышенным изъятием энергии из общесоюзной системы. А при неблагоприятном раскладе что-нибудь и отключить бы пришлось.
Энергетики дисциплинированы. Работая в единой системе, понимаешь: любая твоя ошибка ударит по многим тысячам коллег. Так что просьба диспетчера была принята к немедленному исполнению.
Поглощающие стержни поползли вверх. И так же плавно, как предшествующее торможение, начался разгон.
По тем же ступенькам, но кубарем

Через несколько часов тепловая станция заработала. Из КиевЭнерго сообщили, что реактор уже точно можно останавливать.
Но время, запланированное для эксперимента, ушло. А утром начинался ремонт. Станционное руководство решило ускорить охлаждение реактора до намеченного уровня. В конце концов, штатный темп установлен с изрядным запасом. За допустимую скорость охлаждения проскакивали уже не раз — и все прекрасно знали, сколь далеко можно пойти без ущерба для реактора. Мощность стали сбрасывать не в штатном режиме, а чуть быстрее — на той самой скорости, безопасность которой уже проверена.
Аварийную автоматику отключили сразу же. Вдруг охлаждение пойдёт ещё быстрее и подачу пара на турбину надо будет прекратить досрочно?
Так оно и вышло. Уровень мощности, на котором намечалось стабилизироваться, чтобы в реакторе установился единый режим, с разгону проскочили. А хотелось отработать по первоначальному плану. Иначе всё равно придётся пересчитывать результаты — опять с погрешностью.
Ну что же, можно опять разогреться. Управляющие стержни вновь пошли вверх. Но мощность реактора оставалась сниженной.
Станция была укомплектована опытными энергетиками. Но особенности поведения именно ядерных реакторов были многим из них, похоже, непривычны. Судя по тому, что нежелание реактора вновь запускаться многих из них изумило. Изумило настолько, что включить системы автоматического управления они попросту забыли.
А может быть, вполне сознательно не захотели. Автоматика не позволила бы заняться делом запретным — извлечением реактора из йодной ямы.
Теплотехнические процессы — кипение воды, вращение турбины, конденсация пара — не слишком просты, но изучались веками. Так что малейшие их подробности знакомы если не каждому прохожему, то уж во всяком случае любому инженеру на электростанции. А вот цепочка событий, нагревающих ТВЭЛы (тепловыделяющие элементы) в ядерном реакторе, куда менее привычна. Поэтому начну с азов — знающие процесс не хуже меня могут несколько следующих разделов (по крайней мере до раздела «Кто-то теряет») спокойно пропустить.
Ядерный клей

Ядерные реакторы и бомбы зачастую называют атомными. Но внешняя часть атома — электронная оболочка — удерживается около внутренней — ядра — сравнительно слабо. Поэтому реакции с её участием — например, горение угля — не слишком энергичны. Действительно заметные энергии связаны с преобразованиями внутри ядра.
Состоит ядро прежде всего из протонов, чей положительный электрический заряд и притягивает отрицательные электроны. Но друг от друга протоны, естественно, отталкиваются, ибо все заряжены одинаково. Поэтому в ядре они разбавлены нейтральными частицами — нейтронами. Время от времени нейтрон выбрасывает отрицательную частицу — пи-минус-мезон — и превращается в протон. А какой-нибудь соседний протон, поглотив эту частицу, становится нейтроном. Летают внутри ядра и положительные — пи-плюс — и нейтральные — пи-ноль — мезоны, стягивая другие комбинации массивных частиц — барионов. Так коктейль из протонов с нейтронами оказывается устойчивее тех и других по отдельности. Ведь одиночный нейтрон тоже нестабилен: за немногим более 900 секунд половина из них распадётся на пи-минус мезоны и протоны. А пи-минус-мезон в свою очередь распадётся на несколько нейтральных частиц и электрон. В целом эта цепочка событий зовётся бета-распад.
Мезоны и барионы в свою очередь сооружены из частиц помельче — кварков, для связи обменивающихся глюонами. Но эта тонкая внутренняя структура проявляется при энергиях, часто встречавшихся лишь в первые несколько минут существования нашей Вселенной. Температуры же, соответствующие характерным энергиям обмена мезонами, обычны для внутренностей нынешних звёзд. Для сравнения: энергия преобразований электронных оболочек соответствует температуре привычного пламени.
Статистика — дело надёжное

Итак, примерно за 900 секунд распадается половина свободных нейтронов. Но за следующие 900 секунд распадутся не все оставшиеся нейтроны, а опять же половина из них. Процессы, связанные с элементарными частицами, случайны, и судьба каждой частицы не зависит от судеб других — конечно, пока они не соприкасаются. Поэтому обычная оценка продолжительности любого такого процесса — период полураспада: время, за которое процесс затронет половину частиц.
Казалось бы, на столь ненадёжном фундаменте, как случай, твёрдые инженерные расчёты не построишь. Но в случайном процессе относительное отклонение от средних значений обратно пропорционально числу участников процесса. А даже крошечные песчинки состоят из бесчисленных миллиардов атомов. Поэтому случайными отклонениями можно пренебрегать практически всегда — чтобы сделать их значимыми, нужны особо хитрые конструкции, вроде квантовых генераторов. Весь наш мир, построенный по статистическим законам квантовой механики, выглядит вполне стабильным и предсказуемым.
Дистанции огромного размера

Электромагнитное взаимодействие переносят фотоны. Они невесомы — значит, связанная с ними энергия может быть сколь угодно мала. Пи-мезоны довольно массивны (около седьмой части массы протона), так что переносят гарантированно большую энергию. Поэтому обеспеченное ими взаимодействие называют сильным. Хотя на фоне обмена сверхтяжёлыми по ядерным меркам глюонами оно не так уж внушительно, но в привычном нам мире не слишком высоких энергий сильнее межбарионного взаимодействия и впрямь ничего не найти.
Но по законам квантовой механики большей энергии соответствует меньшее время, в течение которого эта энергия может проявляться произвольным образом, без явных взаимодействий. Это ограничивает дальность полёта временно порождаемых — виртуальных — частиц: ведь их скорость заведомо не превышает световой. Поэтому электромагнитное взаимодействие распространяется сколь угодно далеко (хотя, конечно, ослабевает по квадрату расстояния — далеко летят лишь низкоэнергичные фотоны) — а сильное ограничено дистанциями, сопоставимыми с размером ядра. И это, в свою очередь, ограничивает сам размер ядра.
Чем больше в ядре протонов, тем мощнее общее их отталкивание, тем больше должна быть концентрация нейтронов. Два протона может связать даже единственный нейтрон: гелий-3 вполне устойчив — хотя вследствие других, достаточно сложных, законов мира элементарных частиц несравненно более распространён гелий-4 с двумя нейтронами. Замечу к слову, что химические свойства полностью определены числом электронов и равным ему числом протонов, так что атомы, отличающиеся только числом нейтронов, занимают в таблице Менделеева одну клетку и поэтому зовутся изотопами — единоместными. А 92 протона уранового ядра приходится удерживать почти полутора сотням нейтронов: в природе наиболее распространён уран-238.
В таком громадном ядре противоположные частицы уже не скреплены сильным взаимодействием: пи-мезоны просто не успевают пролететь от края до края. А электрическое отталкивание, не скованное расстоянием, продолжается. Поэтому уран неустойчив. За четыре с половиной миллиарда лет распадается половина ядер урана-238, и на Земле он встречается в заметных количествах лишь благодаря тому, что ей от роду всего 5–6 миллиардов лет. Более тяжёлые элементы успели распасться полностью. Поэтому привычная таблица Менделеева кончается ураном.
Ядра сложнее урана делают искусственно. Например, плутоний-239 образуется после попадания в уран-238 дополнительного нейтрона. 92 протонов уже не хватает для поглощения всех выделяемых столькими нейтронами пи-минус-мезонов, и те уходят за пределы ядра. Бета-распад рождает сперва нептуний-239 с 93 протонами, а затем и плутоний-239 с 94. Правда, примерно за 24.4 тысячи лет половина этих ядер распадается. А более тяжёлые элементы, образуемые попаданиями дополнительных нейтронов, выдерживают и того меньше. Например, ядерная бомба на основе калифорния-252 может весить считанные граммы — но пролежит на складе недолго: период его полураспада всего 2.2 года. А ведь наработка нужного количества калифорния даже в очень мощном реакторе тоже занимает годы! Поэтому — после множества довольно удачных экспериментов — от крупнокалиберных пуль с ядерным зарядом отказались.
Уран рубят — осколки летят

Нестабильные ядра выбрасывают лишние частицы разнообразными способами. Но самый важный для ядерной энергетики — распад ядра на примерно равные половинки. Примерно — потому что этот процесс, как и всё в микромире, развивается случайным образом. Например, ядро урана вроде бы должно раскалываться на два 46-протонных палладиевых. Увы, на самом деле столь ценный металл образуется так редко, что его выделение из радиоактивной каши куда дороже, чем сам продукт. Среди урановых осколков встречается в заметных дозах всё от цинка (30 протонов) до неодима (62). Хотя, конечно, чем ближе к 46, тем вероятность выше — но не настолько, чтобы это радикально влияло на состав отходов.
Разлетаются пополам не только урановые ядра. Начиная с тория-232 этот путь распада встречается довольно часто. Но уран — самый доступный из делящихся таким способом материалов.
Нейтронный клин

Уран-238 от попадания нейтрона превращается в нептуний, а потом в плутоний. При этом выделяется примерно столько же энергии, сколько и привнесено попавшей частицей. Заметную энергию это ядро отдаёт только при распаде пополам. Но пока ещё этого распада дождёшься! Период полураспада урана-238 путём деления — примерно 40 миллионов миллиардов лет. То есть проще дожидаться распада и выделения энергии другими, более быстрыми, способами.
Главный из них, кстати — альфа-распад, то есть выброс ядра гелия-4. Остаток образует торий-234. Из него следующим альфа-распадом получается радий-230. Но куда вероятнее другие цепочки, с промежуточными превращениями нейтронов в протоны и выделением электронов (бета-распад). Так что самый распространённый изотоп радия — 226. Его и обнаружили супруги Кюри. Радий в свою очередь превращается в радон, тот — в полоний (тоже открытый Кюри) и, наконец, в стабильный свинец. Другие цепочки распадов дают протактиний, актиний, франций, астат, висмут. Квантовомеханические закономерности внутреннего устройства ядер приводят к тому, что все элементы между висмутом и ураном малостабильны. В сырье, из которого слеплена Солнечная система — осколках взрывов звёзд первого поколения — их было немало. Но до наших дней почти все эти первичные ядра не дожили, и на Земле эти элементы бытуют только как продукты распада существенно более стабильного урана.
К счастью, другой изотоп урана — 235 — делится пополам не только по собственному желанию. Желания немного: период полураспада по отношению к делению — сто девяносто миллионов миллиардов лет (ещё больше, чем у урана-238: ядро чуть меньше — сильному взаимодействию проявиться чуть легче). Зато попадание нейтрона гарантирует урану-235 столь же энергичное деление. То есть распад этого изотопа — одно из немногих в ядерном мире событий, которыми можно управлять искусственно: выделение свободных нейтронов слишком больших энергозатрат не требует. Более того, на самом деле их летает вокруг нас так много, что измерение вероятности самостоятельного — не вызванного нейтронами — деления урана-235 требует немыслимых экспериментальных усилий.
Два с половиной нейтрона

При делении уранового ядра также выделяются нейтроны. Чего и следовало ожидать. Больше протонов в ядре — больше нейтронов нужно на каждый из них. Делится ядро пополам — часть нейтронов в каждой половинке оказывается лишней. Они могут распадаться сразу. Но немалая их часть вылетает из новых ядер, а распадается уже в свободном полёте.
В среднем на одно распавшееся урановое ядро приходится два с половиной (ох уж эта квантовая статистика!) нейтрона. Если все они пойдут в дело, реакция разовьётся устрашающим темпом. Ведь от распада ядра до выделения и поглощения всех нейтронов проходит (опять же в среднем) примерно сотая доля секунды (этого, кстати, достаточно, чтобы автоматика успевала регулировать работу реактора). Значит, за секунду число распадающихся ядер вырастет примерно в шесть тысяч миллиардов миллиардов миллиардов миллиардов раз. На самом деле стольких атомов урана не найдётся во всей обозримой Вселенной, а любой реально достижимый заряд выгорит меньше чем за полсекунды.
Кто-то теряет

Конечно, далеко не каждый нейтрон, вылетевший из распавшегося ядра, разделит другое ядро. Коэффициент разветвления — отношение количеств делящихся ядер в соседних поколениях — неизбежно оказывается гораздо меньше теоретически возможных двух с половиной.
Какие-то нейтроны попадут в ядра других элементов, присутствующие в реакторе. Те, правда, могут от этого в свою очередь как-то измениться: искусственные радиоактивные изотопы — важный побочный продукт ядерного реактора. Погружая в активную зону реактора стержни с большой концентрацией ядер, хорошо поглощающих нейтроны, можно очень точно дозировать поток нейтронов. И даже полностью останавливать реакцию. Не зря часть стержней снабжают не очень точными, зато быстродействующими, приводами и используют не для тонкого управления, а только для аварийной остановки реактора. Остальную конструкцию строят из материалов, тщательно очищенных от поглощающих примесей. А заодно и от прочих: когда на одном электродном заводе размещали особо секретный заказ на графит для первого советского реактора, директор попросил Курчатова хоть намекнуть, каким именно способом предполагается изготовлять алмазы — другого применения для столь чистого графита в годы Великой Отечественной войны никто и вообразить не мог.
В природном уране на каждое ядро 235 приходится целых 140 ядер 238: уран-235 имеет период полураспада (по всем видам распада, вместе взятым) всего 713 миллионов лет — мелочь по сравнению с 4.5 миллиарда лет для урана-238 — и до наших дней дожило менее процента его ядер, запасённых в момент образования Солнечной системы. Поэтому заметная часть нейтронов поглотится ядрами урана-238. Получится плутоний-239, тоже способный делиться от попаданий нейтронов и поэтому вполне эффективный в качестве топлива для ядерного реактора. «Но это, пойми, потом!» Образование ядра плутония-239 занимает более двух суток — по ядерным меркам вечность. То есть на природном уране реакция развиваться не будет. Поэтому его обогащают: отделяют часть урана-238, пользуясь ничтожной — чуть больше процента — разницей в массе ядер. В реакторном уране обычно 10–15 % урана-235, в оружейном — больше 50 %.
Наконец, часть нейтронов просто вылетает за пределы уранового блока, так ни во что и не попав. Если блок слишком мал, вылетать будет так много нейтронов, что реакция вовсе не начнётся. Знаменитая критическая масса зависит, очевидно, и от формы блока, и от плотности размещения делящегося вещества. Например, для взрыва бомбы два куска урана плотно стыкуют — и в образовавшемся блоке поглощается достаточно нейтронов, чтобы реакция стала развиваться. А плутоний в бомбу помещают единым куском и окружают обычной взрывчаткой. Если её подорвать со всех сторон одновременно, плутоний так уплотнится, что станет сильнее поглощать нейтроны и реакция в нём пойдёт в полную силу.
Как бы то ни было, сокращать нейтронный поток несравненно легче, нежели наращивать. Из двух с половиной нейтронов, выделяющихся в одном акте деления, до следующего деления должен добираться ровно один — тогда реакция не будет ни разрастаться, ни затухать.
Разгон без спешки

Такой точный баланс поддержать трудно. Из-за неизбежных случайностей какие-то поколения нейтронов будут то многочисленнее, то беднее предыдущих. Соответственно и реакция будет то нарастать, то угасать.
К счастью, чем меньше коэффициент разветвления отличается от единицы, тем медленнее меняется интенсивность реакции. Поэтому времени на регулировку её хода перемещением управляющих стержней хватает. Исследовательские реакторы первых поколений вообще вручную управлялись — и никаких вредных последствий не было.
Вот запуск реактора сложнее. Коэффициент здесь обязательно должен превышать единицу — иначе реакция вовсе не будет нарастать. Поэтому малейшая невнимательность обернётся разгоном настолько быстрым, что можно и упустить момент выхода на номинальную мощность. Не говоря уж о температурных деформациях, сопутствующих быстрому нагреву.
Так что запускают реактор по ступенькам. Чуть поднимут мощность — и вновь приспускают управляющие стержни, доводят коэффициент разветвления до единицы. Дадут реактору поработать на установившейся мощности, убедятся, что реакция под контролем — и вновь приподнимут стержни, позволят реакции ещё немного разрастись. Штатный процесс запуска может занять в большом реакторе несколько суток.
Самоотравление

Такая медлительность важна ещё и потому, что активные поглотители нейтронов не только включены в состав управляющих стержней. Изрядное их количество образуется непосредственно в ходе работы. Среди осколков урановых ядер встречаются самые разнообразные ядра — в том числе и поглотители. По мере пуска реактора их концентрация меняется — и к этому надо успевать приспособиться. Реактор, подобно живому существу, сам себя отравляет отходами собственной деятельности.
Самые мощные из них — ксенон-135 и самарий-149. Изотоп самария стабилен, то есть из реактора его убирает только сам нейтронный поток, превращая в равнодушный к нейтронам самарий-150. А вот период полураспада ксенона-135 немногим более 15 минут. То есть этот тормоз и в неработающем реакторе очень быстро исчезает.
Но самарий-149 при распаде урановых ядер образуется сравнительно нечасто. Да и прометий-149, бета-распад которого даёт самарий — тоже осколок довольно редкий. Зато йод-135, бета-распадом превращающийся в ксенон, образуется в очень заметных дозах. Поэтому ксенона-135 в работающем реакторе куда больше, чем самария-149.
Период полураспада йода-135 — 6.7 часа. Поэтому количество короткоживущего ксенона-135 в реакторе практически полностью определяется концентрацией йода. И поведение реактора после остановки обычно называют йодной ямой.
Заплывающая яма

На один акт деления выделяется в среднем два с половиной нейтрона — полтора из них можно расходовать как угодно. А поглотители нейтронов рождаются далеко не при каждом делении. Поэтому, пока реактор работает, самоотравление незаметно.
Но снижение мощности сокращает нейтронный поток — а концентрация поглотителей остаётся прежней. Значит, доля нейтронов, теряющихся в этих осколках, растёт. При достаточно резком сбросе останется меньше одного нейтрона на деление — и реакция заглохнет сама собой.
Вновь запустить реактор будет невозможно, пока естественный распад не сведёт концентрацию поглотителей до достаточно скромного уровня. Реактор как бы попадает в яму, глубина которой со временем падает. Время это определяется в основном распадом йода-135. Чтобы его в реакторе осталось не слишком много, приходится выжидать несколько суток.
Из болота за волосы

Когда реактор останавливали в первый раз, процесс был квазистационарным — настолько медленным, что практически все естественные поглотители успевали выгореть, и их концентрация всё время соответствовала текущей мощности. Во второй же раз тормозили быстрее — и поглотителей оставалось больше положенного. Реактор угодил в йодную яму.
Чернобыльские реакторщики суток на ожидание не имели: утром начинался ремонт. Запустить реактор хотелось немедленно.
Решение нашлось простейшее. Раз в реакторе слишком много естественных поглотителей — надо убрать побольше искусственных.
Регулирующие стержни выдвигались из активной зоны до упора один за другим. Редкие одиночные нейтроны получали всё больше шансов долететь до урановых ядер, не поглотившись по дороге. Рано или поздно суммарное поглощение должно упасть настолько, что коэффициент размножения нейтронов превысит единицу — и реакция пойдёт.
Так в конце концов и вышло. Когда из реактора вышли почти все стержни, он наконец ожил. Ксенона, самария и прочих, менее заметных, поглотителей уже не хватало, чтобы без поддержки содержимым регулирующих стержней поглощать все нейтроны, образующиеся при распаде урановых ядер. Каждое деление порождало всё больше новых делений. Цепная реакция разрасталась.
Барон Мюнхгаузен рассказывал, что выдернул себя из болота за собственные волосы. Увы, он не сказал, далеко ли после этого рывка пролетел.
Разгон без тормозов

Каждое ядро поглотителя способно справиться с одним нейтроном. После этого оно превращается в какое-то другое — как правило, заметно менее жадное по нейтронной части. Поэтому, в частности, управляющие стержни приходится время от времени менять: запасы поглощающих нейтроны веществ в них достаточно быстро исчерпываются.
По мере роста нейтронного потока запасы ксенона-135 и самария-149 в четвёртом реакторе стремительно выгорали. Распад йода-135 и прометия-149, сравнительно медленный, не успевал восполнить и ничтожную долю этой убыли. В считанные секунды естественные поглотители выгорели практически полностью. И из нейтронов, образующихся при каждом делении, новые деления стали вызывать если не все два с половиной (есть и другие пути потери нейтронов), то уж никак не меньше полутора.
Среднее время появления нейтронов при делении урана — примерно одна сотая секунды. Это примерно соответствует скорости реакции систем автоматического регулирования. Но только если стержни уже находятся в реакторе и регулировка требует лишь небольшого их перемещения. Кстати, именно поэтому автоматика управления реактором и не допускает полного выведения из него большинства стержней. Но автоматика была вовсе выключена. Потому, собственно, реактор вообще удалось запустить. А теперь, в отсутствие управления, оставалось надеяться на собственные защитные возможности конструкции реактора.
У большинства реакторов возможности эти и впрямь немалы. Особенно велики они у самых распространённых реакторов — водо-водяных.
Быстрые и тепловые

Распадается от нейтронного удара только уран-235. А из урана-238 плутоний-239 образуется так нескоро, что попавший в него нейтрон можно считать истраченным бесполезно. То есть, конечно, в дальнейшем плутоний-239 тоже распадётся от нейтрона. Но в центре реактора, способного таким способом размножать делящийся материал, приходится помещать активную зону, почти не содержащую урана-238, чтобы в этой зоне могла идти нормальная реакция. Весь уран-238 только окружает зону и перехватывает вылетающие из неё нейтроны. Управление таким реактором имеет свои сложности — слишком уж мало отличается он по режиму работы от ядерной бомбы. Перечисление всех инженерных хитростей, понадобившихся для его укрощения, заняло бы больше места, чем вся эта статья. Но все проблемы давно решены, и любые происшествия с размножителями много лет назад отошли в область легенд.
К счастью, уран-238 жаден только к быстрым нейтронам, несущим в себе всю полученную при вылете из ядра энергию. Нейтроны медленные, чья энергия практически не отличается от энергии теплового движения самих атомов в реакторе, он почти не поглощает. Зато уран-235 одинаково охотно делится от нейтронов с любой энергией. Если нейтроны охладить, отняв у них основную часть энергии, они скорее всего пролетят мимо ядер урана-238 незамеченными. Конечно, «скорее всего» — не гарантия. Для реактора на тепловых нейтронах природный уран всё равно приходится обогащать. Но уже не до 50–60 % урана-235, а до коммерчески приемлемых 10–15 %. Высвобождающийся при ядерном разоружении высокообогащённый уран, чтобы использовать в реакторах на тепловых нейтронах, даже разбавляют ураном-238 до уровня низкообогащённого.
Замедлить нейтроны не так уж сложно. Сталкиваясь с другими, не столь энергичными, частицами, нейтрон делится с ними энергией. И после нескольких столкновений его энергия уже равна энергии остальных частиц — энергии теплового движения.
Обмен энергией тем эффективнее, чем ближе по массе сталкивающиеся частицы. Поэтому для замедления нейтроны пропускают через толщу сравнительно лёгких атомов. Наиболее эффективный замедлитель (с учётом дополнительных обстоятельств, анализ которых слишком объёмен для такой статьи) — дейтерий, водород-2, в ядрах которого с положенным водороду единственным протоном связан один нейтрон. Поэтому во многих исследовательских реакторах применяется тяжёлая вода — соединение кислорода не с обычным водородом, а с дейтерием. Но выделение дейтерия из массы водорода — удовольствие дорогое. В большинстве промышленных реакторов замедлителем служит обычная вода (в основном, конечно, входящий в неё водород-1 — кислород-16 слишком массивен для эффективного энергообмена с нейтронами) или очень удобный в качестве конструкционного материала — графита — углерод-12.
В Чернобыле замедлитель графитовый. Такая конструкция удобнее. В частности, все урановые и регулирующие стержни размещаются в каналах внутри графитовых блоков, надёжно изолируясь друг от друга. Поэтому в РБМК можно менять отработанные ТВЭЛы и регулирующие стержни на ходу — остановки требуются только для серьёзного ремонта. И течение воды в узких каналах организовать легче. Недаром чернобыльские реакторы так и зовутся РБМК — реактор большой мощности канальный.
Тепло из активной зоны большинства промышленных реакторов выносит вода — образующийся пар идёт на турбину. Поэтому самые распространённые реакторы, в которых эта же вода замедляет нейтроны, называют водо-водяными. Если такой реактор разогреется сверх меры, вода начнёт кипеть сильнее, в активной зоне её останется меньше, нейтроны будут замедляться слабее, больше их поглотит уран-238, и реакция сама собою ослабнет до прежнего уровня.
Увы, графитовые РБМК таким саморегулированием не наделены. Более того, с началом кипения эффективность замедления в них даже несколько растёт. Ведь графит как замедлитель несколько эффективнее воды: в ней работает только водород, а кислород, составляющий почти 89 % общей массы, почти не тормозит нейтроны (разве что изредка их поглощает).
Поэтому, кстати, РБМК работают даже на уране, обогащённом всего втрое — 2 % урана-235 вместо природных 0.7 %. Это колоссальный экономический выигрыш: основной расход в ядерной энергетике — именно обогащение урана. Ради экономии на обогащении топлива можно и не обращать внимания на такие пустяки, как положительная реактивность по пару — ведь в штатных условиях эксплуатации в положение, в котором она проявляется, попасть невозможно.
Увы, на сей раз попали. Так что по мере разогрева реакция усиливалась.
Бикфордов хвост

Наконец кто-то из эксплуатационников сообразил, что реактор выходит из-под контроля, и включил автоматику и аварийную защиту. Техника среагировала мгновенно: все выведенные из реактора регулирующие стержни дружно пошли вниз, в активную зону.
Как бы велика активная зона ни была, какие-то нейтроны (хотя бы те, что выделились близко к её границам) из неё вылетают. Терять их не хочется — к чему снижать эффективность реакции? Да и выбрасывать в окружающее пространство мощное и трудно изолируемое излучение тоже нежелательно. Поэтому реактор окружён толстым слоем чистого замедлителя. Нейтроны после множества столкновений начинают двигаться случайным образом и обретают немалую вероятность возвращения в активную зону. Зато вероятность вылета из замедлителя наружу ничтожна.
Высота активной зоны мощного реактора — несколько метров. Регулирующий стержень такой длины в мощном водяном потоке будет болтаться и может удариться о стенки канала, куда погружён. Чтобы такого не случилось, нижний его конец стараются зафиксировать. В РБМК этот конец просто погружён более чем на метр в толщу графитовой отражающей оболочки. И сам сделан из графита. Благодаря этому даже небольшой подъём стержня уменьшает количество поглотителя в реакторе — иначе пришлось бы ждать, пока весь конец выдвинется из оболочки. Да и дешевле графит, нежели поглощающий нейтроны сплав. А когда стержень выведен из реактора полностью, графитовый наконечник закрывает отверстие в верхнем слое оболочки, не давая нейтронам вылетать в зал.
Но когда стержни пошли вниз, первыми оказались в активной зоне именно графитовые наконечники. Общее количество замедлителя резко возросло. Соответственно улучшилось замедление — и реакция начала разгоняться ещё интенсивнее. За те несколько секунд, которые нужны были для продвижения наконечников внутрь, реактор разогрелся настолько, что от температурных деформаций стержни заклинило. Поглощающая их часть в активную зону так и не попала.
Мгновенно

Как уже не раз отмечалось, среднее время высвобождения средних двух с половиной нейтронов — примерно одна сотая секунды. Но эта средняя величина складывается из двух существенно разных компонент. Большинство нейтронов высвобождается почти мгновенно, непосредственно при разлёте осколков уранового ядра. А потом из некоторых осколков вываливаются дополнительные нейтроны. Естественно, первая волна нейтронов именуется мгновенной, а вторая — запаздывающей.
Доля запаздывающих нейтронов в общем потоке невелика. Зато время их запаздывания очень существенно — несколько секунд. Отсюда и получается изрядное по ядерным меркам среднее время вылета.
Пока ход реакции близок к равновесному, ключевую роль играют малейшие отклонения коэффициента размножения от единицы. Поэтому запаздывающие нейтроны заметно влияют на режим работы. Средняя по больнице температура оказывается вполне информативным показателем.
Зато при высоком коэффициенте размножения запаздывающими нейтронами можно пренебречь — и без них хватает. Поэтому в ядерной бомбе удвоение нейтронного потока занимает не сотую, а чуть ли не миллионную долю секунды.
Чернобыльский реактор под конец жизни, похоже, выбрался именно на такой режим. Шансов на срабатывание каких-то систем управления не осталось. Реактор за ничтожную долю секунды нагрелся до тысяч градусов.
Грязь навылет

Чем больше в активной зоне веществ, не учтённых конструкторами, тем больше нейтронов поглощается без ощутимой пользы. Поэтому ядерная энергетика требует высочайшей чистоты. Разве что в полупроводниковом производстве примесей меньше.
Вода в реакторе очищается настолько, что святой её называют только в шутку (святая вода куда грязнее). Поэтому даже в мощнейшем нейтронном потоке радиоактивных загрязнений в ней накапливается ничтожно мало. А ядра самих водорода и кислорода к нейтронам равнодушны. Так что довольно частые — к сожалению — аварийные выбросы пара заметной радиационной опасности не представляют. Тем более что в штатных режимах этот пар немедленно попадает в аварийные уловители. Но даже полный выброс из любого реактора всей находящейся в нём воды прямо в атмосферу несёт радиоактивности меньше, чем выбрасывается туда за год с дымом угольной электростанции сопоставимой мощности. Не зря популярные на заре ядерной энергетики двухконтурные схемы, в которых вода из реактора обогревала отдельный парогенератор, сменились одноконтурными, подающими пар из реактора прямо на турбину: протечки сквозь турбинные подшипники признаны совершенно безопасными.
Хорошо очищен и реакторный графит. Даже если бы весь чернобыльский реактор, проработавший уже немало лет, сгорел — радиоактивное загрязнение окружающей среды было бы далеко не катастрофичным. Хотя, конечно, радости тоже не прибавилось бы.
Основная радиоактивность накапливается непосредственно в самой урановой массе. Это осколки разделившихся урановых ядер и продукты дальнейшего распада этих осколков. Уже неоднократно помянутый йод-135 — один из самых безобидных компонентов этой дьявольской каши. Чего стоит, к примеру, йод-131 с периодом полураспада 8 дней! Вылетев из реактора, он за это время успеет в изрядных дозах накопиться во всех щитовидных железах, до которых долетит, и основательно покалечить нежную ткань, управляющую множеством процессов в организме. А средний период полураспада всей смеси — годы. Не зря отработанные ТВЭЛы несколько лет выдерживают в охлаждающих бассейнах и только потом пускают в химическую переработку. Некоторые отходы этой переработки приходится отправлять на выдержку в течение сотен лет. Их смешивают с бетоном или сплавляют со стеклом — но и тогда приходится искать для могильников надёжно изолированные места, чтобы вездесущая вода не вымыла из блоков ни капли радиоактивного яда.
В самом же реакторе ТВЭЛы покрыты защитной оболочкой из циркониевого сплава. Плавится он примерно при 1800°C. То есть пока температура реактора не дойдёт до столь заоблачных высот, опасаться выброса действительно большой радиоактивности не приходится. Не зря даже крупнейшая до Чернобыля катастрофа — на Трёхмильном острове в США — окончилась лёгким испугом без прочих последствий.
Увы, в РБМК собственных защитных механизмов, предотвращающих такой разогрев, не оказалось. А системы принудительного регулирования, как уже рассказано, оказались выведены из строя. И меньше чем через через секунду после заклинивания регулирующих стержней защитные оболочки ТВЭЛов расплавились. Выход радиоактивной грязи открылся.
Тепловой или ядерный

О происшедшем в последующие секунды эксперты спорят до сих пор: можно ли считать происшедший взрыв ядерным, как в классических бомбах, или это всего лишь тепловой взрыв, подобный обычным происшествиям с паровыми котлами? Спор далеко не академический. От его исхода зависит многое в совершенствовании будущих конструкций реакторов.
Лично мне кажется, что взрыв следует всё-таки классифицировать как тепловой. Конструкция РБМК явно не приспособлена к возникшим в конце бурных чернобыльских событий температурам и давлениям. Ядерную бомбу конструируют так, чтобы как можно больше урана вступило в реакцию до того, как нагрев и мощное излучение разнесут остатки заряда далеко в стороны. Здесь же внешняя оболочка лопнула и разлёт содержимого активной зоны начался задолго до того, как температура выросла до значений, обычных при ядерном взрыве. Да и мощность излучения не достигла уровня, необходимого для наведения значительной вторичной радиоактивности в окружающих реактор сооружениях.
То есть до ядерного взрыва даже столь масштабная катастрофа не дотянула. Соседний третий блок не пострадал и работает до сих пор. Немалая часть конструкций машинного зала четвёртого блока уцелела — их пришлось потом специально обрушивать. И графит взорвавшегося реактора не испарился, как следовало бы при ядерном взрыве, а долго ещё горел.
Впрочем, мало всё равно не показалось. Взрыв и последующий пожар вынесли в атмосферу немалую долю содержимого расплавленных ТВЭЛов, отравив радиоактивными отходами округу на десятки километров. А сплавленная масса остатков конструкции, включая непрореагировавший уран, всё ещё выделяет немало тепла и радиоактивного излучения. Так что защитный купол над обломками четвёртого блока ещё сотни лет будет необходим для нашей общей безопасности.
Чтобы не было мучительно больно

Но от будущих взрывов нужна защита понадёжнее саркофага. Теперь, когда мы знаем, что случилось в Чернобыле, можно наконец разобраться: что сделано, чтобы второй подобный случай стал не просто маловероятен (пока не случился первый взрыв, его вероятность тоже казалась пренебрежимо малой), а в принципе невозможен?
Уже понятно, что в реакторах с водяным замедлением до плавления оболочек ТВЭЛов дело заведомо не дойдёт: задолго до такой температуры вода испарится, замедление прекратится и реакция заглохнет. Безопасны и реакторы на быстрых нейтронах — правда, чтобы удостовериться в этом, надо прочесть во много раз больше, чем может вместить статья. Так что серьёзно менять пришлось лишь РБМК. Хотя, конечно, и на других реакторах некоторые защитные меры приняты.
Прежде всего, разумеется, переделали системы управления регулирующими стержнями. Уже просто невозможно вывести из реактора опасное количество стержней на опасное расстояние. Взаимные блокировки не отключаются с пульта управления реактором. Извлекать стержни даже для замены и ремонта можно лишь поштучно.
Аварийную автоматику на работающем реакторе отключит теперь разве что направленный взрыв — столько в неё введено дополнительных блокировок. Но в этом случае все регулирующие стержни немедленно и полностью погрузятся в реактор. Пусть даже что-нибудь в конструкции покоробится от слишком уж быстрого охлаждения — зато ни малейшей возможности выдернуть реактор из йодной ямы не остаётся. А при любых других обстоятельствах реактор разгоняется так медленно, что время на какие-то аварийные действия всегда найдётся.
Заменены законцовки стержней. Вместо графита — удобного в штатных режимах, но опасного в аварийных — поставлена обычная реакторная конструкционная сталь. Эффективность отражения нейтронов несколько снизилась. Зато безопасность выросла многократно.
Наконец, несколько изменена геометрия каналов. Заметно выросла доля воды в общем замедлении нейтронов. Теперь аварийное кипение воды уже не повышает, а снижает интенсивность замедления. Реакторы обрели автоматическую стабилизацию, ранее достигнутую в других типах реакторов. Теперь они наконец вполне безопасны.
Правда, не знаю, рассверлены ли каналы уже действующих реакторов — теоретически это несложно, но тогда нужно работать на более обогащённом (с 2 % хотя бы до 2.4 %, что повышает цену топлива чуть ли не вдвое) уране. А строительство новых РБМК практически прекратилось. Но и без переделки каналов в ныне работающих РБМК изменено более чем достаточно, чтобы они не представляли ни малейшей угрозы.
Ложная тревога

Так что закрытие Чернобыльской АЭС — лишь дань Украины страхам и предрассудкам европейцев. Дань, впрочем, выгодная: Запад выплатил Украине куда больше, чем она теряет от прекращения работы одной из лучших своих электростанций.
А возмущённые вопли экологистов — всего лишь попытка обратить те же страхи и предрассудки в собственный политический капитал. Попытка небезуспешная: к сожалению, разбирающихся в поведении ядерных реакторов долго ещё будет куда меньше, чем опасающихся всего непонятного. Но реальной защиты человечеству эта имитация кипучей деятельности не прибавляет. Наоборот: слишком часто крича «Волки!», экологисты добьются разве что, что их перестанут слушать. И не услышат, даже если очередная опасность окажется реальной.

[Отецъ Федоръ (МП)]

Анатолий Вассерман, инженер-теплофизик, инженер-энергетик (в запасе) атомной подводной лодки

Галоктего опасносте?

[Reflex]

Любая попытка повторить Чернобыль будет предотвращена ударом ноги с разворотом. Ну вы понимаете о ком я...

[L_Pt]

Так что закрытие Чернобыльской АЭС — лишь дань Украины страхам и предрассудкам европейцев. Дань, впрочем, выгодная: Запад выплатил Украине куда больше, чем она теряет от прекращения работы одной из лучших своих электростанций.

На момент закриття ЧАЕС у 2000 році працював тільки 3-ій реактор. 1-й та 2-й зупинили раніше через різні поломки (хоч і без виходу радіоактивних речовин). Це була найгірша станція на території України, навіть без вибуху 4-ого реактору.

[Stank]

Любая попытка повторить Чернобыль будет предотвращена ударом ноги с разворотом. Ну вы понимаете о ком я...

Зачем эти чондухванские приемы? Долго и сложно. Проще сразу дать в междумордие. Кулаком.

[mann]

Sargasss, это всего лишь точка зрения, причем - далеко не единственная. Все не так просто, к сожалению.

Читал уже Вассермана, а потом вот это: http://gorod.tomsk.ru/index-1221032621.php#comments

Ядерщик 30 января 2009 г. 16:56 #
Автор вообще не знает реактора РБМК,регламент по его эксплуатации в глаза не видел, не знает о концевом эффекте СУЗ и о внесении ею положительной реактивности в некоторых ситкуциях, о МКУ на котором может работать реактор, о положительном эффекте реактивности РБМК на выгоревшем топливе. Виновники аварии - главный конструктор и научный руководитель реактора РБМК, а персонал - жертвы, стрелочники. Почитайте лучше доклад комиссии госпроатомнадзора Штейнберга за 1991 г, отчеты Ядрихинского или опытного человека ВИУР на сайте припяти,тогда вам все станет ясно. А вычурная философия здесь ни к чему!

А потом (по их наводке) - несколько тем на http://forum.pripyat.com/forumdisplay.php?f=25 (на мнение VIUR и впрямь стоит обратить внимание)

В итоге стало совершенно ясно, что дело темное.

[Reflex]

Зачем эти чондухванские приемы? Долго и сложно. Проще сразу дать в междумордие. Кулаком.

То вы юмора не поняли

http://vebo.ru/2008/03/02/pervye_100...e_norrise.html

49. Однажды кто-то сказал Чаку Норрису, что удар ногой с разворота — не лучший способ бить ногой. Историки утверждают, что это была самая страшная ошибка в истории человечества