Кураев: “Индийская толератность строится на тезисе, весьма странном с точки зрения ученого, да и просто обычного европейца. Речь идет о посмертном прозелитизме – это очень древней традиции, весьма распространенной в Индии... Инклузивизм – особую стратегию индуистов и буддистов, позволяющую им выдавать чужие учения за элементы собственных, а чужую веру за частичное проявление, порожденное источником их собственной веры.”
Слона из мухи сделать просто - надо лишь использовать “правильные” словосочетания в нужном месте. В этом случае – “политическое стратегическое назначение”, и “завоевание чужих территорий”. Кураев: “Та же парадигма выявляется и у неоиндуистов, прежде всего у Вивекананды и Радхакришнана, предлагающих считать веданту реальным ядром всех мировых религий. Инклузивизм имеет выраженное “политическое”, стратегическое назначение: он означает претензию на завоевание чужих религиозных территорий”. Всего шесть слов - и дело представлено так, будто читатель со дня на день окажется в оккупационной зоне. Боевой слон выглядит внушительно – но, поскольку он сделан из мухи, то легко в нее опять превращается. Приглядевшись, читатель увидит, что говорится не о территориях какой-либо страны, а о “религиозных территориях”. Что это за “религиозные территории” и существуют ли такие вообще – надо спросить у Кураева
Рассмотрим схему построения софистики и риторики А.В. Кураева


I. Ошельмовать чужое мнение, еще не приводя его.

Кураев: “Индийская толератность строится на тезисе, весьма странном с точки зрения ученого, да и просто обычного европейца.”

Первое, что сделал Кураев. – это еще до начала изложения применил прием “вы так думаете”.

1. Читатель – “обычный европеец”
2. Кураев уверенно говорит, что для “обычного европейца” еще не названный тезис “весьма странным”
3. Того же мнения придерживаются ученые.
Следовательно: тезис весьма странный (т.е. – подозрительный).
Вторичное следствие – индийская толерантность, построенная на подозрительном тезисе и сама выглядит подозрительно.



II. Правильно вставить слово.

На этом этапе Кураев особым образом называет уже заранее опороченный тезис:

Кураев: “Речь идет о посмертном прозелитизме – это очень древней традиции, весьма распространенной в Индии.”

Ключевое слово здесь – “прозелитизм”.
Мир читательского восприятия - это текст. Слово в нем – факт.

Есть какая-то древняя индийская традиция, связанная, как можно предположить на этом этапе чтения, с индийским учением о личном бессмертии и реинкарнации. Ничего больше пока не сказано.

Но, с учетом введения, читатель уже заранее заподозрил в этом индийском учении подвох, а увидев ключевое слово “прозелитизм” уже всерьез обеспокоился (не иначе, как мертвые древние индусы вознамерились обратить его в свою “странную” веру).



III. Обвинить шельмуемых в воровстве.

Только теперь, основательно настроив читателя против “странного тезиса”, Кураев сообщает, что же за “древнюю традицию” он имеет в виду:

Кураев: “инклузивизм – особую стратегию индуистов и буддистов, позволяющую им выдавать чужие учения за элементы собственных, а чужую веру за частичное проявление, порожденное источником их собственной веры.”

Это очень важно - вызвать у читателя испуг. Индуисты могут у него что-то украсть и, таким образом, причинить вред. Что же объявляется предметом воровства? Бог и вера - и никак не меньше.



IV. Запутать читателя в незнакомых словах.

Вот как это делается:

Кураев: “...известнейший трактат по эпистемологии ньяйи “Ньяякусуманджали” Удаяны открывается стихом, по которому Хари (Вишну) – тот, кого шиваиты почитают как Шиву, ведатисты – как Брахмана, мимансаки – как обрядовую действенность, джайны – как архата, а буддисты – как Будду (следовательно в культ Вишну “инклузивируются” и прямые оппоненты индуизма)”.

Что из всего этого понял обычный читатель? Только последнюю фразу: “следовательно в культ Вишну “инклузивируются” и прямые оппоненты индуизма”.

Учитывая, что слова очень мудреные и их очень много, вывод может показаться обоснованным, а слово “инклузивировать” становится для читателя синонимом слова “украсть”.

Если позволить читателю опомниться, то может получиться неприятность. Читатель откроет Библию и прочтет:

“Неужели Бог есть Бог Иудеев только, а не и язычников? Конечно, и язычников, потому что один Бог” (Послание к римлянам, 3: 29-30).

“проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано "неведомому Богу". Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам.”. (Деяния апостолов, 17:23)

Окажется что коварный “инклузивизм” свойственен не только буддизму и индуизму, но также и христианству. Потом он еще вспомнит, что блины на Масленицу и крашенные яйца на Пасху заимствованы православием из языческих верований, прочтет об аналогии Перуна и Ильи-пророка, и т.п.

В итоге читатель придет к совершенно справедливому выводу – т.н. “инклузивизм” является общей практикой для всех религий, превращающихся из родоплеменных и этнических в национальные и мировые.

Кураев это понимает – и не дает читателю опомниться. Выдвигается новое обвинение.



V. Сделать из мухи слона.

Слона из мухи сделать просто - надо лишь использовать “правильные” словосочетания в нужном месте. В этом случае – “политическое стратегическое назначение”, и “завоевание чужих территорий”.

Кураев: “Та же парадигма выявляется и у неоиндуистов, прежде всего у Вивекананды и Радхакришнана, предлагающих считать веданту реальным ядром всех мировых религий. Инклузивизм имеет выраженное “политическое”, стратегическое назначение: он означает претензию на завоевание чужих религиозных территорий посредством дипломатического компромисса...” (Шохин В. К. Пауль Хакер и святоотеческая трактовка нехристианской мысли)”.

Всего шесть слов - и дело представлено так, будто читатель со дня на день окажется в оккупационной зоне. Боевой слон выглядит внушительно – но, поскольку он сделан из мухи, то легко в нее опять превращается. Приглядевшись, читатель увидит, что говорится не о территориях какой-либо страны, а о “религиозных территориях”.

Что это за “религиозные территории” и существуют ли такие вообще – надо спросить у Кураева, Шохина или Хакера.

В любом случае, читатель на таких территориях не живет, так что их завоевание кем-то может интересовать его не больше, чем исход Уимблдонского турнира. Слон Кураева под угрозой – и Кураев принимает меры.



VI. Размножить и демонизировать полученного слона.

Религиозной территории (которую готов завоевать кришнаитский “инклузивизм”) срочно надо придумать какое-то практическое отношение к читателю. Поскольку в реальности это не получается – Кураев переносит опасность в сферу невидимого, в область действия особого колдовства.

Кураев: “Таким образом, не только живые люди становились объектами миссионерства, но и умершие+ Так сегодня во всем мире действуют мормоны и активисты т.н. “новоапостольской церкви”, сотни раз погружающие себя в крещальную купель с называнием имен усопших знакомых (по их вере такое “крещение за мертвых” действенно, ибо приобщает к “спасительной” вере тех людей, которые при жизни о ней и не слыхивали).”

Среднего современного человека колдовство пугает. Так говорит статистика. В колдовство верит больше людей, чем в любое религиозное учение. Если человек при этом верит в загробную жизнь – он может вообразить себе опасность причинения вреда душе посредством колдовского обряда с именами усопших. Если читатель принадлежит к церкви, в которой приняты молитвы за усопших, он может поверить в это просто по аналогии (если один обряд может принести усопшему пользу, то другой обряд, видимо, может причинить вред).

На фоне страха, боевой слон размножается – теперь “инклузивистским” колдовством занимаются не только кришнаиты, но и мормоны, и прочая, и прочая. Осталось лишь закрепить успех внушения эффектным риторическим аккордом.



VII. Эффектный финал.

Что лучше всего смотрится в финале обличительной речи? Напоминание о святынях, над которыми глумиться враг. И главное – не жалеть черной краски.

Кураев: “При всей заявленной веротерпимости, иерархия приоритетов все же очевидна: “Тот, кого зовут Кришна, зовется также Иисус”. Это формула не религиоведа, не философа, а миссионера, который пробует незаметно для своего собеседника набросить на шею Христа шиваитское ожерелье из черепов и потом сказать, что “оно так и стояло”.

Ожерелье из черепов, наброшенное (сразу ассоциация - как удавка) на шею Христа. И не важно, что Кураев смешал вишнуитов (вайшнавов) и кришнаитов с шиваитами - все одно, индусы. На эмоциях такая подмена легко принимается читателем.

Кураев: “В общем, христианская “нетерпимость” по крайней мере честнее. Мы не занимаемся воровством чужих святынь под маской “терпимости”.

Подтекст: Не потерпим! Не допустим! Да здравствует честная нетерпимость!



VIII. Кураев против Кураева.

Чтобы опровергнуть всю риторику Кураева об опасностях “инклузивизма” не надо даже привлекать дополнительных источников: достаточно слов самого Кураева, разбросанных по тому же тексту.

Кураев: “Буддисты приняли и “расселили” на нижних небесах своей вселеннной всех богов индуизма и религий тех стран, в которые они приходили”. “И даже Индра превратился в буддолюбивого бога.” Кураев: “Сам же Будда оппонентами буддизма – вишнуитами – был истолкован как одно из последних нисхождений на землю бога Вишну”.
Кураев: “В Китае буддисты объявляли Лао Цзы воплощением Будды, а даосы проделывали те же несложную операцию с основателем буддизма...”

То есть в Индии и Китае (где сейчас проживает более двух миллиардов человек) произошло безболезненное взаимопроникновение трех великих религий. Буддизм проявили уважение к божествам индуизма, а даосизм оказал такое же уважение основателю буддизма. И небеса не разверзлись, а земля не покол****ась, и дождь из огня и серы на Индию и Китай не обрушился.

И с культурами этих стран ничего плохого не случилось – как существовали, так и существуют обе великие культуры, китайская и индийская.

Если бы текст Кураева начинался с этого рассказа о буддизме, индуизме и даосизме, то его вывод о преимуществах “честной нетерпимости” и призывы к бескомпромиссной борьбе с происками “инклузивизма” выглядели бы не очень-то умно.

http://www.kuraev.ru:8101/forum/view.php?subj=35670
http://carians.jedi.org.ua/tiki-read...?articleId=297