Проходя между часом дня и тремя по Мэдисон-авеню, там где ее пересекает
55-я улица, не поленитесь, задерните голову и взгляните вверх -- на немытые
окна черного здания отеля "Винслоу". Там, на последнем, 16-ом этаже, на
среднем, одном из трех балконов гостиницы сижу полуголый я. Обычно я ем щи и
одновременно меня обжигает солнце, до которого я большой охотник. Щи с
кислой капустой моя обычная пища, я ем их кастрюлю за кастрюлей, изо дня в
день, и кроме щей почти ничего не ем. Ложка, которой я ем щи -- деревянная и
привезена из России. Она разукрашена золотыми, алыми и черными цветами.
Окружающие оффисы своими дымчатыми стеклами-стенами -- тысячью глаз
клерков, секретарш и менеджеров глазеют на меня. Почти, а иногда вовсе голый
человек, едящий щи из кастрюли. Они, впрочем, не знают, что это щи. Видят,
что раз в два дня человек готовит тут же на балконе в огромной кастрюле, на
электрической плитке что-то варварское, испускающее дым. Когда-то я жрал еще
курицу, но потом жрать курицу перестал. Преимущества щей такие, их пять: 1.
Стоят очень дешево, два-три доллара обходится кастрюля, а кастрюли хватает
на два дня! 2. Не скисают вне холодильника даже в большую жару. 3. Готовятся
быстро -- всего полтора часа. 4. Можно и нужно жрать их холодными. 5. Нет
лучше пищи для лета, потому как кислые.
Я, задыхаясь, жру голый на балконе. Я не стесняюсь этих неизвестных мне
людей в оффисах и их глаз. Иногда я еще вешаю на гвоздь, вбитый в раму окна,
маленький зеленый батарейный транзистор, подаренный мне Алешкой Славковым --
поэтом, собирающимся стать иезуитом. Увеселяю принятие пищи музыкой.
Предпочитаю испанскую станцию. Я не стеснительный. Я часто вожусь с голой
жопой и бледным на фоне всего остального тела членом в своей неглубокой
комнатке, и мне плевать, видят они меня или не видят, клерки, секретарши и
менеджеры. Скорее я хотел бы, чтобы видели. Они, наверное, ко мне уже
привыкли и, может быть, скучают в те дни, когда я не выползаю на свой
балкон. Я думаю, они называют меня -- "этот крейзи напротив".
Комнатка моя имеет 4 шага в длину и 3 в ширину. На стенах, прикрывая
пятна, оставшиеся от прежних жильцов, висят: большой портрет Мао Цзэ Дуна --
предмет ужаса для всех людей, которые заходят ко мне; портрет Патриции
Херст; моя собственная фотография на фоне икон и кирпичной стены, а я с
толстым томом -- может быть словарь или библия -- в руках, и в пиджаке из
114 кусочков, который сшил сам -- Лимонов, монстр из прошлого; портрет Андре
Бретона, основателя сюрреалистической школы, который я вожу с собой уже
много лет, и которого Андре Бретона обычно никто их приходящих ко мне не
знает; призыв защищать гражданские права педерастов; еще какие-то призывы, в
том числе плакат, призывающий голосовать за Рабочей партии кандидатов;
картины моего друга художника Хачатуряна; множество мелких бумажек. В
изголовье кровати у меня плакат -- "За Вашу и Нашу свободу", оставшийся от
демонстрации у здания "Нью Йорк Таймз". Дополняют декоративное убранство
стен две полки с книгами. В основном -- поэзия.
Я думаю, вам уже ясно, что я за тип, хотя я и забыл представиться. Я
начал трепаться, но не объявил вам, кто я такой, я забыл, заговорился,
обрадовался возможности, наконец, обрушить на вас свой голос, а кому он
принадлежит -- не объявил. Простите, виноват, сейчас все исправим.
Я получаю Вэлфер. Я живу на вашем иждивении, вы платите налоги, а я ни
*** не делаю, хожу два раза в месяц в просторный и чистый оффис на Бродвее
1515, и получаю свои чеки. Я считаю, что я подонок, отброс общества, нет во
мне стыда и совести, потому она меня и не мучит, и работу я искать не
собираюсь, я хочу получать ваши деньги до конца дней своих. И зовут меня
Эдичка. И считайте, что вы еще дешево отделались, господа. Рано утром вы
вылезаете из своих теплых постелей и, кто в автомобилях, кто в сабвее и
автобусе спешите на службу. Я службу ненавижу, -- жру свои щи, пью, иногда
напиваюсь до беспамятства, ищу приключений в темных кварталах, имею
блестящий и дорогой белый костюм, утонченную нервную систему, я вздрагиваю
от вашего утробного хохота в кинотеатрах, и морщу нос.
Я вам не нравлюсь? Вы не хотите платить? Это еще очень мало -- 278
долларов в месяц. Не хотите платить. А на *** Вы меня вызвали, выманили сюда
из России, вместе с толпой евреев? Предъявляйте претензии к вашей
пропаганде, она у вас слишком сильная. Это она, а не я опустошает ваши
карманы.
Кто я там был? Какая разница, что от этого меняется. Я как всегда
ненавижу прошлое во имя настоящего. Ну я был поэт, поэт я был, раз уж вам
хочется знать кто, неофициальный поэт был, подпольный, было да сплыло, а
теперь я один из ваших, я подонок, я тот кого вы кормите щами, кого вы поите
дешевым и дрянным калифорнийским вином -- 3.59 галлоновая бутыль, а я все
равно вас презираю. Не всех, но многих. За то, что живете вы скушно, продали
себя в рабство службе, за ваши вульгарные клетчатые штаны, за то, что вы
делаете деньги и никогда не видели света. Дерьмо!
(Продолжение следует)