Отечества достойнейшие дети

[skroznik]

Патриот России - академик Прохоров А.М.

"Самое интересное в жизни — наука"
А.М. Прохоров

Г.Н. Михайлова
доктор физико-математических наук
В.В. Осико
академик

"Александр Михайлович Прохоров — один из основоположников и создателей квантовой электроники и лазерной физики, принадлежащей к числу самых великих достижений науки ХХ столетия. Его имя золотыми буквами навечно вписано в историю мировой и отечественной науки [3].

Блестящий ученый-энциклопедист, организатор науки, родоначальник прославленной школы физиков, ветеран Великой Отечественной войны, он принадлежал к замечательному поколению победителей, с оружием в руках отстоявших свободу нашей страны.

А.М. Прохоров — основатель и директор Института общей физики РАН, носящего ныне его имя, главный редактор журнала "Laser Physics", президент Российской академии инженерных наук.

Как ученый и человек академик А.М. Прохоров отличался удивительной многогранностью. Все, что пережито этим замечательным ученым, не исчерпывается только работой за письменным столом и в лабораториях. Это — и фронтовые будни в годы Великой Отечественной войны, и испытательные полигоны, и научные семинары и конференции, и напряженная работа на посту академика-секретаря Отделения общей физики и астронимии АН СССР, на кафедрах в Московском университете и Московском физико-техническом институте, в издательствах Советской и Российской энциклопедий, и активное участие в международном сотрудничестве" [4].

академик Н.Г. Басов
по случаю 85-летнего юбилея ученого

Родился А.М. Прохоров 11 июля 1916 г. в г. Атертон в Австралии в семье русских эмигрантов-революционеров. Его отец — Михаил Иванович Прохоров (1882–1941), выходец из украинского города Мариуполя — родился в семье рабочего, после окончания церковно-приходской школы работал модельщиком. В 1902 г. вступил в РСДРП и с того времени вел активную подпольную работу на Украине, в Саратовской губернии, в Оренбурге, позже в Ташкенте. Первый раз был арестован в Оренбурге в 1906 г. и освобожден до суда. В 1910 г. на станции Туркестан в поезде Михаил Иванович был схвачен жандармами за принадлежность к РСДРП и в 1911 г. выслан на вечное поселение в Енисейскую губернию.

Мать, Мария Ивановна (1882–1944), тоже из семьи рабочего. Получила лишь начальное образование, но имела от природы ясный ум и неиссякаемую энергию. Она встретилась с Михаилом Ивановичем на своей родине, в Оренбурге, где они и поженились в 1905 г. После ссылки Михаила Ивановича в Сибирь Мария Ивановна с помощью товарищей-подпольщиков достала для мужа паспорт на чужое имя и отправилась к нему в Енисейскую губернию. В 1912 г. Михаил Иванович с женой бегут из ссылки на Дальний Восток, а оттуда — в Австралию. Там, на северо-востоке континента, в штате Квинсленд обосновалась колония русских эмигрантов. Среди этих людей были врачи, юристы, рабочие, в основном революционеры, скрывавшиеся от преследования властей на родине. К ним и примкнула чета Прохоровых, начавшая на первых порах заниматься сельским хозяйством.

А.М. Прохоров — студент Ленинградского государственного университета (1936 г.)

Александр Михайлович был четвертым ребенком в семье. Старшие сестры Клавдия, Валентина и Евгения заботились о брате, пока родители были на работе, играли с ним, читали ему книжки, так что он рос, окруженный любовью и лаской. Когда Саше исполнилось 6 лет, его отдали учиться в подготовительную школу в местечке Пирамон, где находилась ферма семьи Прохоровых. В эмиграции в семье случилось большое несчастье — от воспаления легких умерла старшая дочь Клавдия.

В 1923 г. Прохоровы двинулись в обратный путь — в Россию. Путь лежал через океан, затем остановка в Шанхае, где два месяца ждали визу, после чего Владивосток, Оренбург — родина Марии Ивановны. Затем Ташкент, где Михаил Иванович поступил на работу в Музей революции. Дети пошли в школу. Новое несчастье постигло семью – от столбняка умерла дочь Валя. В 1930 г. семья Прохоровых переехала в Ленинград. Здесь Саша успешно закончил седьмой класс. Наибольшие успехи были по физике и математике.

Благодаря хорошим отметкам, а также революционным заслугам отца Саша без экзаменов был принят на рабочий факультет (рабфак) Ленинградского электротехнического института им. В.И. Ульянова-Ленина. В эти годы Саша получил первый опыт радиолюбителя и всерьез увлекся физикой и математикой. Он успешно окончил рабфак и в 1934 г. поступил на физический факультет Ленинградского университета. Его сестра Женя также была студенткой физфака и училась на два курса старше.

На физическом факультете ЛГУ был очень сильный преподавательский состав: С.Э. Фриш, М.П.Бронштейн, В.А. Фок, Е.Ф. Гросс, Ю.А. Крутков, П.И. Лукирский, М.А. Ельяшевич, Б.С. Джелепов, Э.В. Бурсиан и др. Будущий академик, выпускником Пермского университета. Зимой 1939 г. на лыжной прогулке Александр Михайлович познакомился со своей будущей женой — Галей Шелепиной, Галиной Алексеевной, выпускницей географического факультета МГУ. Она хорошо описала атмосферу того времени: "Помимо занятий в институте, библиотеке и дома, у них хватало времени на дискуссии, споры. Александр Михайлович в спорах моментально загорался, повышал голос, речь его убыстрялась, он не мог усидеть на одном месте. Одним словом, становился "Прохорадзе", как его позже называли в армии из-за его импульсивности. Более уравновешенным был Леонид Максимович. Он же предложил для их компании особый режим — "железные правила жизни (ЖПЖ)" — перед сном обязательно гулять, ходить на каток и на лыжах, не есть сладостей" [2, c. 26]. Этим правилам друзья следовали всю жизнь.

Экспериментами Прохорова в лаборатории колебаний непосредственно руководил В.В. Мигулин. Итогом работы стал новый оригинальный способ наблюдения ионосферы с помощью радиоинтерференционного метода.

Воскресенье 22 июня 1941 г. — страшная дата начала Великой Отечественной войны. В первые дни войны Александр Михайлович c другими аспирантами отправился записываться в ополчение. Но так как он в университете прошел подготовку в войсках зенитной артиллерии и имел звание младшего лейтенанта, в ополчение его не приняли, сказав, что нужно ждать вызова в военкомат. Его вызвали в военкомат 5 июля 1941 г. и направили на сформированные под Москвой курсы разведчиков. 3 августа Александр Михайлович попросил у командира увольнительную, чтобы оформить в загсе Фрунзенского района Москвы брак с гражданкой Г.А. Шелепиной. В середине октября его часть двинулась на восток, по Горьковскому шоссе, в направлении Владимира.



Младший лейтенант А.М. Прохоров (1941 г.)

В автобиографии Александр Михайлович написал: "На фронте был дважды ранен, уволен из армии как инвалид Отечественной войны в 1944 г. В 1944 г. снова вернулся в ФИАН, где окончил аспирантуру под руководством С.М. Рытова по нелинейным колебаниям в резонаторе" [1, c. 418]. Его встретили очень тепло. Остальные фронтовики еще не вернулись. "Коридоры были завалены всяким хламом, ящиками, досками, бумагой. Не все еще лаборатории обжились после переезда из Казани… Но во многих лабораториях стояла тишина, мелькали голубые огоньки на приборах… Только я подумала — до чего же все-таки мало молодежи! — как мимо меня вихрем промчался худющий молодой человек в старой офицерской шинели нараспашку — полы шинели развевались по всему коридору. Я успела разглядеть только его нос… Это был Прохоров, я вскоре узнала его, когда стала профоргом, а он тогда был председателем месткома (это был изумительный председатель, он умел провернуть профсоюзное собрание за десять минут – никто даже не садился, все стояли и улыбались)" — так старейшая сотрудница теоретического отдела ФИАНа Л.В. Парийская вспоминала о зиме 45-го года в старом здании ФИАН на Миуссах [5].

Горе и радость в жизни идут рука об руку. Будучи на фронте, Александр Михайлович ничего не знал о судьбе своих родителей. Было известно, что осенью 1941 г. Михаил Иванович эвакуировал из Ленинграда в Свердловск Марию Ивановну с дочкой Женей и с маленькой внучкой, затем они переехали в Казахстан. Сам же Михаил Иванович решил остаться в Ленинграде, надеясь оказать посильную помощь осажденному городу. После прорыва блокады Ленинграда, когда Александр Михайлович находился на лечении в госпитале, он получил письмо, в котором сообщалось, что его отец умер от голода в декабре 1941 г. В мае 1944 г., уже после демобилизации, Александр Михайлович обратился с письмом к И.В. Сталину с просьбой сообщить сведения о судьбе его матери. Ответ был получен через полтора месяца: Мария Ивановна скончалась в марте 1944 г. в г. Туркестан Казахской ССР.

9 мая 1945 года — День Победы, по словам Александра Михайловича, самый счастливый день в его жизни. Летом 1945 г. у Прохоровых ожидалось прибавление семейства. Но тут произошло непредвиденное событие, чуть было не закончившееся трагедией. В тот памятный день 12 июля верные друзья Саша Прохоров и Леня Бреховских поехали за город в лес. Началась сильная гроза. Приятели спрятались от дождя под деревьями и стояли почти рядом. Вдруг сильнейший грохот! "Александр Михайлович упал от удара молнии, он лежал на земле неподвижно, с закрытыми глазами. Изо рта у него вытекала струйка крови… Леонид Максимович начал делать ему искусственное дыхание, точно не зная, как это делается. Делал он его с отчаянием, не надеясь на успех. Но через некоторое время Александр Михайлович открыл глаза. Скорее надо было выбраться из леса. Но выясняется, что Александр Михайлович не может подняться. Тогда Леонид Максимович волоком вытаскивает его на опушку, подальше от деревьев. Гроза, наконец, прекращается. Пострадавший, полежав немного, с помощью друга с трудом поднимается и повисает на Леониде Максимовиче…" [2, c. 53].

Конец этой истории счастливый. Отлежавшись на даче у знакомых, на следующий день Александр Михайлович с букетом полевых цветов и стаканом земляники (подарками друзей-дачников) появляется дома в Москве в грязной и рваной одежде и сбивчиво рассказывает беременной жене, чтобы ее не напугать, почему не вернулся накануне вечером. Пострадавшего отправляют в поликлинику на Волхонку. Врачи сбегаются посмотреть на "восставшего от молнии". У Александра Михайловича находят контузию, сотрясение мозга и повреждение правого глазного нерва. Плохое зрение в правом глазу осталось на всю жизнь. Вечером того же
дня на свет появился сын Кирилл.



Александр Михайлович с женой Галиной Алексеевной (1942 г.)

В 1946 г. вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении А.М. Прохорова боевой наградой. Текст указа от 6 августа 1946 г. гласил:

"Наградить старшего лейтенанта Прохорова Александра Михайловича медалью "За отвагу".

Гвардии старший лейтенант Прохоров А.М., помощник начальника штаба по разведке 26 отдельной стрелковой бригады, по заданию командования был послан в разведку. Во время выполнения задания группа под командованием Прохорова взяла в плен одного и уничтожила трех солдат противника.

В дальнейшем Прохоров был переброшен на Западный фронт в 94 гвардейский стрелковый полк 30 гвардейской краснознаменной стрелковой дивизии помощником начальника штаба полковой разведки. В марте 1942 г., выполняя задание по разведыванию сил противника, был тяжело ранен и выбыл из строя" [1, c. 466].

Как это бывало довольно часто, награда нашла героя лишь через 40 лет, в 1986 г. Медаль была торжественно вручена Александру Михайловичу в Ленинграде, куда он был специально вызван по этому случаю. В 1946 г. А.М. Прохоров защитил кандидатскую диссертацию на тему "Стабилизация частоты в теории малого параметра". Когда в связи с очередным юбилеем сотрудники решили подарить Александру Михайловичу переизданные кандидатскую и докторскую диссертации, выяснилось, что первая из них – кандидатская — была написана от руки. После защиты диссертации А.М. Прохоров был сразу назначен на должность старшего научного сотрудника директором ФИАНа С.И. Вавиловым и в течение двух лет продолжал радиофизические исследования.

Разработка А.М. Прохоровым теории стабилизации частоты лампового генератора высоко оценена научным сообществом. Ему совместно с С.М. Рытовым и М.Е. Жаботинским была присуждена премия им. Л.И. Мандельштама АН СССР в области радио за 1947 г.

В 1948 г. В.И. Векслер пригласил Александра Михайловича принять участие в создании ускорителя нового типа. В конце войны В.И. Векслер открыл принцип ускорения частиц с помощью так называемой автофазировки. Такие ускорители получили название синхротронов или синхрофазотронов. В.И. Векслер считал синхротроны перспективными с точки зрения генерации миллиметровых волн и предложил А.М. Прохорову заняться этой проблемой. Александр Михайлович приступил к новому крупному исследованию, посвященному когерентному излучению релятивистских электронов. Результаты этого цикла работ вошли в его докторскую диссертацию "Исследование когерентного излучения электронов, ускоряемых в ускорителе типа синхротрона", которую он успешно защитил в 1951 г. Александр Михайлович так рассказывал об этом периоде своей жизни: "Тогда миллиметровых генераторов не было, а с помощью синхротрона казалось возможным решить эту проблему. Для этого мне дали бетатрон. Я взял студента, Александра Ивановича Барчукова. Вместе с ним мы довели бетатрон до максимальной производительности ускорения электронов и перевели в синхротронный режим. Обычный синхротрон − это радиочастотное ускорение, которое производилось на частоте, равной частоте обращения электронов. В ускорителе был всего один электронный сгусток. Но для получения синхротронного излучения необходимо было иметь более мелкие сгустки. Для этого я использовал частоту ускорения в три раза выше, чем частота обращения электронов. И тем самым получилось три сгустка. Действительно, было обнаружено излучение, правда, не очень интенсивное. Даже применялся супергетеродинный приемник для его регистрации…" [1, c. 386].



Одновременно с опытами по синхротронному излучению Александр Михайлович с группой молодых сотрудников начинает исследования по спектроскопии газов. В 1950-х годах отечественная промышленность уже выпускала элементы СВЧ-тракта, в том числе и СВЧ-генераторы, для целей радиолокации, что и послужило приборной базой для новых экспериментов. Целью исследований было получение молекулярных пучков, в которых нет соударений и минимален эффект Доплера. Именно спектры таких пучков должны были иметь достаточно узкие линии. Опыты проводили на аммиаке. Тогда-то и была высказана идея о том, что, изменяя искусственно населенности уровней в молекулярном пучке, можно изменять интенсивность линии поглощения. В теоретических расчетах использовалось предсказанное А. Эйнштейном в 1916 г. явление индуцированного излучения, позволяющее усиливать излучение возбужденных молекул. А раз есть усиление, значит,
можно сделать и генератор. Идея мазера, то есть усилителя и генератора излучения СВЧ-диапазона за счет индуцированного излучения, была вопрощена в жизнь: в 1954 г. Чарлзом Таунсом был сделан первый аммиачный молекулярный генератор (мазер) на длину волны 1,25 см. Через 10 месяцев заработал аммиачный молекулярный генератор, сделанный в ФИАНе.

В 1954 г. М.А. Леонтович, заведующий лабораторией колебаний ФИАНа, перешел на работу в Курчатовский институт, и Александр Михайлович занял его пост. Он оставался бессменным руководителем лаборатории (а потом отдела) колебаний до 1998 г. Интенсивно развивая работы по молекулярным генераторам, А.М. Прохоров начинает исследования по спектроскопии твердого тела методом электронного парамагнитного резонанса (ЭПР), открытым в 1944 г. Е.К. Завойским. Работы по ЭПР в парамагнитных кристаллах, исследования процессов спин-решеточной релаксации, выполненные совместно с А.А. Маненковым, П.П. Пашининым, В.Б. Федоровым, Г.М. Зверевым, Л.С. Корниенко, Н.В. Карловым и другими, обеспечили научный задел и привели к созданию в 1955–1960 г.г. квантовых парамагнитных усилителей, или твердотельных мазеров.

Следует напомнить, что в лаборатории колебаний с первых дней ее организации в 1934 г. активно развивалась радиоастрономия под руководством В.В. Виткевича и А.С. Хайкина. Очевидно, что появление нового инструмента – мазера − было тотчас использовано в радиоастрономии, и открытия не заставили себя долго ждать. Главный научный сотрудник Пущинской радиоастрономической обсерватории ФИАНа Р.Л. Сороченко вспоминает: "16 апреля 1964 г., когда установленный на телескопе мазер на длину волны 21 см уже был состыкован с остальной аппаратурой и отлажен, через Пущино проходила полоса покрытия Луной Крабовидной туманности — одного из наиболее интересных источников космического радиоизлучения, остатка сверхновой звезды, образовавшегося в результате ее взрыва. Благодаря высокой чувствительности радиотелескопа, оснащенного мазером на длину волны 21 см, были получены важные научные результаты в исследованиях космического пространства" [1, c 210]. В 1968 г. в Пущинской радиоастрономической обсерватории впервые в мире зарегистрировали спектральные линии космического радиоизлучения в миллиметровом диапазоне. В последующие годы с участием А.М. Прохорова были получены высококачественные изображения поверхности Венеры и осуществлено управление при посадке лунохода на поверхность Луны.

В 1955 г. А.М. Прохоров совместно с Н.Г. Басовым разработал принципиально новый метод создания сред с инверсной заселенностью, так называемый трехуровневый метод. В 1958 г. А.М. Прохоров предложил новый тип резонатора для субмиллиметрового диапазона длин волн — открытый резонатор. Так закладывался фундамент лазерной физики.

Работы А.М. Прохорова по квантовой электронике получили широкое призвание и высокую оценку. В 1959 г. за создание нового метода генерации и усиления электромагнитных волн он вместе с Н.Г. Басовым был удостоен Ленинской премии, и в том же году Александр Михайлович был избран членом-корреспондентом АН СССР.

С конца 50-х годов научные интересы А.М. Прохорова смещаются в область оптического диапазона, а после запуска первого рубинового лазера в 1960 г. Т. Мейманом он полностью переключается на поиски новых твердотельных активных сред для лазеров. В том же году был запущен первый газовый (неон-гелиевый) лазер, а в 1962 г. — полупроводниковый. С этого времени начинается бурное развитие лазерной физики — от синтеза новых оптических материалов для генерации и преобразования излучения до исследований взаимодействия лазерного излучения с веществом.

Лазерная физика и квантовая электроника стали ведущими научными направлениями во всем мире. Шло напряженное соревнование с американцами. В этой области мы им ни в чем не уступали. Для истории науки интересен тот факт, что уже вскоре после появления первого лазера были предсказаны или открыты практически все новые эффекты, которые могут происходить при взаимодействии когерентного излучения с веществом, например, оптический пробой в газах, многофотонные процессы, полупроводниковая накачка твердотельных лазеров, нелинейные явления, включая параметрику и генерацию гармоник, самофокусировка, лазерный термоядерный синтез, создание оптических стандартов частоты, лазерное разделение изотопов, фотохимия, светогидравлический эффект и многое другое. Лазерная спектроскопия совершила революцию в оптической спектроскопии, повысив точность на десять порядков. Большой вклад в открытие и изучение этих эффектов внес Александр Михайлович Прохоров с сотрудниками.

В 1964 г. Н.Г. Басову, А.М. Прохорову и американскому физику Ч. Таунсу была присуждена Нобелевская премия по физике "за фундаментальные исследования в области квантовой электроники, приведшие к созданию лазеров и мазеров".

Нобелевская премия — символ высшего признания заслуг ученого мировым научным сообществом. В декабре 1964 г. наши лауреаты Александр Михайлович Прохоров и Николай Геннадиевич Басов побывали "на вершине славы": в присутствии сотен гостей они получили золотые медали и дипломы лауреатов из рук шведского короля Густава IV Адольфа. Стокгольмский фестиваль — так называется церемония чествования нобелевских лауреатов в Швеции — продолжался почти месяц. Лауреаты со своими супругами путешествовали по стране, выступали с лекциями перед шведскими учеными, инженерами и студентами, знакомились с историей и современными достижениями Швеции, с ее достопримечательностями. Александр Михайлович привез из Швеции подарки всем сотрудникам и лекарство по просьбе недавно перенесшего инфаркт И.Л. Фабелинского.



В 1965 г. в нашей стране начинается активная работа по созданию высокоэнергетических лазеров, инициированная группой крупных ученых — А.М. Прохоровым, А.А. Расплетиным, братьями Б.В. и Ф.В. Бункиными, М.Д. Миллионщиковым, Е.П. Велиховым. Чтобы выполнить этот проект, необходимо было решить множество проблем. Кроме чисто физических вопросов, связанных с работой нового лазера, требовалось создать производство особо чистых материалов, разработать оптику для мощного электромагнитного излучения, объединить десятки тысяч людей, перевооружить промышленность, обучить инженеров и специалистов, открыть новые кафедры в вузах и т.д. По своему размаху эта работа напоминала известный Атомный проект. Рассказывает академик Е.П. Велихов: "Благодаря тому, что Александр Михайлович был очень доброжелательным человеком и с очень открытым характером, нам удалось создать хорошую кооперацию, которая представляла собой по-настоящему акционерную компанию, но государственную. То есть мы собрали вместе министерства — среднего машиностроения, авиационное, судостроения, — которые друг с другом до этого мало взаимодействовали. Еще подключилось космическое агентство. И все они работали. Поэтому удавалось легко создавать комплектующие, все это совместно налаживать… Внутри нашей кооперации работать было очень приятно, легко и благожелательно. Он [Александр Михайлович] умел общаться и с самым высоким начальством. А общаться ему приходилось со всеми, начиная с Л.И. Брежнева…

Надо сказать, что мы практически не говорили с Александром Михайловичем о посторонних вещах, мы настолько были заняты всем этим процессом. Все время происходили какие-то события — то испытания лазера, то испытания генератора, то мы ездили на заводы. Ведь приходилось создавать крупнейшие заводы, налаживать совершенно новое производство: и оптическое, и ракетное, новые типы генераторов, мощное электротехническое оборудование…" [1, c. 126].

В 1966 г. А.М. Прохоровым совместно с В.К. Конюховым создан газодинамический лазер — новый тип мощного газового лазера. В том же году Александр Михайлович был избран действительным членом АН СССР. А два года спустя он был назначен заместителем директора ФИАНа. В 1969 г. ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда за большие заслуги в развитии советской науки. В тот же год А.М. Прохоров был назначен председателем научно-редакционного совета издательства "Советская энциклопедия".

Академик Ф.В. Бункин — один из ближайших сотрудников Александра Михайловича — отмечает его уникальные личностные черты: "Я обращаю внимание на его научную смелость, которая, с моей точки зрения, стала залогом научных достижений А.М. Успеть в течение одной жизни сделать так много, сколько сделал А.М., было бы невозможно без его неуемной страсти проникновения в новые для себя области исследований. Известно, что многие, даже крупные, ученые вторую половину своей научной деятельности "стригут газон" своего научного задела, созданного в молодые годы. Научная смелость А.М. проявилась в трех характерных чертах стиля его научной работы. Во-первых, это… неуемный интерес… к познанию окружающего мира. Во-вторых, это поразительно глубокая научная интуиция, позволявшая ему вовремя увидеть зарождение новых перспективных направлений в физике. Все новые идеи А.М. схватывал налету… Конечно, чтобы взяться за разработку нового направления в такой "дорогостоящей" науке, как физика, одной интуиции мало. Необходим еще исследовательский опыт и, главное, фундаментальные знания, чем А.М., несомненно, обладал, как в физической, так и в других областях. Он всегда подчеркивал особую важность развития знаний в области естественных наук как вообще основы для развития цивилизации. На третьей составляющей научной смелости А.М. я хочу остановиться более подробно. Речь идет о его стремлении внедрять вновь открываемые физические явления в решения практических задач. А.М. брался за участие только в таких прикладных работах, в которых прежде всего было необходимо провести комплекс физических исследований. Бывали случаи, когда заказчики ставили перед нами задачи, которые приходилось решать с "нуля". И здесь успех дела решали смелость А.М. и его интуиция" [1, c. 114].

Лаборатория колебаний по своему численному составу сильно выросла. Появились новые подразделения: сектор монокристаллов во главе с В.В. Осико, группа спектроскопии субмиллиметрового диапазона во главе с Н.А. Ирисовой, группа сильных магнитных полей во главе с В.Г. Веселаго.

В 1970 г. в круг научных интересов А.М. Прохорова входит волоконно-оптическая связь. По словам академика Е.М. Дианова, "в самом начале 70-х годов появились первые работы, показывающие возможность создания стеклянных световодов с малыми оптическими потерями. Александр Михайлович очень интересовался этой проблемой... и очень переживал, что у нас эти работы не ведутся. В 1973 г. наконец была создана кооперация академических институтов, и уже в 1974 г. в совместной работе ФИАН и ИХАН были получены первые волоконные световоды с низкими потерями. Быстрые результаты были получены благодаря личному участию и настойчивости Александра Михайловича. А ведь в то время мало кто предвидел сегодняшний уровень волоконно-оптической связи. И следует только поражаться прозорливости Александра Михайловича" [1, c. 132].

Сегодня весь земной шар опутан волоконно-оптическими линиями связи, подводные волоконные кабели соединяют все континенты. Круг современных применений волоконной оптики выходит далеко за рамки оптической связи: созданы высокоэффективные волоконные лазеры, активно развиваются волоконно-оптические "нервные" системы — распределенные датчики физических величин, контролирующие состояние крупных сооружений (зданий, мостов, дамб и т.д.).

Однако вернемся к нашему повествованию. В 1972 г. академик Д.В. Скобельцин — директор ФИАНа — ушел со своего поста по возрасту. Вспоминает академик Ж.И. Алферов: "Это было в 1973 г. Директором ФИАНа стал Н.Г. Басов. Отношения Николая Геннадиевича и Александра Михайловича не были простыми (еще в 1963 г. Н.Г. Басов с частью сотрудников лаборатории колебаний выделился в отдельную лабораторию. − Прим. авт.). Появился проект создания в ФИАНе Отделений. Вопрос об Отделениях ФИАНа и об изменении Устава ФИАНа был поставлен на Общем собрании Академии наук. Во время обсуждения выступил академик-ракетчик и задал вопрос М.В. Келдышу о численности в ФИАНе. Келдыш ответил: "Три тысячи человек". Академик говорит: "Ничего не понимаю. У меня в Институте десять тысяч человек и никаких Отделений. А там три тысячи и чтобы Отделения?!". На что ему Келдыш ответил: "У Вас десять тысяч, но это ведь это лишь всего одно сопло ракеты. А в ФИАНе три тысячи, но это вся советская физика" [1, c.103]. Вопрос об отделениях был решен, и Александр Михайлович стал директором Отделения "А" ФИАНа. Кроме лаборатории колебаний, в него вошли отдел физики плазмы и опытное производство.

В 1973 г. А.М. Прохорова избрали академиком-секретарем Отделения общей физики и астрономии АН СССР (ООФА). На этом посту Александр Михайлович находился до 1991 г. Как академик-секретарь отделения и как научный руководитель ряда комплексных программ Александр Михайлович проявляет талант организатора науки уже в масштабе всей страны. Он посещает институты, лаборатории, университеты, главная цель этих посещений не только проверить, как идут дела, но и помочь, поддержать перспективные направления, поделиться новыми идеями. Академик Г.А. Месяц рассказывает: "В 1973 г. мною был поставлен вопрос о создании нового института. Мы его назвали потом Институтом сильноточной электроники. Он и сейчас существует и активно работает в Томске в Сибирском отделении РАН… Александр Михайлович был тогда уже академиком-секретарем ООФА. Я ему рассказал об идее создания нового института. Я понимал, что без поддержки академика-секретаря этот вопрос решаться не будет. Александр Михайлович меня очень горячо поддержал. Я должен отметить у Александра Михайловича одно поразительное качество — его потрясающую интуицию. Мне кажется, я не знаю другого такого человека, который бы так чувствовал перспективу на много лет вперед. Он очень активно поддержал мою идею и сказал: "Ну, как же? Без этого нельзя делать сверхмощные лазеры. Ведь это новое направление в электронике". И с этого момента я почувствовал в лице Александра Михайловича абсолютно надежного партнера в развитии нашей работы. Без его поддержки мы ничего сделать бы не могли. Как академик-секретарь А.М. Прохоров очень много сделал для развития физики. Не только в Москве, но и на периферии многие институты были созданы при его участии. Это Институт сильноточной электроники в Томске, Институт лазерной физики в Новосибирске, Институт электрофизики в Екатеринбурге и многие другие. Он
активно поддерживал создание Института прикладной физики в Нижнем Новгороде…" [1, c. 151].

При обсуждении новых работ в дискуссиях и спорах, в которых пришлось участвовать академику-секретарю отделения, в том числе в малознакомых научных группах, когда его слово было последним и решало судьбу, может быть, целого коллектива, А.М. Прохорову всегда помогала его мгновенная реакция, обширная эрудиция и чувство нового. Профессор В.С. Летохов пишет: "А.М. Прохоров обладал довольно редким среди ученых свойством мгновенно "схватывать" новое в научной рутине, в горах научного мусора (по-английски используется более мягкое слово back-ground, т.е. фон). Это ценное качество выдающихся ученых — видеть проблему не сбоку, а с высоты, не вязнуть в мелочах, которые локально кажутся интересными почти всем, но для человека с чувством предвидения — совсем нет. В этом и есть одно из ключевых отличий рядового исследователя профессорского уровня от выдающегося исследователя" [1, c. 200].

В 1973 г. А.М. Прохоров становится заведующим кафедрой лазерной физики Московского физико-технического института, а в 1979 г. — заведующим кафедрой оптики физического факультета МГУ. Эти две кафедры, как и кафедра колебаний академика В.В. Мигулина в университете, являлись кузницей кадров для лаборатории колебаний. Работа с молодежью, воспитание научных кадров — это важнейшая составляющая прохоровского феномена. Начиналось с того, что студент 3-4 курса приходил в лабораторию два раза в неделю. Обстановка была очень доброжелательная. Член-корреспондент РАН П.П. Пашинин вспоминает: "Студентов обучали следующим образом: сначала поручали перемотать паяльник или собрать какой-нибудь блок питания, выпрямитель. Дальше все очень быстро "накручивалось" – каждый должен был сделать самостоятельно установку и на ней работать. Та самая установка, которую я начинал делать на 4 курсе, неоднократно модернизировалась и потом использовалась в работе над кандидатской диссертацией…

Александр Михайлович уделял большое внимание работе нашего семинара (семинар А.М. Прохорова был организован в 1950 г. и продолжает работать в Институте общей физики РАН до сих пор. – Прим. авт.). В ФИАНе всегда были очень хорошие семинары, например семинары Г.С. Ландсберга, И.Е. Тамма. Посещение их было очень занимательно, полезно и поучительно не только за счет научных сообщений, но и заключительных выступлений их руководителей. Вначале семинар лаборатории колебаний был менее известен. Но постепенно он стал сначала общеинститутским, потом общемосковским и затем общесоюзным… Выступления на семинаре стали считать за честь, и очень много докладов стали делать ученые из других институтов и городов Союза. Здесь докладывали Р.В. Хохлов, В.П. Чеботаев, А.Л. Микаэлян и многие другие выдающиеся советские ученые" [1, c. 163].

Так создавалась прославленная школа Прохорова. Александр Михайлович написал в автобиографии: "Год за годом рос наш коллектив, в который человек входил со студенческих лет и работал всю жизнь. Многие мои ученики стали крупными известными учеными. Мне доставляло большое удовольствие работать с моими учениками, так как, когда обсуждались научные проблемы, каждый мог высказывать свое мнение, поскольку для достижения истины в дискуссии нет начальства, а есть только ученые. Более того, нельзя заставлять научного работника работать над проблемой, которую ученый не понимает" [1, c. 419].

В 1974 г. лаборатория колебаний переехала в новый лабораторный корпус в улице Вавилова. Огромные залы для мощных лазеров, просторные лаборатории, механические и оптические мастерские. Всюду новые приборы, новое оборудование. Большой праздник для всех сотрудников!

Вспоминает академик Ж.И. Алферов: "Приближалось его [Александра Михайловича] шестидесятилетие в 1976 г. И мы, естественно, очень хотели бы, чтобы Александр Михайлович получил вторую звезду Героя. Как-то мы за фирме Н.И. Комяка поиграли на бильярде, и я задал вопрос Александру Михайловичу:

- Александр Михайлович, приближается Ваше шестидесятилетие. Вам должны по Вашим заслугам дать вторую звезду Героя Социалистического Труда.
- Какая проблема?
- По положению о дважды Героях нужно ставить бюст на родине награжденного, т.е. в Австралии в городе Атертон.

Александр Михайлович ответил:

- Жорес, задача будет решена очень просто.

Я говорю:

- Как?
- Просто не дадут второй звезды.

Действительно, дали Орден Ленина" [1, c. 102].

В 1980 г. Александр Михайлович Прохоров в составе авторского коллектива был награжден Государственной премией СССР "за создание субмиллиметровой спектроскопии на основе ламп обратной волны".

Наступил 1982 г. В конце года было принято решение Совета Министров СССР и Президиума АН СССР об образовании нового института на базе Отделения "А" ФИАН — Института общей физики АН СССР. Директором был избран академик А.М. Прохоров. Александр Михайлович оставался на этом посту до 1998 г. Новый институт разнообразием тематики оправдывал свое название: кроме традиционных направлений — лазерной физики и взаимодействия излучения с веществом, появились новые научные направления: интегральная оптика, оптическая связь на волоконных световодах, спектроскопия сверхвысокого разрешения, микроэлектроника, акустика и гидроакустика, использование лазеров в медицине и экологии, физика манитных явлений, физика тонких пленок и физика поверхности, разработка приборов для
наблюдения сверхбыстрых процессов, адаптивная оптика и др. Численность института приблизилась в 2 тыс. человек.

Большие успехи были достигнуты в создании новых твердотельных лазеров. Александр Михайлович написал в 1990 г.: "В нашем институте найден такой состав стекол, который увеличил КПД лазера в несколько раз. Мы предложили лазерные кристаллы нового состава. Их эффективность в два-три раза выше, чем у широко применяемых сейчас, а скорость выращивания выше примерно в пять раз" [2, c. 151].

Применение лазеров в медицине — особая гордость прохоровского коллектива. Первая в мире лазерная офтальмологическая установка была создана сотрудниками института под руководством Александра Михайловича. Далее последовали: лазерные установки для хирургии и лечения туберкулеза легких, лазерный перфоратор для бесконтактного забора крови при проведении анализов, лазеры для стоматологии, литотрипсии, микрохирургии с помощью световодов в гинекологии, фотодинамической терапии онкологических заболеваний и др.

В 1986 г. "за выдающиеся заслуги в развитии физической науки, подготовке научных кадров и в связи с семидесятилетием со дня рождения" Александр Михайлович был награжден Орденом Ленина и второй Звездой Героя Социалистического Труда. В постановлении особо указывалось: "установить бюст в г. Москве". Этот пункт постановления пока не выполнен — бюст до сих пор не установлен.

Конец 1986 г. был ознаменован крупным открытием в области сверхпроводимости: впервые были синтезированы высокотемпературные сверхпроводники. Во всем мире начался настоящий бум в этой области. Рассказывает академик Ж.И. Алферов: "В 1987 г. Ю.А. Осипьян организовал замечательное выездное заседание Политбюро в Черноголовке. Приехали к нам Н.И. Рыжков, Е.К. Лигачев. М.С. Горбачева не было, но был почти полный состав Политбюро. Академики выступали с научными докладами. А потом выступил по итогам заседания Политбюро Е.К. Лигачев. И сказал в стиле, как когда-то Никита Сергеевич выступал: «Цели определены, задачи ясны, за работу, товарищи! Но имейте в виду, что никакого золотого дождя не будет». Александр Михайлович сидел в первом ряду и спокойно сказал: "Егор Кузьмич! А без дождя и урожая не будет" [1, c. 104].

За свою долгую жизнь Александр Михайлович Прохоров сотрудничал с огромным числом людей. Однажды его спросили, какими людьми он восхищался в своей жизни? Вот что ответил Александр Михайлович:

- На этот вопрос трудно ответить. Если буду перечислять, то могу кого-нибудь обидеть. То есть, перечислю некоторых, а некоторых — забуду… Но если все же говорить, то я могу назвать одного человека. Это Мстислав Всеволодович Келдыш, человек действительно своеобразный, интересный и талантливый.
- Но чем он Вас по-человечески поразил?
- Своим аналитическим умом и своим видением того, как надо работать. Хотя у него были и недостатки, впрочем, как и у каждого из нас [1, c. 35].

В советский период Александр Михайлович руководил институтским методологическим семинаром "Соотношение фундаментальных и прикладных исследований". На семинаре обсуждались разнообразные вопросы, в частности, можно ли делить науку на фундаментальную и прикладную. А.М. Прохоров говорил: "Нет, нельзя, наука едина". Ученые часто сталкиваются с тем, что спонсоры поддерживают инновационные проекты только в случае получения быстрой прибыли. Но ведь это примитивный подход. Александр Михайлович не уставал говорить о ведущей роли фундаментальной науки: "Когда я был в ФИАНе заведующим лабораторией колебаний, у нас после войны начали заниматься радиоастрономией. Радиоастрономы обнаружили, что имеются звезды, которые излучают радиоволны, а оптики определили их координаты. В конце 60-х годов ко мне обратились специалисты из промышленности, которые сделали первый луноход. И стал вопрос, как определять координаты в космическом пространстве этого лунохода? Мы сказали, что есть радиозвезды, координаты которых известны, и они могут являться маяками для этого лунохода. Луноход запустили с использованием наших радиотелескопов. И удачно его посадили, как известно. Так это что, фундаментальные исследования или не фундаментальные? Для нас это были фундаментальные исследования, мы разрабатывали аппаратуру и придумали, как ее использовать для этого дела" [1, c. 402].

В 1988 г. А.М. Прохорову была присуждена высшая награда Академии наук — Золотая медаль М.В. Ломоносова "за выдающиеся достижения в области физики".

Александр Михайлович более 30 лет был связан с Советской и Российской энциклопедиями. Он пришел в энциклопедию в 1969 г. после смерти академика Б.А. Введенского и был главным редактором 3-го издания Большой Советской энциклопедии. А.М. Прохоров руководил Научно-редакционными советами издательств "Советская энциклопедия" и "Большая Российская энциклопедия" до 2001 г. За эти годы, кроме БСЭ, было издано более 150 больших и малых энциклопедий по различным областям знаний, которые переведены на многие языки мира и широко используются до сих пор. Вклад А.М. Прохорова в "энциклопедическое дело" в Советском Союзе и в России трудно переоценить. Бывший директор и главный редактор издательства "Российская энциклопедия" А.П. Горкин вспоминает: "По сути дела, физик А.М. Прохоров совершил два, скромно говоря, "издательских подвига", которые в полной мере оценят и наши потомки. Во-первых, в условиях тоталитарного, застойного режима сумел так организовать работу над третьим изданием БСЭ, что последняя стала не только манифестом так называемой коммунистической идеологии, но и, прежде всего, фундаментальным научным изданием, не теряющим своей информационной ценности и в наше время. Во-вторых, академик А.М. Прохоров в сложнейших условиях рыночных реформ и "нигилизма" властей по отношению к фундаментальной науке, не приносящей сиюминутной выгоды, сумел сохранить для страны, для будущих поколений не только издательство "Большая Российская энциклопедия", но и русскую энциклопедическую школу — во многих отношениях лучшую в мире. Символично, что среди многочисленных наград академика А.М. Прохорова две награды были за издательскую деятельность — советская (Орден Ленина) — за подготовку и выпуск 3-го издания БСЭ и российская (Благодарность Президента РФ) — «за большой личный вклад в развитие научного книгоиздания" [1, c. 188].

Александр Михайлович был человеком огромного обаяния, веселым, доброжелательным, остроумным, любил рассказывать анекдоты, держался всегда скромно. Несомненно, он был хорошим психологом. Все это помогало ему руководить большим числом людей, которые с ним работами долгие годы, его любили и уважали. На сотрудников энциклопедии сильное впечатление произвел следующий эпизод, произошедший в самом начале появления Александра Михайловича в БСЭ. Рассказывает ведущий научный редактор В.И. Иванова: "Александр Михайлович принес в издательство фианиты в большом футляре, выложенном изнутри черным бархатом, и сказал — покажите в редакциях. Сверкающие разноцветные драгоценные камни, с алмазной огранкой, огромного размера и в большом количестве передавали из комнаты в комнату без какого-то надзора за их сохранностью. Издательство большое, 800 человек. Такое доверие дорогого стоит, и это было, конечно, всеми отмечено" [1, c. 191].

Последние годы жизни замечательного ученого совпали по времени с революционными изменениями в нашей стране, приведшими к распаду Советского Союза, с резким ухудшением финансирования научных исследований, свертыванием многих научных программ. Александр Михайлович в этих тяжелых условиях ищет пути выживания, обращается в правительственные структуры с конкретными предложениями, выступает в центральной прессе, объясняет необходимость поддержки фундаментальной науки в нашей стране. В Институте общей физики происходит реорганизация, в результате которой было образовано несколько научных центров, в том числе Центр естественно-научных исследований, бессменным директором которого Александр Михайлович оставался с 1996 г. до конца жизни.



В 1996 г. Александр Михайлович за заслуги перед государством, большой личный вклад в развитие науки и подготовку научных кадров и в связи с 80-летием был награжден орденом "За заслуги перед Отечеством" II степени. В 1998 г. в составе авторского коллектива ему была присуждена Государственная премия РФ "за разработку волоконных световодов среднего ИК-диапазона". В том же году директором Института общей физики РАН стал ученик Александра Михайловича, член-корреспондент РАН И.А. Щербаков. В 2001 г. А.М. Прохорову была присуждена Демидовская премия "за выдающийся вклад в развитие физики, создание науки о лазерах, развитие лазерных технологий и волоконной оптики".

8 января 2002 г. А.М. Прохоров в возрасте 85 лет скоропостижно скончался. Он похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве рядом с Николаем Геннадиевичем Басовым.

В заключение приведем выдержку из статьи члена-корреспондента РАН И.А. Щербакова и профессора М.Я. Щелева [6], как нельзя лучше характеризующую значение А.М. Прохорова для истории науки: "Александр Михайлович прожил уникальную жизнь, отвечающую высшим человеческим критериям, полную творческого созидания и искрящегося энтузиазма. Он заложил основы лазерной физики, открыл путь для широкого использования лазеров в повседневной практике. По своему влиянию на жизнь людей его открытие сродни изобретению транзистора, запуску человека в космос или обузданию атома, приведшему к созданию ядерного оружия, уже более полувека определяющего расстановку сил в мире".

ЛИТЕРАТУРА

1. Александр Михайлович Прохоров. Воспоминания, статьи, интервью, документы. /Отв. редактор И.А. Щербаков. М.: Физматлит, 2006.
2. Прохорова Г.А. Луч надежды. М. : РИИС ФИАН, 2001.
3. Басов Н.Г. Александр Михайлович Прохоров // Квантовая электроника. 2001. №7. С. 658.
4. Александр Михайлович Прохоров // Материалы к биобиблиографии ученых. Сер. физ. науки. Вып. 42. М.: Наука, 2004.
5. Парийская Л.В. Корни и крылья. М.: ФИАН, 2004, С. 77.
6. Щербаков И.А., Щелев М.Я. Жив талант! // Поиск , 2006, № 27.

Послесловие.



Вручение академику А.М.Прохорову Звезды Героя соц.труда Председателем Президиума Верховного Совета СССР Л.И.Брежневым, 1969 г. (слева).
Президент России Б.Н.Ельцин вручил А.М.Прохорову орден "За заслуги перед Отечеством II степени (1996 г.)

То ли заслуги второй степени, то ли Отечество второй степени...

[skroznik]

Тамм Игорь Евгеньевич

(1895-1971) — российский физик-теоретик, основатель научной школы, академик АН СССР (1953), Герой Социалистического Труда (1953). Труды по квантовой теории, ядерной физике (теория обменных взаимодействий), теории излучения, физике твердого тела, физике элементарных частиц. Один из авторов теории излучения Черенкова — Вавилова. В 1950 году предложил (совместно с физиком Андреем Дмитриевичем Сахаровым) применять нагретую плазму, помещенную в магнитном поле, для получения управляемой термоядерной реакции. Автор учебника «Основы теории электричества». Государственная премия СССР (1946, 1953). Нобелевская премия (1958, совместно с Ильей Михайловичем Франком и Павлом Алексеевичем Черенковым). Золотая медаль имени Ломоносова АН СССР (196.

Семья. Годы учения

Игорь Тамм родился 26 июня (8 июля) 1895 года во Владивостоке. Его отец, Евгений Федорович, инженер, работал в разных городах России — во Владивостоке, где участвовал в строительстве Транссибирской магистрали (до сих пор под Владивостоком есть названная в его честь станция «Евгеньевка»), Одессе, Елизаветграде (ныне Кировоград, Украина), Киеве.

Мать, Ольга Михайловна, урожденная Давыдова, происходила из семьи военного. В 1913 году Тамм, после окончания в Елизаветграде гимназии, поступил в Эдинбургский университет. Родители, опасаясь чрезмерного увлечения сына политикой и «революционными идеями», хотели, чтобы он учился за границей. Однако в 1914 году Игорь Тамм перевелся на физико-математический факультет МГУ, который закончил в 1918 году. Учеба прерывалась добровольной поездкой на фронт в качестве «брата милосердия» (март-сентябрь 1915 года) и участием в работе Первого Всероссийского съезда Советов в июне 1917 года (делегат от партии меньшевиков).

В 1917 году Игорь Тамм женился на Наталье Васильевне Шуйской.

Этапы научной карьеры

По окончании МГУ И. Тамм преподавал физику в Таврическом университете (Симферополь), а затем в Одесском политехническом институте (1919-22). Здесь, под руководством российского физика, одного из основателей отечественной научной школы по радиофизике, академика АН СССР Леонида Исааковича Мандельштама, которого Тамм всю жизнь считал своим учителем, он выполнил первые научные исследования. В 1922 году Тамм переехал в Москву и в 1924 гду был приглашен заведующим кафедрой теоретической физики в МГУ (преподавал до 1941 и в 1954-57). В 1929 году он издал учебник «Основы теории электричества» (10 издание в 1989 году), получивший широкую известность и переведенный на многие языки.

С 1934 года, после переезда Академии наук в Москву, Игорь Евгеньевич Тамм работает в Физическом институте АН СССР. В 1935 году он организовал в Институте Теоретический отдел, которым руководил до конца жизни (с 1971 года отдел носит имя Тамма).

В 1933 году Тамм избирается членом-корреспондентом АН СССР, в 1953 — академиком. В 1946 и 1953 годах награждается Государственной премией, в 1953 году получает звание Героя Социалистического Труда, в 1958 — Нобелевскую премию.

Вклад Игоря Тамма в физику

Выдающиеся ученые 20 века. Слева направо
стоят: И. Е. Тамм, П. Л. Капица, Н. Н. Боголюбов,
сидят: Л. Д. Ландау, П. А. М. Дирак и В.А. Фок.

Основные направления научного творчества Тамма относятся к квантовой механике, физике твердого тела, теории излучения, ядерной физике, физике элементарных частиц, а также к решению ряда прикладных задач.

В 1930 году Игорь Тамм создал квантовую теорию рассеяния света на кристаллах и теорию рассеяния света электронами. В 1931 году он (совместно с физиком-теоретиком Семеном Петровичем Шубиным) разработал квантовую теорию фотоэффекта в металлах. К этому направлению относятся и работы, в которых была показана возможность особых состояний электронов на поверхности кристаллического тела (так называемые уровни Тамма, 1932). Эти работы впоследствии приобрели важное значение в связи с развитием физики поверхностных явлений и микроэлектроники.

В 1937 году совместно с российским физиком Ильей Михайловичем Франком Игорь Тамм создал теорию Черенкова-Вавилова излучения (Нобелевская премия).

В 1934 и 1936 годах И.Тамм публикует работы о природе ядерных сил, оказавшие влияние на решение проблемы сильных взаимодействий. В области ядерной физики широкую известность получил также метод трактовки взаимодействия ядерных элементарных частиц (метод Тамма-Данкова, 1945 год). В прикладной физике наибольшую известность получили выполненные в 1950-53 совместно с А. Д. Сахаровым работы по удержанию и термоизоляции плазмы с помощью магнитных полей (Управляемый термоядерный синтез).

В 1948 году Тамм, несмотря на сомнительные по меркам того времени анкетные данные (его брат, Л. Е. Тамм, инженер-химик, в 1937 был расстрелян как «враг народа»), а также ряд его сотрудников были привлечены к созданию ядерного оружия (в 1950-53 Тамм жил и работал в закрытом городе Арзамас-16). Это было следствием как непосредственно его высокой научной репутации, так и репутации школы Тамма.

Среди его учеников — физик-теоретик, доктор физико-математических наук Семен Петрович Шубин; физик-теоретик, академик РАН Виталий Лазаревич Гинзбург; физик-теоретик, академик РАН Леонид Вениаминович Келдыш; физик-теоретик, академик РАН Моисей Александрович Марков; российский физик и общественный деятель Андрей Дмитриевич Сахаров.

Облик ученого и человека

Тамм и Курчатов

Характерная черта Тамма-ученого — это стремление заниматься наиболее актуальными проблемами физики. Это стремление было связано с присущей ему смелостью — как в научной работе (выбор тематики, подход к решению проблемы и т. д.), так и в жизни. Работа захватывала Игоря Тамма целиком. В любых условиях — на заседаниях, дома, в транспорте, в туристических походах — он обдумывал волнующие его проблемы, занимался расчетами. При такой поглощенности наукой он не слишком остро переживал неудачи и быстро переключался на поиск новых подходов к решению проблемы.

Общественный темперамент и принципиальность Тамма ярко проявились в 1950-60-е годы, когда он принял живое участие в борьбе с «лысенковщиной» в биологии. В 1956 году по его настоянию на физическом факультете МГУ была создана кафедра биофизики; проблемы преследуемой генетики часто обсуждались на руководимом Таммом общемосковском семинаре в Физическом институте. В эти годы Тамм неоднократно и открыто выступал с докладами и заявлениями о пагубной роли агронома, академика АН Украины Трофима Денисовича Лысенко в биологии, о псевдонаучности его теорий.

В связи с этой деятельностью российский биолог, генетик, один из основоположников популяционной и радиационной генетики Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский писал: «... И. Е. был не только обаятельным человеком, но и полновесной личностью, внушавшей каждому абсолютное доверие.... И. Е. в моей памяти сохранился в числе личностей необычайно одаренных разнообразными способностями и темпераментом, но в равной степени больших ученых, таких, как Альберт Эйнштейн, Нильс Бор, Эрнест Резерфорд, Поль Адриен Морис Дирак, Эрвин Шредингер».



Вручение нобелевской премии по физике Игорю Евгеньевичу Тамму.

Значение личности Игоря Тамма для российских физиков определил Андрей Сахаров: «Люди моего поколения впервые узнали имя Игоря Евгеньевича Тамма как автора замечательного курса теории электричества — для многих он был откровением... Одновременно до нас доходили раскаты баталий за теорию относительности, за квантовую теорию, доходили пленительные слухи об альпинистских и туристских увлечениях Игоря Евгеньевича. К этому времени Тамм уже был автором многих выдающихся оригинальных работ... Уже к концу 30-х годов имя Игоря Евгеньевича Тамма (даже для тех, кто не знал его лично) было окружено ореолом — не в сверхъестественном, а в просто высоком человеческом смысле. В нем, наряду с Львом Давидовичем Ландау, советские физики-теоретики видели своего заслуженного и признанного главу...»

Последние годы жизни Игоря Тамма

В конце 1968 Тамм серьезно заболел (атрофия участков спинного мозга, ответственных за мышечную деятельность диафрагмы). Была сделана операция для подключения организма к аппарату искусственного дыхания. Первые полтора-два года Игорь Тамм еще активно работал: оставаясь «подключенным» к аппарату, садился за письменный стол и занимался по 5-6 часов в день. В это время он был увлечен проблемами теории поля, постоянно общался с сотрудниками своего отдела, интересовался новостями физики, биологии, политики.

В 1968 Тамму была присуждена высшая награда АН СССР — золотая медаль имени М. В. Ломоносова. Полагающийся для лауреата доклад на общем собрании Академии, написанный Таммом, по его просьбе прочитал Андрей Сахаров. В последний год жизни Тамм уже не мог работать за письменным столом, но, оставаясь в постели, до конца занимался наукой, проводил вычисления.

Игорь Евгеньевич Тамм скончался 12 апреля 1971, в Москве

Семейный склеп Таммов на Новодевичьем кладбище.

[Faraon]

И че ?

[j]

Пафнутий Львович Чебышев

Механизмы Чебышева П.Л.

[skroznik]

Мстислав Всеволодович Келдыш

(10.02.1911 – 24.06.197

Я думаю, что помимо общего своего назначения служить инструментом познания
природы и общества, помимо своей практической роли,
наука есть еще показатель уровня развития страны.
Без большой науки не может быть высокого уровня решения грядущих задач.

Академик Мстислав Всеволодович Келдыш родился в профессорской семье с традициями, заложенными его дедами: по линии матери - полным генералом от инфантерии (пехоты) Скворцовым А.Н. и по линии отца – Келдышем М. Ф., закончившим духовную семинарию, но затем избравшим медицинскую стезю и дослужившимся до генеральского чина. Свое дворянское происхождение М.В.Келдыш никогда не скрывал (на вопрос анкеты о социальном происхождении отвечал "из дворян"). Конечно, в тридцатые и более поздние годы такие факты биографии не служили украшением. Да и репрессии конца 30–х годов не обошли стороной семью Келдышей. Поэтому начало жизненного пути Мстислава Bсеволодовича не предвещало неординарного продолжения. После окончания физико-математического отделения МГУ 24.VII.31 г. он был направлен на работу в ЦАГИ (Центральный аэро–гидродинамический институт), куда его настойчиво рекомендовал руководству его учитель (а впоследствии старший товарищ, академик) один из ведущих сотрудников Общетеоретической группы ЦАГИ М.А.Лаврентьев.



Академики Келдыш и Лаврентьев (слева).
Келдыш с женой у себя дома.

Так 20-летнего Келдыша взяли работать в знаменитый научный авиационный центр. Уже своими первыми работами (1933 г.) Мcтислав Всеволодович обратил на себя внимание такого выдающегося ученого, каким был научный руководитель ЦАГИ С.А.Чаплыгин. Научная ценность этих работ не только в том, что они решали актуальные задачи тех лет, – они (что очень важно) положили начало новым подходам в применении математических методов для решения проблем гидро- аэродинамики. В 30–е годы одной из таких в авиации была проблема преодоления явления "флаттера", который неожиданно возникал при увеличении скоростей самолетов. С.А.Чаплыгин, поставивший перед молодым теоретиком–математиком и механиком задачу с немедленным практическим применением, распознал в нем скрытый дотоле талант инженера, от воспитания идущее, повышенное чувство ответственности и умение работать так, как того требует дело.





Келдыш и Королев

С явлением флаттера столкнулось авиастроение всех передовых стран, но раньше других и в наиболее полном наборе всех его разновидностей флаттер был преодолен у нас в стране, благодаря работам М.В.Келдыша и его коллег. И сейчас с большим интересом читаются работы того времени, где на основании сложных математических исследований очень доступно формулируются выводы и излагаются практические приемы, следование которым исключает возникновение автоколебаний самолетных конструкций (флаттера) во всем диапазоне скоростей полета. Так явление флаттера перестало быть барьером на путях развития скоростной авиации, и к Отечественной войне (1941-1945 гг.) наше самолетостроение пришло без этой болезни, чего нельзя было сказать о противнике. Это были работы, за которые М.В.Келдышу (совместно с Е.П.Гроссманом) была присуждена первая Сталинская премия II степени (1942 г.), и спустя год он получил свой первый орден Трудового Красного Знамени.



Слева направо: академики Королев, Курчатов, Келдыш и Мишин (первый зам. Королева, после его смерти - Главный конструктор).

Война проходила для Мстислава Всеволодовича в работе на авиационных заводах, где он как руководитель отдела ЦАГИ курировал противофлаттерные конструкции. Появление следующей проблемы в самолетостроении тех лет обязано переходу на трехопорную схему шасси с передним колесом. Такой переход (теперь мы уже не представляем, как может быть иначе) диктовался увеличением взлетно–посадочных скоростей самолетов. Однако, он оказался не безболезненным: при достижении некоторой скорости у передней стойки шасси начинались самовозбуждающиеся колебания, которые приводили к ее поломке. Это явление получило название "шимми". Используя опыт, накопленный в исследованиях по флаттеру, и высокий научный потенциал математика и механика, М.В.Келдыш в своей работе "Шимми переднего колеса трехколесного шасси" (1945 г.) полностью решает проблему теоретически и, как всегда, формулирует практические инженерные рекомендации, избавляющие конструкцию от этого опасного явления. Работа была удостоена второй Сталинской премии в 1946 г. И до сих пор математики неизменно сопровождают эпитетом "красивая" любое упоминание о ней.



Келдыш и Боголюбов (слева).
Келдыш и Семенов

Еще в середине тридцатых годов академик И.М.Виноградов пригласил М.В.Келдыша в докторантуру Математического института им. В.А.Стеклова АН СССР (МИАН). Здесь в 1938 г. Келдыш защитил докторскую диссертацию на тему "О представлении рядами полиномов функций комплексного переменного и гармонических функций". Специалисты расценили ее как классическую, завершившую большой этап исследований в важном разделе математики и одновременно открывающую новый. К исходу войны М.В. Келдыш, продолжая работать в ЦАГИ, получил возможность вновь вернуться к активной научной деятельности в МИАН, где в апреле 1944 г. был создан отдел механики, которым до 1953 г. заведовал (по совместительству) М.В.Келдыш. Со временем главными задачами отдела стали ракетодинамика и прикладная небесная механика, но об этом будет сказано ниже.



На фото справа: Королев, Титов, Келдыш

Говорить о работах М.В.Келдыша по флаттеру и шимми проще, чем о его работах по математике, выполненных в те же годы. Значимость этих работ для развития математики ничуть не меньшая, чем названных выше для авиации, тем более, что последние едва ли могли быть выполнены без фундаментальных исследований в соответствующих разделах математики. По–видимому, фундаментальные продвижения в математической науке, вытекавшие из работ М.В.Келдыша по теории приближений, функциональному анализу, дифференциальным уравнениям, были обусловлены его умением, сохранив существо проблемы, сформулировать решаемую задачу в наиболее простом виде. Владея в совершенстве знаниями разных разделов математики, он умел находить и строить неожиданные аналогии и тем самым эффективно использовать как имеющийся математический аппарат, так и создавать новый. Следует особенно подчеркнуть, что, казалось бы, абстрактные работы Мстислава Всеволодовича, например, по глубоко разработанной им теории несамосопряженных операторов, исходят из конкретных прикладных задач, в том числе по колебаниям конструкций с диссипацией энергии, о которых шла речь выше.

Работы М.В.Келдыша по математике и механике середины 40–х годов получили без промедления признание коллег и ученых, а их автору принесли известность в научном мире. В 1943 г М.В.Келдыш избирается членом–корреспондентом АН СССР, а в 1946 действительным членом Академии.



Сдева направо: Министр общего машиностроения Афанасьев, Глушко, Келдыш

С трудной победой в Отечественной войне страна как бы обрела второе дыхание. Несмотря на разруху и голод, энтузиазм и вера в будущее позволили нацелить общество на решение новых серьезных задач. Возникшее противостяние в стане держав-победительниц, память о недавно прошедшей страшной войне предопределили в сознании граждан нашей страны необходимость укрепления ее обороны. Синонимом укрепления оборонной мощи в то время были создание атомного оружия и перевооружение армии на ракетную технику. М.В.Келдыш как ученый, зарекомендовавший себя своими научными и прикладными исследованиями, был привлечен к работам по обеим проблемам. Для атомной тематики М.В.Келдыш создал и возглавил расчетное бюро, которое вместе с отделом механики в МИАН явилось частью организованного в 1953 г. Отделения прикладной математики МИАН. Здесь под его руководством собрался уникальный коллектив специалистов.



Келдыш и Королев в гостях у Курчатова

В 1946 г. М.В.Келдыш распростился с ЦАГИ, так как был назначен начальником Реактивного научно-исследовательского института (НИИ-1) и впоследствии оставался его научным руководителем до 1961 г. Так М.В. Келдыш занял второй административный пост.

Со второй половины сороковых годов характер деятельности М.В.Келдыша существенно меняется. На первый план выходит научно-организационный аспект. Он – руководитель больших научно-технических коллективов: НИИ-1, ОПМ МИАН (переименованного в 1966 г. в ИПМ АН СССР), председатель ответственных комиссий, потом член Президиума Академии наук, вице-президент. Личная сторона научного творчества уходит на второй план. Позже, в 1971 г., выступая с ответным словом на поздравления сотрудников ИПМ АН СССР по случаю его шестидесятилетия, он скажет, что все эти годы очень сожалел об этом.



Келдыш рядом с нобелевским лауреатом Ильей Франком в Дубне (Лаборатория нейтронной физики)

Но и в этих условиях при неимоверной загруженности М.В.Келдыш не встал на стезю лишь административного руководства, а оставался творческим научным руководителем, носителем проблем, автором идей и методов их решения. Как организатор он принимал все решения, руководствуясь только интересами дела, но не из каких иных, в том числе и политических соображений. Подтвержением этому служит весь его жизненный путь.



Келдыш с Брежневым и Хрущевым

С приходом в НИИ-1 в поле его творческой деятельности попадают проблемы, связанные с созданием реактивных двигательных установок большой мощности для оснащения крылатых ракет со всем шлейфом научно–технических вопросов по сверхзвуковой газодинамике, тепломассообмену, теплозащите и др. В 1959 г. первая в мире крылатая ракета прошла испытания и показала более высокие характеристики, чем разрабатывавшаяся в те же годы американская "Навахо". Эти работы в НИИ-1 тесно переплетались с математическими разработками под руководством Келдыша в отделе механики и ОПМ МИАН, где в 1949 гг. были развернуты пионерские исследования по ракетодинамике и прикладной небесной механике (механике космического полета), оказавшие существенное влияние на развитие ракетной и космической техники. В 1953 г. здесь были предложены и проанализированы оптимальные схемы составных ракет; баллистический спуск космического аппарата с орбиты и показана возможность его использования для возвращения космонавтов; возможная стабилизация аппарата посредством использования поля земного тяготения и многие другие идеи.

В 1954 г. М.В.Келдышем, С.П.Королевым и М.К.Тихонравовым было представлено письмо в Правительство с предложением о создании искусственного спутника Земли (ИСЗ). 30 января 1956 г. М.В.Келдыш был назначен председателем специальной комиссии Академии наук по ИСЗ.

[IGAUCHE]http://i001.radikal.ru/1102/08/b62be18f93c3.jpg[/IGAUCHE] После запуска в 1957 г. первого ИСЗ начинается новый этап в освоении космического пространства. В ОПМ МИАН под руководством Келдыша разворачиваются работы по слежению за ИСЗ и прогнозированию его траектории, по баллистическому проектированию межпланетных полетов космических аппаратов (КА) с минимальными затратами энергии и др. Примерами блестящих решений служат: найденная схема разгона КА с использованием выхода на промежуточную орбиту искусственного спутника, использование гравитационного поля планеты для целенаправленного изменения траектории движения. Эти решения оказались принципиальными для проектирования всех последующих перелетов. Нет необходимости приводить весь перечень успехов в освоении ближнего и дальнего космоса, пилотируемой космонавтике. Эти мировые достижения нашей страны общеизвестны. Велик в них вклад М.В.Келдыша и как теоретика космонавтики и как научного координатора общегосударственных программ.

28 января 1960 г. решением Правительства для координации работ был образован Межведомственный научно–технический совет по космическим исследованиям при Академии наук СССР, и М.В.Келдыш назначен его председателем. Заслугой Мстислава Всеволодовича на этом посту было проведение сбалансированной программы исследований, обеспечившей органичное сочетание всех аспектов освоения космического пространства. Подтверждением тому явились мировое признание успехов нашей страны, уважение и авторитет М.В.Келдыша, избранного в мае 1961 г. президентом Академии наук. Он руководил Академией 14 лет...

Вернемся вновь к 1946 году и проследим за участием Мстислава Всеволодовича в решении атомной проблемы, хотя разделять все стороны его деятельности можно только условно. "Вскоре после войны, – вспоминал академик И.М.Виноградов, директор МИАН, – пришли ко мне Ю.Б.Харитон и другие физики. Просили порекомедовать математика, который бы мог поставить расчеты по атомной тематике. Я им сказал взять Келдыша, он в любом приложении математики способен разобраться лучше всякого. Келдыш им понравился."

Овладение атомной энергией в те годы связывалось, в первую очередь, с проблемой создания оружия. Задачи, которые здесь требовалось решить, были по сложности беспрецедентными, с такими человечество еще не имело дела. Трудности усугублялись еще и крайне ограниченными сведениями по физике самих явлений, сопровождающих протекание ядерных процессов. Поэтому важным методом познания явлений было построение физико–математических моделей и последующее их воспроизведение в расчетах.

На космодроме: Гагарин, Комаров, Королев, Келдыш



За обсуждением ядерных ракетных двигателей с Иевлевым - академики Келдыш, Курчатов, Александров
Слева направо: М.В. Келдыш, А.И. Лейпунский, В.М. Иевлев, И.В. Курчатов, А.П. Александров, Ю.А. Трескин. 1959 г.



Редкие минуты отдыха. Пахра. 1969.

Однако, объемы необходимых вычислений были практически недоступны для имевшихся в то время вычислительных средств. Новые вычислительные средства – электронные вычислительные машины (ЭВМ), предстояло и создать, и освоить. Это была задача государственной важности, – первостепенная в решении проблемы овладения атомной энергией. М.В.Келдыш сам не занимался конструированием ЭВМ, но выступал заказчиком этой техники и первым ее крупным потребителем. Руководимый им институт должен был создавать методы расчета и на их основе решать на ЭВМ всю совокупность задач, подпадающих под атомную проблематику. Заметим, что те же вычислительные машины использовались коллективом Келдыша и для расчетов по ракетной и космической тематике. Вся эта огромная, впервые проводившаяся работа по созданию методов расчета и реализации их на ЭВМ стала основой нового направления в математике, оформившегося сегодня в ее самостоятельный раздел – вычислительную и прикладную математику.

В титанической работе по решению атомной проблемы и ракетно–космических задач большой вклад Мcтислава Всеволодовича состоял не только в руководстве научным коллективом, но и в личном участии как автора, создателя новых вычислительных методов и алгоритмов. Эти работы предопределили современное развитие в стране вычислительной математики и, в первую очередь, численных методов решения задач математической физики.



Признанием заслуг ученого в решении оборонной проблемы явилось присвоение М.В.Келдышу в 1956 г. звания Героя Социалистического Труда, а в 1957 г. присуждение Ленинской премии.

В 1961 г. за особые заслуги в развитии ракетной техники, в создании и успешном запуске первого в мире космического корабля "Восток" с человеком на борту М.В.Келдышу звание Героя Социалистического Труда было присвоено вторично.

C избранием М. В. Келдыша президентом происходят существенные изменения как в работе самого Президиума, так и в общественном положении Академии в целом. Часто употреблявшееся тогда выражение "Академия стала штабом советской науки" все больше наполнялось реальным содержанием. Благодаря высокому научному авторитету, глубокому уважению со стороны ведущих ученых, М.В.Келдышу удалось собрать коллектив единомышленников, стараниями членов которого были проведены глубокие преобразования. Они очистили ряд важных научных направлений, как, например, биологию, от "лжеучений", добились реабилитации от политических обвинений со всеми вытекающими отсюда последствиями и восстановили как научные направления генетику, кибернетику, создали условия для развития новых разделов науки – молекулярной биологии, квантовой электроники и др.

Успехи страны в решении ключевых научно–технических проблем сделали для всех очевидным, что фундаментальная наука становится главной движущей силой в развитии общества. Поэтому она должна занять подобающее ей положение в жизни страны. В осуществлении этого большой вклад принадлежит Келдышу, как президенту Академии, так и общественному деятелю государственного масштаба. Особое внимание он уделял выбору главных направлений: "что поддержать, а что менее поддержать". Годы, когда пост президента занимал М.В.Келдыш, были периодом наиболее быстрого роста Академии наук, превратившейся в крупнейший центр фундаментальной науки. В 1971 г. за исключительные заслуги перед государством в развитии советской науки и техники, большую научную и общественную деятельность и в связи с шестидесятилетием М.В.Келдыш был удостоен в третий раз звания Героя Социалистического Труда и золотой медали "Серп и молот".

Несмотря на свое высокое положение в иерархии власти, М.В.Келдыш никогда не был фанатичным приверженцем официального курса, но всегда был и до конца жизни оставался патриотом своей страны в высоком смысле этого слова, настоящим русским интеллигентом. Его служение науке было беззаветным и самоотверженным. Когда тяжелая болезнь сделала невозможным продолжать работу в привычном ему ритме, он счел для себя не вправе оставаться на посту президента. Он оставил его в 1975 г. накануне празднования 250–летия Академии. Думается, что прогрессирующая болезнь, приведшая к раннему уходу его из жизни, связана не только с экстремальными нагрузками каждодневной изнурительной работы, но и с дискомфортом душевного настроя последних лет, вызванного неудовлетвореностью от неосуществленных замыслов. М.В.Келдыш прожил 67 лет, его прах захоронен в кремлевской стене на Красной площади.









Имя Мстислава Всеволодовича Келдыша увековечено в названиях научно-исследовательского судна, малой планеты солнечной системы, кратера на Луне, площади в Москве. Его имя носят бывший НИИ-1 (ныне Исследовательский центр им.М.В.Келдыша) и созданный им Институт прикладной математики, где в Мемориальном кабинете–музее с любовью собираются и хранятся документы, рассказывающие о нем. Ему установлены памятники-бюсты на Аллее героев и Миусской площади в Москве, в Риге; памятные доски на зданиях, где он жил и работал. Дела его навечно остались в научных трудах и в этапах пути, пройденного страной, да и человечеством в целом. Память о нем бережно сохраняется всеми, кому посчастливилось знать его лично и работать с ним. Золотая медаль им. М.В.Келдыша, учрежденная Академией наук СССР, вручается за выдающиеся научные работы в прикладной математике и механике и теоретических исследованиях по освоению космического пространства.

К сожалению Мстислав Всеволдович не вынес трагедии своего сына ...

[skroznik]

Глеб Евгеньевич Лозино-Лозинский

(25.12.1909 (7.01.1910), Киев — 28 ноября 2001, Москва)

Доктор технических наук, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской (1962г.) и Государственных (1950, 1952г.г.) премий, Генеральный конструктор ОАО НПО "Молния", патриарх отечественной авиационно-космической техники.

Ракетно-космическая техника относится к тем направлениям человеческой деятельности, в которых значимость достижений и побед очевидна не только потомкам, а понятна и близка современникам. В значительной мере нашими свершениями в авиации и космонавтике мы обязаны Глебу Евгеньевичу, его неутомимой энергии, инженерному таланту и конструкторскому гению.

Родившись в далеком 1909 году, Г.Е.Лозино-Лозинский в полной мере впитал в себя все те качества, которые мы вкладываем в истинный смысл понятия "техническая интеллигенция", став воплощением лучших традиций русской конструкторской школы.

Свой творческий путь Г.Е.Лозино-Лозинский начал на Харьковском турбогенераторном заводе, где он начал работать инженером-расчетчиком после окончания в 1930 г. Харьковского механико-машиностроительного института. Первой серьезной работой стало участие в проработке проекта первой отечественной паровой конденсационной турбины большой мощности.

С 1932 г. Г.Е.Лозино-Лозинский работает в авиационной промышленности, разрабатывая в Харьковском авиационном институте паротурбинную двигательную установку для тяжелого бомбардировщика А.Н.Туполева.

Главной проблемой, с которой столкнулись конструкторы в 40-х годах при увеличении скоростей полета, стала неэффективность воздушного винта как основного движителя самолета. Дальнейший прирост максимальных скоростей достигался непропорциональным увеличением мощности поршневого двигателя и прогрессирующими весовыми издержками. Это был тупик, из которого конструкторы лихорадочно искали выход: испытывались комбинированные двигательные установки, пороховые ускорители, появились первые самолеты с ЖРД. Предлагаемые технические решения позволяли получить кратковременный выигрыш в скорости за счет существенного снижения эффективности. Это был передний край инженерных изысканий, и именно здесь впервые проявился инженерный талант Г.Е.Лозино-Лозинского.

Вообще, в качестве отступления, анализируя инженерную деятельность Г.Е.Лозино-Лозинского, ловишь себя на мысли, что у него нет рядовых работ, вся его конструкторская деятельность связана с разработкой именно принципиально новых, уникальных конструкций, определяющих этапность в развитии авиационной и космической техники. Перейдя в 1941 г. на работу в ОКБ А.И.Микояна, Г.Е.Лозино-Лозинский занялся разработкой проектов различных вариантов реактивных газотурбинных двигателей. Энергетика самолетов стала основным его интересом на долгие годы. Под руководством и при непосредственном участии Г.Е.Лозино-Лозинского проходило освоение силовых установок нового типа, в том числе комбинированных (ПД+ВРД). Первая отечественная форсажная камера (и методы ее расчета) была разработана именно для поршневого (!) двигателя (форсажная камера располагалась в системе охлаждения радиатора с помощью вентиляторов), существенно улучшив его скоростные характеристики: в 1947 г. в горизонтальном полете на опытном поршневом самолете была достигнута скорость 850 км/ч. Серьезные проблемы были решены при создании и отработке систем регулирования форсажной камеры. Таким образом, к моменту появления первых пригодных для установки на самолет ТРД у нас уже была отработанная форсажная камера! Опережающая разработка позволила начать штурм звукового барьера сразу же с освоением ТРД. Затраченные усилия не прошли даром: на серийном истребителе МиГ-15 впервые в СССР 18 октября 1949 г. летчиком Д.М.Тютеревым была достигнута скорость звука в пологом пикировании (всего построено 15560 самолетов 19 модификаций), а на МиГ-17 в феврале 1950 г. - уже и в горизонтальном полете (М=1,03). МиГ-17 был оснащен первой в нашей стране серийной форсажной камерой, разработанной под руководством Г.Е.Лозино-Лозинского в сотрудничестве с ЦИАМ, увеличивавшей тягу двигателя на 30%. Эта форсажная камера имела регулируемое критическое сечение и была первой камерой такого типа в мире. Продолжительность работы форсажной камеры ограничивалась 3 мин на высотах до 7000 м и 10 мин на больших высотах. Общее число построенных истребителей МиГ-17 в 14 модификациях превысило 11000 машин.

После достижения рекордных показателей на первое место вышла задача создания высокоэффективного серийного истребителя. Г.Е.Лозино-Лозинский возглавил в ОКБ А.И.Микояна работы по комплексному сопряжению двигателя с воздухозаборником и форсажной камерой с целью повышения эффективности всей силовой установки. Результатом стал МиГ-19 - первый в мире серийный сверхзвуковой истребитель. Его заменил лучший истребитель своего времени МиГ-21 с максимальной скоростью 2М, оснащенный лобовым регулируемым сверхзвуковым воздухозаборником. Самолет имел систему высотного коррелятора приемистости, служившую для поддержания оптимальных характеристик разгона двигателя на больших высотах. Система управления воздухозаборником вводила коррекции выдвижного конуса по углам отклонения стабилизатора в зависимости от углов атаки. На счету модификации МиГ-21 - Е-66 два абсолютных мировых рекорда скорости горизонтального полета в 1959-60 г.г. и абсолютный мировой рекорд высоты в 1961 г. Всего было разработано более 45 (!) модификаций самолета МиГ-21, общее количество выпущенных машин (без учета производимых до настоящего времени в КНР) превысило 10352 штук.



В конечном итоге именно мощная и отлаженная силовая установка явилась одним из основных факторов, обеспечивших подавляющее превосходство микояновским истребителям (МиГ-15, 17, 19, 21) над самолетами потенциальных противников, что наглядно продемонстрировали послевоенные локальные конфликты: среднее соотношение потерь во Вьетнаме в период с 1966 по 1970 гг. между советскими и американскими истребителями составило 3,1:1 в пользу МиГ-21. За участие в разработке 3-х "махового" истребителя-перехватчика МиГ-25 Г.Е.Лозино-Лозинский был удостоен почетного звания Героя Социалистического Труда.

С дальнейшим ростом скоростей и высоты полетов авиация вышла на порог космоса. В начале 60-х годов в США строится и начинает первые полеты экспериментальный ракетоплан Х-15 (в ходе испытательных полетов достигнуты скорость М=6,72 и максимальная высота 107906 м). В соответствии с пятилетним Тематическим планом ВВС по орбитальным и гиперзвуковым самолетам практические работы по крылатой космонавтике в нашей стране в 1965 г. были поручены ОКБ-155 А.И.Микояна, где их возглавил 55-летний Главный конструктор ОКБ Г.Е.Лозино-Лозинский. Тема по созданию двухступенчатой воздушно-космической системы (ВКС) получила индекс "Спираль".

Справедливости ради необходимо отметить, что опытные разработки по крылатым космическим кораблям велись практически во всех серьезных авиационных и космических КБ страны (ОКБ С.П.Королева, ОКБ-23 В.М.Мясищева, ОКБ-52 В.Н.Челомея, ОКБ А.Н.Туполева), но все они предусматривали традиционный ракетный старт и не продвинулись дальше эскизной проработки.

В соответствиями с требованиями заказчика конструкторам поручалась разработка ВКС, состоящей из гиперзвукового самолета-разгонщика (ГСР) и орбитального самолета (ОС) с ракетным ускорителем. Старт системы - горизонтальный, с использованием разгонной тележки. После набора скорости и высоты с помощью двигателей ГСР происходило отделение ОС и набор скорости с помощью ракетных двигателей двухступенчатого ускорителя. Боевой пилотируемый одноместный ОС многоразового применения предусматривал использование в вариантах разведчика, перехватчика или ударного самолета с ракетой класса "Орбита-Земля" и мог применяться для инспекции космических объектов. Диапазон опорных орбит составлял 130-150 км высоты и 45º-135º наклонения, задача полета должна была выполняться в течении 2-3 витков. Маневренные возможности ОС с использованием бортовой ракетной двигательной установки должны обеспечивать изменение наклонения орбиты на 17º (ударный самолет с ракетой на борту - 7º ) или изменение наклона орбиты на 12º с подъемом на высоту до 1000 км. После выполнения орбитального полета ОС должен входить в атмосферу с большим углом атаки (45º-65º ), управление предусматривалось изменением крена при постоянном угле атаки. На траектории планирующего спуска в атмосфере задавалась способность совершения аэродинамического маневра по дальности 4000...6000 км с боковым отклонением +/- 1100...1500 км. В район посадки ОС выводится с выбором вектора скорости вдоль оси взлетно-посадочной полосы, что достигается выбором программы изменения крена, и совершает посадку с применением турбореактивного двигателя на грунтовой аэродром II класса со скоростью посадки 250 км/ч.

Согласно утвержденному Г.Е.Лозино-Лозинским 29 июня 1966 года аванпроекту "Спирали", ВКС с расчетной массой 115 тонн представляла собой состыкованные воедино крылатые широкофюзеляжные многоразовые аппараты горизонтального взлета-посадки, спроектированные по схеме "несущий корпус-бесхвостка": 52-тонный (длина 38 м, размах 16,5 м) гиперзвуковой самолет-разгонщик (индекс "50-50") до скорости 6М и отделяемый от него, стартующий с его "спины" на высоте 28-30 км 10-тонный пилотируемый ОС длиной 8 м и размахом крыла 7,4 м; на консоли крыла приходилось лишь 3,4 м, а остальная, большая часть несущей поверхности соотносилась с шириной фюзеляжа. К ОС стыковался блок выведения, состоящий из топливного бака, в котором размещались основные компоненты кислород-керосин, и двух одноразовых ЖРД с тягой каждого около 100 тонн (Генерального конструктора В.П.Глушко). Блок выведения после вывода ОС в намеченную точку отделялся и падал в мировой океан. Диапазон высот рабочих орбит изменялся от минимальных, порядка 150-200 км, до максимальных 500-600 км; направление азимута запуска в связи с наличием ГСР определялось конкретным целевым назначением полета и в зависимости от точки старта могло варьироваться в пределах от 0º до 97º.

На ГСР в качестве топлива использовался сжиженный водород, двигательная установка - в виде ТРД (разработки А.М.Люлька). Особенностью этого двигателя являлось использование паров водорода для привода турбины, вращающей компрессор ТРД. Испаритель водорода находился на входе компрессора. Таким образом, была успешно решена проблема создания силовой установки без комбинирования ТВРД, ГПРД и ТРД. Вторым принципиальным новшеством ГСР являлся интегрированный гиперзвуковой воздухозаборник, использующий для сжатия практически всю переднюю часть нижней поверхности крыла. Дальность полета ГСР закладывалась до 3000 км, преодоление теплового барьера обеспечивалось соответствующим подбором конструкционных и теплозащитных материалов. В дальнейшей перспективе предусматривалась возможность создания на базе "6-махового" ГСР пассажирского самолета. Потенциал заложенных в проект идей оказался настолько велик, что и сегодня на их основе в НПО "Молния" ведется проработка гиперзвукового пассажирского самолета на сто мест с дальностью полета до 10000 км.



Масса выводимого на орбиту ИСЗ полезного груза составляла до 1300 кг (для Н=200 км, i=51º). В грузовом отсеке в зависимости от задач полета могла устанавливаться шлюзовая камера, для летчика предполагалось установить катапультное кресло с необходимым обеспечением его жизнедеятельности на всех этапах полета. Интегрированная система навигации и управления полетом существенно упрощала управление на всех этапах полета от разделения с ГСР до посадки. При проектировании конструкторы исходили из потребных 20-30 полетов системы в год.

ОС представлял собой летательный аппарат с несущим корпусом и крыльями, отклоняющимися вверх (с раздельным изменением угла поперечного V для каждой консоли крыла) для исключения прямого обтекания их тепловым потоком при прохождении участка плазмообразования, а также для управления по крену. Аэродинамические характеристики ОС обеспечивали боковую дальность при спуске с орбиты порядка 1500-1800 км (с работающим ТРД расчетная дальность бокового маневра на дозвуковой крейсерской скорости далеко превосходила 2000 км). Чтобы улучшить посадочные характеристики, на последнем, атмосферном участке спуска была предусмотрена пер****ансировка аппарата на малые углы атаки с поворотом консолей из вертикального (килевого) положения фиксированное крыльевое. Аэродинамическое качество в дозвуковом полете с разложенными консолями крыла возрастало до 4 с соответственным увеличением дальности планирования.

ОС был оборудован двигательной установкой (ДУ), состоящей из двигателя орбитального маневрирования, с помощью которого изменялась высота орбитального полета, и необходимого количества ракетных двигателей системы управления. Запасов топлива для двигателей системы управления хватало на орбитальный полет продолжительностью до двух суток.

Так как ОС был рассчитан на планирующий спуск с орбиты в режиме самобалансировки на очень больших углах атаки - до 53º при гиперзвуковом качестве 0,8, то основная возникающая тепловая нагрузка воспринималась теплозащитным экраном (ТЗЭ) оригинальной конструкции, т.е. изначально закладывался принцип "горячей конструкции". Конструктивно ТЗЭ выполнялся из множества пластин жаропрочной стали ВНС (в дальнейшем предполагалось использование ниобиевых сплавов), расположенных по принципу "рыбной чешуи". Экран подвешивался на керамических подшипниках, выполнявших роль тепловых барьеров, а при колебаниях температуры нагрева автоматически изменял свою форму, сохраняя стабильность положения относительно корпуса. Таким образом на всех режимах обеспечивалось постоянство аэродинамической конфигурации ОС. Проведенные на специальном стенде тепло-прочностные испытания гиперзвукового аналога "105.13" показали, что максимальные температуры его нагрева не превышали +1500ºС, а остальные элементы конструкции, находясь в аэродинамической тени от ТЗЭ, нагревались значительно меньше. В процессе наземной экспериментально-стендовой отработки теплозащиты были достигнуты рабочие температуры до +1300ºС, однако несмотря на то, что полный цикл испытаний не был завершен, расчетный ресурс теплозащиты оценивался более 50 полетов.

В связи с большой сложностью программы "Спираль" в эскизном проекте предусматривалась поэтапная отработка всей системы:

1. Создание пилотируемого самолета-аналога ОС с ракетным двигателем, стартующего с самолета-носителя Ту-95. Самолет-аналог не имеет массо-габаритного и приборного сходства с ОС. Цель испытаний - оценка основных аэродинамических и силовых параметров ОС в условиях, близких к космическому полету (максимальная высота полета 120 км, максимальная скорость полета соответствует М=6- и входу в атмосферу. Планировалось изготовить и испытать 3 самолета-аналога. По плану, полет на дозвуковой скорости и посадка - 1967 г., полет на сверхзвуке и гиперзвуке - 1968 г. Стоимость работ - 18 млн.рублей. Этот этап по сути являлся аналогом американского проекта Х-15 и не был реализован в металле.
2. Создание одноместного экспериментального пилотируемого орбитального самолета (ЭПОС) для натурной отработки конструкции и летного подтверждения характеристик основных систем ОС. Запуск - с помощью ракеты-носителя 11А511 ("Союз") с выводом на орбиту высотой 150-160 км и наклонением 51º , где аппарат совершает 2-3 витка, а затем выполняет спуск и посадку, как полноразмерный ОС. Предусматривалось полное внешнее и системное сходство с боевым ОС. Планировалось изготовить и запустить 4 самолета в беспилотном (1969 г.) и пилотируемом (1970 г.) вариантах. Стоимость работ - 65 млн.рублей.
3. Создание ГСР. Для ускорения работ планировалось создать и испытать сначала полноразмерный ГСР с двигателями, работающими на керосине (летные испытания 4 самолетов - в 1970 г., стоимость работ 140 млн.рублей). После накопления данных по аэродинамике и эксплуатации самолета на гиперзвуковой скорости планировался переход ГСР на водородное топливо, для чего необходимо было изготовить и испытать 4 самолета. Летные испытания ГСР на водороде - 1972 г., стоимость работ - 230 млн.рублей.
4. Испытание полностью укомплектованной системы, состоящей из ГСР и ОС с ракетным ускорителем (все двигатели работают на керосине) - 1972 г. Так как возможности подобной системы ограничены; то по всей видимости, ОС данного варианта - беспилотный. После всесторонней отработки и проверки всех систем, в 1973 г. планировалось проведение летных испытаний полностью укомплектованной системы с двигателями, работающими на водороде, и пилотируемым ОС.

Реально программа НИОКР и испытаний "Спирали" реализована в меньших масштабах: для исследования характеристик устойчивости и управляемости на разных этапах полета и оценки теплозащиты из высокопрочных жаростойких материалов до закрытия работ были построены аналоги ОС в трех комплектациях (аналог для исследований в полетах на дозвуковой скорости - имитация атмосферного участка захода на посадку при возвращении с орбиты - получил кодовое обозначение "105.11", на сверхзвуке - "105.12", на гиперзвуке - "105.13") и в условиях космического полета испытаны масштабные летающие модели серии "БОР".

Аналог орбитального самолета "105.11" успешно прошел серию дозвуковых летных испытаний и полностью подтвердил заявленные характеристики. Вначале (1976г.) выполнялись "подлеты": после отрыва от земли (с помощью турбореактивного двигателя РД-36К конструкции П.А.Колесова) "105.11" сразу же по прямой шел на посадку. Таким образом его опробовали летчики-испытатели Игорь Волк, Валерий Меницкий и Александр Федотов. Последний 11 октября 1976 г. осуществил еще и короткий перелет с одной грунтовой полосы аэродрома на другую. Дальнейшие испытания предусматривали полеты "105.11" под фюзеляжем переоборудованного бомбардировщика Ту-95К. Успешные полеты позволили перейти к сбросу "105.11" с самолета-носителя, и в 1977-78 годах аналог совершил 6 испытательных полётов с планированием на ВПП после отцепки от Ту-95К на высоте около 5500 метров. Первый полет выполнил Авиард Фастовец 27 октября 1977 г., в дальнейшем к нему присоединились летчики-испытатели Петр Остапенко и Василий Урядов. В испытательных полетах были полностью проверены аэродинамические характеристики, устойчивость и управляемость, эффективность выбранных органов управления. После прекращения полетов дозвуковой аналог "105.11" передан в качестве экспоната в музей ВВС в подмосковном Монино, где каждый его может увидеть и сегодня.

Для подтверждения методик перерасчета результатов трубных испытаний масштабных моделей "105.12" и "105.13" на натурные условия, а также для выполнения комплексных испытаний различных типов теплозащиты (включая кварцевую) и подтверждения правильности тепловых расчетов, были проведены летные испытания моделей ОС в масштабах от 1:5 до 1:2 ("БОР-2, 3") и в масштабе 1:3 ("БОР-4"), которые также подтвердили соответствие результатов испытаний расчетным при одновременном воздействии реальных аэродинамических, тепловых, акустических и вибрационных нагрузок.

"БОР-4" представлял собой беспилотный экспериментальный аппарат длиной 3.4 м, размахом крыла 2.6 м и массой 1074 кг на орбите и 795 кг после возвращения. Он был оснащен комплексом измерительной аппаратуры, системой управления с использованием реактивных двигателей и отклоняемых аэродинамических поверхностей. В период с 1982-84 г.г. было произведено 6 запусков аппаратов "БОР-4" ракетами-носителями "Космос" с космодрома Капустин-Яр на различные траектории. Аппараты, выводившиеся на орбиты ИСЗ, получали наименования спутников серии "Космос".

В каждом запуске аппарат после орбитального полета совершал ориентированный и управляемый вход в атмосферу с управлением на этапе спуска газодинамическими органами, формировавшими выбранную траекторию. Тем самым при осуществлении стабилизации по курсу и тангажу проводились контролируемые повороты по крену в поточных осях для прогнозирования попадания на заданную дальность с непревышением расчетных тепловых потоков и перегрузок на всех этапах спуска.

Впоследствии, по отработанной на аппарате "БОР-4" методике с космодрома Капустин Яр в сторону полигона в Сары Шаган (Казахстан) было проведено 6 суборбитальных запусков (1983-88гг.) аппаратов "БОР-5", представлявших собой масштабную модель (М1: орбитального корабля "Буран" массой порядка 1.4 т, и использовавшихся для исследований аэродинамических характеристик и условий входа в атмосферу.

Полная драматизма история закрытия программы "Спираль", на которую было затрачено более 75 миллионов рублей (и которая практически по всем параметрам превосходила своего американского конкурента - ВКС "Dyna Soar") - тема для отдельного рассказа.

Созданный задел и приобретенный опыт работы над "Спиралью" значительно облегчил и ускорил создание многоразового космического корабля "Буран".





В 1971 г. Г.Е.Лозино-Лозинский назначается Главным конструктором сверхзвукового перехватчика, который впоследствии весь мир узнал как МиГ-31. Самолет предназначен для использования в системе ПВО страны, способен выполнять длительное патрулирование и вести борьбу со всеми классами воздушных целей (в том числе малоразмерными крылатыми ракетами, вертолетами и высотными скоростными самолетами) в любое время суток, в сложных погодных условиях, при интенсивном ведении радиоэлектронной борьбы. К началу 1992 г. на вооружении войск ПВО стран СНГ находилось более 200 истребителей-перехватчиков МиГ-31 (еще 24 самолета поставлены Китаю). МиГ-31 является первым (и до сегодняшнего дня единственным) в мире серийным истребителем с фазированной антенной решеткой (ФАР импульсно-доплеровской РЛС СБИ-16 "Заслон") большой мощности. Группа из четырех взаимодействующих самолетов МиГ-31 способна полностью контролировать воздушное пространство протяженностью по фронту 800-900 км.





Г.Е.Лозино-Лозинский принимал самое непосредственное участие и в создании фронтового истребителя МиГ-29: в частности, в 1972 г. на заседании объединенного Научно-технического совета Министерства авиационной промышленности и ВВС, на котором рассматривалось состояние работ по перспективным истребителям в рамках государственной программы ПФИ, от имени ММЗ "Зенит" им. А.И.Микояна именно Глеб Евгеньевич в докладе представил проект истребителя, впоследствии получившего наименование МиГ-29. К началу 1993 г. было выпущено более 1000 самолетов, признанных одним из лучших истребителей четвертого поколения. Сегодня МиГ-29 состоит на вооружении более 20 стран, причем из-за своих уникальных характеристик он является единственной системой оружия, оставленной на вооружении объединенной Германии, члена NATO.

В 1972 г. В США официально начинаются работы по проекту многоразового транспортного космического корабля (МТКК) "Space Shuttle". Причем изначально весь проект имеет четко выраженную военную направленность. В этих условиях руководство СССР начинает думать о создании аналогичной отечественной системы: работы по тяжелой транспортно-космической системе с многоразовым орбитальным кораблем начинаются в 1974 г. после назначения В.П.Глушко на пост главного конструктора НПО "Энергия" в инициативном порядке в рамках комплексной ракетно-космической программы, предусматривающей разработку средств выведения для развертывания и обеспечения лунной базы. Но глобальное противостояние СССР и США определяет свои приоритеты, и от комплексной ракетно-космической программы остается только многоразовый орбитальный корабль. Однако все понимают, что крылатый космический корабль невозможно сделать без Минавиапрома только силами и средствами Минобщемаша, а среди авиаторов сделать это может только Г.Е.Лозино-Лозинский с его уникальным опытом работы над "Спиралью".



12 февраля 1976 г. выходит секретное Постановление Правительства СССР N132-51 "О создании многоразовой космической системы в составе разгонной ступени, орбитального самолета, межорбитального буксира-корабля, комплекса управления системой, стартово-посадочного и ремонтно-восстановительного комплексов и других наземных средств, обеспечивающих выведение на северо-восточные орбиты высотой 200 км полезных грузов массой до 30 т и возвращения с орбиты грузов массой до 20 т". Впоследствии эта многоразовая космическая система получила названия "Энергия-Буран". Этот же документ открывал финансирование и определял основного заказчика (Министерство обороны СССР) и головного разработчика (НПО "Энергия"). В рамках этого Постановления головным предприятием в авиационной промышленности, ответственным за создание планера орбитального корабля и координацию работ всей кооперации авиационной промышленности, определялось специально созданное Научно-производственное объединение "Молния" во главе с Генеральным директором - Главным конструктором Глебом Евгеньевичем Лозино-Лозинским. Во вновь образованное научно-производственное объединение вошли:

• КБ "Буревестник" во главе с Главным конструктором А.В.Потопаловым (с опытом конструирования сверхзвуковой авиации и ракет);
• КБ "Молния" во главе с Главным конструктором М.Р.Бисноватом (с опытом создания автоматически дистанционно управляемых ракет);
• Экспериментальный машиностроительный завод во главе с Генеральным конструктором В.М.Мясищевым (с большим опытом создания тяжелых высотных самолетов-бамбардировщиков и собственной испытательной базой).

Генеральный директор - Главный конструктор Г.Е.Лозино-Лозинский также собрал вокруг себя группу ведущих конструкторов, специалистов из КБ "Зенит" им.А.И.Микояна, работавших над "Спиралью".



Работы над орбитальным кораблем "Буран" в НПО "Молния" сразу развернулись широким фронтом, однако основные усилия были сконцентрированы на следующих направлениях:

• разработка планера ОК "Буран" со всеми авиационными системами (гидро-, электро-, пневмосистем, жизнеобеспечения, пожаро-взрывобезопасности и др.) и их комплексная отработка;
• сборка на производственных мощностях Тушинского машиностроительного завода технологических и летных экземпляров орбитального корабля: всего было изготовлено 2 летных изделия, заложено на стапелях еще 3, построено 8 технологических изделий в различной комплектации, включая пилотируемый самолет-аналог БТС-02;
• разработка уникальной технологии воздушной транспортировки планеров ОК и агрегатов РН с заводов-изготовителей на космодром; в ходе работ был построен уникальный самолет-транспортировщик ВМ-Т "Атлант" для перевозки крупногабаритных грузов на внешней подвеске и самый крупный в мире самолет Ан-225 "Мрiя";
• разработка многоразовой теплозащиты ОК с рабочими температурами до +1700ºС;
• проведение летных модельных и натурных испытаний с использованием управляемых космических аппаратов ("БОР-4, 5") и летающих лабораторий БТС-002, Ту-154ЛЛ, Ту-134, МиГ-25; в ЛИИ им.М.Громова (г.Жуковский) и на Байконуре - проведено более 200 автоматических заходов и свыше 60 автоматических посадок (включая 15 автоматических посадок аналога "Бурана");
• создание и поэтапная отработка системы автоматической высокоточной аэродромной посадки планирующего тяжелого космического корабля с малым аэродинамическим качеством; отработка системы посадки проводилась одновременно с обучением и тренировками специально отобранных групп летчиков-испытателей;
• создание уникальной лабораторно-стендовой базы для проведения всех этапов отработки ОК;
• создание технической базы на космодроме Байконур, включая уникальные сооружения посадочного комплекса; параллельно шло проектирование и велось строительство запасных аэродромов в Хороле (восточный) и Симферополе (западный).

Несмотря на предложение НПО "Молния" применить схему орбитального самолёта "Спираль" в системе "Буран", головной разработчик системы НПО "Энергия" настоял на использовании компоновки, близкой к американскому "Шаттлу". Тем не менее, опыт работы над "Спиралью" значительно облегчил и ускорил создание "Бурана". В отечественной практике ракетно-космической техники не было аналогов, по сложности равных кораблю "Буран": в состав ОК входило более 600 установочных единиц бортовой аппаратуры, скомплексированных в более чем 50 бортовых систем, объединенных в единый бортовой комплекс; более 1500 трубопроводов, более 2500 сборок (жгутов) кабельной сети, включающих около 15000 электрических соединителей.

В результате многолетней напряженной работы создан многоразовый космический корабль с уникальными характеристиками.

При внешнем сходстве с "Шаттлом" ОК "Буран" является принципиально более совершенным космическим аппаратом:

• объединенная двигательная установка, состоящая из 48 ЖРД трех размерностей по тяге, работает на единых компонентах топлива (горючее - синтин, окислитель -жидкий кислород) суммарным запасом более 14 т, разработанная методика захолаживания позволяет сохранять окислитель в жидком состоянии (-183º С) в течении всего орбитального полета продолжительностью до 30 суток при приемлемых энергозатратах;
• единый бортовой комплекс управления позволяет в автоматическом режиме проводить любые динамические операции на орбите, включая стыковки с орбитальными станциями;
• разработана высокоэффективная плиточная теплозащита на основе кварцевых волокон и композиционных материалов "углерод-углерод", создана уникальная "безбумажная" технология изготовления, наклейки и контроля всех более чем 38000 плиток.
• разработанная система автоматической посадки позволяет производить беспилотную посадку практически в любых метеоусловиях (штормовые порывы ветра в момент первой автоматической посадки на Байконуре превышали предельно-допустимые метео-нормативы для ручной (!) посадки американского "Шаттла");

В процессе работы над "Бураном" была создана мощная производственно-технологическая, лабораторно-испытательная и стендовая база, многоотраслевая кооперация насчитывала более 1200 предприятий и научных центров страны, над программой "Энергия-Буран" работало в общей сложности более полутора миллионов человек.





При создании планера и бортовых систем орбитального корабля "Буран" был использован весь накопленный опыт отечественной промышленности в области разработок авиационной и космической техники.

И главным результатом напряженных многолетних усилий стал триумфальный двухвитковый беспилотный полет "Бурана" с автоматической посадкой 15 ноября 1988 года. Полет продолжительностью 206 минут начался с сигнала "Контакт подъема", которую телеметрия зафиксировала 6 час 00 мин 1,25 сек по московскому времени. После завершения в 6 час 08 мин 03 сек работы РН и отделения ОК было проведено два включения двигателя орбитального маневрирования (ДОМ), в результате чего корабль вышел на рабочую орбиту высотой 263/251 км. Затем, после двухвиткового полета, после включения ДОМ на торможение, ОК со скоростью 27330 км/ч вошел в атмосферу над Атлантикой на расстоянии 8270 км от ВПП посадочного комплекса Байконура. В 9 час 11 мин, на высоте 50 км, ОК вышел на связь со станциями слежения в районе посадочного комплекса, а в 9 час 24 мин 42 сек, опережая всего на секунду расчетное время, "Буран", преодолевая штормовые порывы бокового ветра (15...18 м/с), на скорости 263 км/ч изящно коснулся ВПП и через 42 сек, пробежав 1620 м, замер в ее центре с отклонением от осевой линии всего на 3 м!

Это был звездный час Главного конструктора "Бурана", доктора технических наук Глеба Евгеньевича Лозино-Лозинского. Вот как он сам спустя десять лет вспоминал эти события:
"...для меня два витка орбитального полета протекали как-то спокойно - пока корабль в космосе, особых тревог не должно быть. Но, естественно, уже с момента подачи команды на торможение, это происходило за 22000 километров до точки посадки в Байконуре, началось большое напряженное внимание - "как будет проходить полет по траектории движения в атмосфере?". Вот чуть западнее африканского побережья, на расстоянии более 8000 км от точки посадки, начался атмосферный участок спуска корабля. На высоте 100 км корабль вошел в атмосферу. Если до сих пор мы аккуратно получали информацию о том, где находится корабль и как протекает полет, то после входа в плотные слои атмосферы из-за сильного нагрева атмосферы корабль был окружен плазмой, экранирующей любую радиосвязь. Поэтому мы в течение 20 минут с напряжением ждали, когда же корабль затормозится до такой скорости, при которой опять появится радиосвязь, и мы сможем узнать, как же он прошел самый ответственный участок пути. На этом участке траектории корабль преодолел температурный барьер, передние кромки крыла нагрелись до температуры более 1500°С и светились так ярко, что корабль можно было бы видеть с земли как светящийся движущийся предмет. Нижняя поверхность нагревалась до температуры примерно 1250°С. Зная это, мы понимали, что сдаем экзамен на доказательство того, в какой мере нам удалось решить все задачи, связанные с такими условиями полета корабля.

Но вот прошли двадцать минут, и было получено известие, что примерно в заданной точке пространства на высоте 50 км корабль появился, а раз появился - значит все прошло более или менее удовлетворительно. Мы поняли, что первый, наиболее серьезный экзамен как будто бы сдали неплохо. Еще нельзя было сказать, хорошо ли, но что неплохо, уже было ясно.

Дальше начался следующий важный участок полета, заставивший нас поволноваться. Этот участок должен заканчиваться посадкой в заданной точке взлетно-посадочной полосы. Траектория спуска в атмосфере выбиралась таким образом, чтобы корабль затормозился от 27000 до 300 км/ч, то есть до скорости, с которой он должен был коснуться колесами поверхности аэродрома. В процессе спуска решались две основные задачи: гашения до заданной величины огромной начальной скорости полета орбитального корабля и точного его приведения в точку с заданными координатами и с заданным направлением вектора скорости.

Первую информацию о состоянии корабля мы получили уже на этом участке с самолета МиГ-25, который встретил наш корабль на высоте чуть больше 10 км и летчик сообщил, что внешне вроде все в порядке. На душе стало легче, полет продолжался успешно, и это подкрепляло нашу уверенность, что и дальше все будет хорошо. Участок траектории при заходе на посадку заставил поволноваться летчика самолета сопровождения, так как, прилетев (в связи с восточным ветром) с запада, наш орбитальный корабль должен был, как ожидал летчик, развернуться на полосу, но вместо этого он развернулся на 90 градусов и начал вроде бы уходить в сторону. Но корабль наш был умница: он делал так, как это ему требовалось в сложившихся условиях полета - он немножко удлинил траекторию движения, чтобы рассеять избыток энергии и обеспечить заданную скорость 300 км/ч в момент касания поверхности аэродрома.

Ну а эффект, который произвела на всех нас безукоризненная автоматическая посадка, сложно передать: трудно переоценить значение этого события, которое мы наблюдали, испытывая большое эмоциональное волнение. Эта посадка показала, что огромная выполненная работа с первого раза увенчалась успехом - вы ведь знаете, что далеко не всегда первые космические творения так легко и просто обеспечивают успех в первом полете."

Способность видеть далеко вперед является неотъемлемым качеством конструкторского гения Г.Е.Лозино-Лозинского. Именно поэтому, еще в конце 80-х годов, он вместе с группой единомышленников начинает разрабатывать многоразовую авиационно-космическую систему МАКС с использованием в качестве "летающего космодрома" сверхтяжелого транспортного самолета Ан-225 "Мрiя". Достоинства этого проекта:

• более низкая стоимость выведения полезных грузов на орбиту;
• возможность запуска в любом направлении;
• возможность возврата полезных грузов и их многоразового использования;
• возможность возврата МАКС при отмене пуска;
• уникальный трехкомпонентный ракетный двигатель;
• экологическая чистота;

равно как и наличие громадного научно-технического задела и производственной кооперации, делают его одним из наиболее перспективных на пути дальнейшего освоения космоса. Именно в проекте МАКС, реализуемым на технологиях сегодняшнего дня, в полной мере получили свое развитие технические идеи, заложенные в свое время еще в проекте "Спираль".



Мы так подробно остановились на разработках, созданных под руководством Г.Е.Лозино-Лозинского за 75 лет его творческой биографии, потому что лучше всего о конструкторе говорят результаты его труда.

Многогранна деятельность Генерального конструктора. Г.Е.Лозино-Лозинский является не только Генеральным конструктором по должности, он является Генеральным конструктором по существу - творческим началом всех проводимых работ, генератором идей, мастером простых решений сложных вопросов. Разработанное под его руководством семейство самолетов-трипланов (от шестиместного самолета-такси "Молния-1" до сверхтяжелого триплана "Геракл" грузоподъемностью до 500 т) является величайшими конструкторскими достижениями в авиационной и авиакосмической технике.

Г.Е.Лозино-Лозинский - один из основателей Российской инженерной академии, в он которой возглавляет секцию "Авиакосмическая", является научным редактором журнала "Авиакосмическая техника и технология", организатором регулярно проводимого в Москве Международного аэрокосмического конгресса, заведующим кафедрой "Авиационно-космические системы" в МГТУ им. К.Э.Циолковского. Заслуги Глеба Евгеньевича высоко оценены двумя Орденами Ленина, Орденами Трудового Красного Знамени, Красной Звезды, Октябрьской революции, высшим Орденом РФ "За заслуги перед Отечеством" IV степени, многими медалями. В знак признания большого вклада Г.Е.Лозино-Лозинского в развитие мировой аэрокосмической науки и техники Германским обществом аэронавтики и астронавтики ему была присуждены престижные международные премии имени Зенгера и В.фон-Брауна.

Исключительны личные качества Глеба Евгеньевича: талант конструктора, колоссальная работоспособность, убежденность и упорство в достижении поставленной цели, незаурядный дар предвидения.

[skroznik]

Кисунько Григорий Васильевич

(28.07.1918 г. - 11.10.1998 г.)

Генерал-лейтенант инженер, Герой Социалистического Труда
Главный и генеральный конструктор ОКБ-30 (позже - ЦНПО "Вымпел")
Создатель противоракетной обороны СССР

Мало кто знает, что еще в 1961 году у нас был успешно испытан первый образец противоракетной системы, из которой могла бы вырасти мощная и надежная система ПРО для всей нашей страны. Почему спустя пол-века мы так и не имеем ее, рассказал в своих воспоминаниях генеральный конструктор этой системы Григорий Васильевич Кисунько.

Сын «врага народа», а в сущности просто рабочего-машиниста, расстрелянного в 1938 году якобы за подготовку вооруженного восстания против советской власти, он с юных лет жил, учился, воевал и работал под тяжким гнетом «разоблачения», не теряя при этом достоинства, принципиальности и не жалея здоровья и сил на создание надежного оружия для защиты своей Родины от ракетно-ядерного нападения.

«Шифротелеграмма № ... от ... марта 1961 года. Моск. время ...ч. ... мин.

Сов. секретно, особой важности.

Москва, Президиум ЦК КПСС,
тов. Хрущеву Н. С.

Докладываем, что 4 марта 1961 года в ... часов ... минут по московскому времени в район полигона «А» (точка прицеливания Т-2) с Государственного центрального полигона Минобороны была запущена баллистическая ракета Р-12, оснащенная вместо штатной боевой части ее весовым макетом в виде стальной плиты весом 500 кг. Цель запуска -проверка функционирования экспериментального комплекса средств ПРО (система «А»), Средствами системы «А» цель была обнаружена на дальности 1500 км после выхода ее над радиогоризонтом. По данным радиолокатора «Дунай-2» центральная вычислительная машина построила и непрерывно уточняла траекторию цели, выдавала указания цели радиолокаторам точного наведения, рассчитала и выдала на пусковые установки углы предстартовых разворотов, рассчитала момент пуска. По команде ЭВМ был произведен пуск противоракеты В-1000 с пусковой установки № 1. Полет противоракеты и наведение ее на цель проходили нормально, в соответствии с боевым алгоритмом. На высоте 25 км по команде с земли от ЭВМ был произведен подрыв осколочно-фугасной боевой части противоракеты, после чего по данным кинофоторегистрации головная часть баллистической ракеты начала разваливаться на куски. Службами полигона ведутся поиски упавших на землю остатков головной части Р-12. Таким образом впервые в отечественной и мировой практике продемонстрировано поражение средствами ПРО головной части баллистической ракеты на траектории ее полета. Испытания системы «А» продолжаются по намеченной программе».

АВТОБИОГРАФИЯ

Генерального конструктора системы ПРО «А-35»
Героя Социалистического труда, члена-корреспондента АН СССР,
Лауреата Ленинской премии, Доктора технических наук, профессора,
генерал-лейтенанта
КИСУНЬКО Григория Васильевича

Я. Кисунько Григорий Васильевич, родилСЯ 20 июля 1918 г. в селе Бельманка Куйбышевского района Запорожской области на Украине. Мои родители - уроженцы того же села, из крестьян.

Отец - Кисунько Василий Трофимович, 1896 г. рождения, украинец, с 1912 г. - разнорабочий, кочегар паровоза на строительстве Екатерининской железной дороги, молотобоец на Мариупольском металлургическом заводе, после начала империалистической войны был призван в армию и служил рядовым на Кавказском фронте.

Мать — Кисунько (до брака Скрябина) Надежда Аврамовна, 1894 г. рождения, украинка, с 10-летнего возраста проживала и батрачила «за харчи и одежду» в зажиточных сельских семьях, а по достижении 14 лет уехала на заработки, была домашней работницей и кондук¬тором трамвая в городах Мариуполе и Екатеринославе. После Октябрьской революции родители до 1930 г. — крестьяне-середняки в селе Бельманка, с 1930 г. переехали в г. Мариуполь (ныне г. Жданов), где отец работал машинистом на заводе им. Ильича, мать — уборщицей на том же заводе. 3 апреля 1938 г. отец был арестован органами НКВД в г. Мариуполе и по ложному обвинению 29 апреля 1938 г. осужден в г. Донецке к высшей мере наказания. В марте 1965 г. отец посмертно реабилитирован. Мать через год после ареста отца вынуждена была оставить работу уборщицы из-за появившихся симптомов туберкулеза легких. С тех пор она находится на моем иждивении.

Я до 1934 г. учился в школе, но по окончании 9 классов из-за материальных трудностей в семье оставил школу и уехал в г. Луганск (ныне г. Ворошиловград). Там я поступил студентом на физико-математический факультет пединститута, который окончил в 1938 г. с отличием по специальности «физика». Осенью 1938 г. поступил в аспирантуру по кафедре теоретической физики Ленинградского государственного пединститута им. А.И. Герцена. Аспирантуру закончил в июне 1941 г., защитив диссертацию на соискание ученой степени кандидата физико-математических наук 17 июня.

4 июля вступил добровольцем в Ленинградскую Армию Народного ополчения, был рядовым 2-го СП 5СД, но оттуда был откомандирован в распоряжение РВК Куйбышевского района г. Ленинграда, а из РВК направлен курсантом в Военное училище ВНОС Красной Армии (ныне училище Войск ПВО страны в г. Пушкине Ленинградской области). В этом училище я находился с 13 августа 1941 г. по 18 февраля 1942 г., после чего распоряжением ГУ ПВО ТС в звании лейтенанта был направлен с 337 Отдельный радиобатальон ВНОС Особой Московской армии ПВО. Здесь я служил до декабря 1944 г. в должностях помощника командира взвода — начальника станции по технической части, командиром взвода — начальником станции, инженером роты станций радиообнаружения самолетов. С декабря 1944 г. до октября 1950 г. — преподаватель, старший преподаватель, заместитель начальника кафедры теоретических основ радиолокации в Военной Краснознаменной академии связи им. СМ. Будённого.

В октябре 1950 г. был прикомандирован к Министерству вооружения СССР для работы с КБ—1 с оставлением в кадрах Советской Армии. В КБ-1 участвовал в создании первых отечественных зенитно-ракетных систем С—25 и С—75, являясь начальником сектора по разработке СВЧ-устройств, начальником, техническим, научным руководителем отдела, руководителем комплекса лабораторий по разработке радиотехнических устройств, заместителем технического руководителя испытаний станции наведения зенитных ракет системы С—25, начальником отдела разработки зенитно-ракетных систем.



По окончании ввода объектов системы С—25 и изготовления экспериментального образца С—75 мне было поручено возглавить создание в КБ-1 нового СКБ по специальности проблемной тематики. 7 июля я был назначен начальником этого СКБ (впоследствии ОКБ) и главным конструктором КБ—1 по спецтематике. С учетом проведенных этим коллективом научных проработок ЦК КПСС и Совмин СССР приняли постановление № 107-101 от 3 февраля 1956 г. о создании системы «А», специального полигона и о назначении меня Главным конструктором системы «А». В том же 1956 г. мне в составе группы участников разработки системы С—25 было присвоено звание Героя Социалистического Труда.

8 апреля 1958 г., рассмотрев ход работ на системе «А», ЦК КПСС и Совмин СССР приняли постановление № 389—185 о разработке аванпроекта системы А—35 и назначили меня Генеральным конструктором этой системы, а после разработки аванпроекта было принято постановление ЦК КПСС и Совмина СССР № 27—9 от 9 января 1960 г. о создании системы А-35.

Работы по созданию и испытанию системы «А» были успешно завершены тем, что средствами системы впервые в отечественной и мировой практике были уничтожены головные части баллистических ракет на траекториях их полета. Положительная оценка этих работ и одновременно по их результатам уточнение характеристик системы А—35 были даны в Постановлении ЦК КПСС и Совмина СССР № 823-351 от 31 августа 1961 г. В октябре 1961 г. и в октябре 1962 г. по постановлению ЦК КПСС и Совмина СССР в районе дислокации системы «А» были проведены специальные операции К1, К2, К3, К4 и К5 с использованием изделий МСМ с целью проведения специальных исследований, в которых система «А» выполняла роль основной научно-экспериментальной и измерительной базы. Научное руководство этими исследованиями в радиолокационной части было возложено на меня.

В 1966 г. мне и возглавляемому мною коллективу за работы по созданию системы «А» и связанные с ними исследования была присуждена Ленинская премия.



Г.В.Кисунько и П.Д.Грушин, генеральный конструктор МКБ "Факел" (вероятно, вторая половина 1980-х годов).

Для обеспечения разработок по системе А-35 и связанной с ней специальной тематике ЦК КПСС и Совмин СССР приняли Постановление № 1181-511 от 30.12.1961 г. о выделении ОКБ—30 из КБ—1 в самостоятельную головную научно-конструкторскую организацию. Эту организацию (впоследствии именовавшуюся ОКБ «Вымпел») мне было поручено возглавить в качестве начальника — Генерального конструктора ОКБ. В 1970 г. приказом МРП было создано ЦНПО «Вымпел», куда вошло и ОКБ «Вымпел», из которого были созданы три организации (одна из них явилась головным предприятием ЦНПО). В ЦНПО я занимал должности заместителя Генерального директора по научной работе и начальника НИО по системе А-35 и ее модернизации (А-35М), занимаясь при этом техническим руководством, испытаниями и модернизацией системы А-35 как ее Генеральный конструктор.

При этом испытания системы А—35 и ввод ее в эксплуатацию были выполнены двумя очередями в 1972 и 1974 гг., о чем были выпущены Акты Государственной комиссии и приняты соответствующие постановления ЦК КПСС и Совмина СССР,

В 1974 г. под моим техническим руководством, как Генерального конструктора, были завершены все подготовительные работы по модернизации системы А-35 в объеме, заданном постановлением ЦК КПСС и Совмина СССР № 376-119 от 10.06.71 г.: эскизный проект и дополнения к нему — 1972-1973 гг., ТТТ на системы А—35М — май 1973 г., научно-экспериментальная отработка на полигоне и специальных стендовых ЭВМ технических решений для внедрения в систему при ее модернизации — 1974 г.

С сентября 1974 г. по май 1975 г. в соответствии с межведомственным решением трех министерств (МРП, MOM, МОП), Главкома ракетных войск и Главкома Войск ПВО страны выполнял обязанности технического руководителя специальных полигонных работ, проводившихся в интересах всех указанных ведомств. В этот же период были начаты работы на объектах системы А-35 по внедрению ранее отработанных технических решений по модернизации, которые я возглавлял до 13 августа 1975 г.

13 августа 1975 г. приказом МРП я был переведен из ЦНПО «Вымпел» и назначен первым заместителем директора Центрального научно-исследовательского института радиоэлектронных систем по научной работе, вследствие чего завершающий этап отладочно-испытательных работ по модернизации системы А—35 проводился без моего участия. В 1977 г. эти работы были завершены и система принята на вооружение.

Кроме указанных выше правительственных заданий, на меня в 1968 г. Постановлением ЦК КПСС и Советом Министров СССР были возложены также функции Генерального конструктора территориальной системы ПРО. Однако работы в этом направлении не получили развития в связи с проводившимися переговорами, и затем подписанием Договора между СССР и США. В 1974 г. пункт о назначении меня Генеральным конструктором территориальной системы был отменен.

В связи с обострением принципиальных расхождений моей точки зрения с точкой зрения руководства МРП на дальнейшее (после А—35М и в условиях Договора) развитие специальной тематики, приведших к отстранению меня от этой тематики, я счел невозможным свое дальнейшее пребывание в МРП и в июле 1979 г. обратился с рапортом с Министру обороны СССР об отозвании меня как военнослужащего из МРП. 13 августа 1979 г. назначен на должность научного консультанта 45-го ЦНИИ МО.

Мое воинское звание генерал-лейтенант — инженер (с 1967 г.).

Доктор технических наук (с 1951 г.), профессор (с 1956 г.), член-корреспондент АН СССР (с 1958 г.) по специальности «радиотехника». В 1958 г. Министром авиационной промышленности мне присвоено персональное звание «Главный конструктор 1 степени».

Член КПСС с 1944 г., принят Политуправлением Особой Московской армии ПВО Западного фронта ПВО, партбилет № 03131255 выдан 12 сентября 1973 г. Ленинградским РК КПСС г. Москвы. По месту работы в организациях промышленности избирался в партийные бюро и парткомы предприятий, в 1966 г. был делегатом ХХШ съезда КПСС, в 1966-74 гг. избирался депутатом Верховного Совета СССР 7-го и 8-го созывов.

Правительственные награды: Золотая медаль «Серп и Молот», два ордена Ленина, орден Красной Звезды, десять медалей, Почетный гражданин г. Приозёрска (Казахстан).

Сведения о членах семьи:

Жена — Кисунько Броня Исаевна, 1915 г. рождения, член КПСС с 1942 г., еврейка, 1934-1938 гг. - студентка, 1938-1941 гг. - аспирантка, 1941-1945 гг. на партийно-пропагандистской работе, 1945—1948 гг. — преподаватель основ марксизма-ленинизма, с 1948 г. не работает в связи с болезнью глаз, занимается партийно-пропагандистской работой на общественных началах.

Сын — Кисунько Василий Григорьевич — младший научный сотрудник Института истории искусств, член КПСС с 1970 г., член Союза журналистов СССР и Союза кинематографистов СССР, 1940 г. рождения.

Сын — Кисунько Александр Григорьевич — младший преподаватель кафедры математики МИРЭА, 1947 г. рождения, беспартийный.

31 октября 1979 г. (подпись) (Г.В. КИСУНЬКО)

По материалам форума
Отечественной военной техники

БИОГРАФИЯ

Родился 28 июля 1918 года в селе Бельманка ныне Куйбышевского района Запорожской области Украины в крестьянской семье Василия Трофимовича Кисунько и Надежды Аврамовны Скрябиной. Украинец. В 1930 году семья Кисунько переехала в город Мариуполь (в 1948-1989 – Жданов). В 1934 году окончил 9 классов школы и из-за материальных трудностей в семье оставил учебу и уехал в город Луганск (в 1935-1958 и 1970-1990 – Ворошиловград). Там поступил на физико-математический факультет педагогического института, который окончил в 1938 году с отличием по специальности «физика». Осенью 1938 года поступил в аспирантуру по кафедре теоретической физики Ленинградского государственного педагогического института имени А.И.Герцена. В июне 1941 года окончил аспирантуру, защитив диссертацию на соискание ученой степени кандидата физико-математических наук.

4 июля 1941 года вступил добровольцем в Ленинградскую Армию Народного ополчения, был рядовым 2-го саперного полка 5-й саперной дивизии, но оттуда был откомандирован в расположение Резерва Верховного Командования (РВК) Куйбышевского района города Ленинграда (с 1991 – Санкт-Петербург), а из РВК направлен курсантом в Военное училище воздушного наблюдения, оповещения и связи (ВНОС) Красной Армии в город Пушкин Ленинградской области.

18 февраля 1942 года распоряжением Главного управления (ГУ) противовоздушной обороны (ПВО) территории страны (ТС) в звании лейтенанта был направлен в 337-й Отдельный радиобатальон ВНОС Особой Московской армии ПВО. Здесь служил до декабря 1944 года в должностях помощника командира взвода – начальника станции по технической части, командиром взвода – начальником станции, инженером роты станций радиообнаружения самолетов.

С декабря 1944 по октябрь 1950 года преподаватель, старший преподаватель, заместитель начальника кафедры теоретических основ радиолокации в Военной Краснознаменной академии связи имени С.М.Буденного. В октябре 1950 года был прикомандирован к Министерству вооружения СССР для работы с КБ-1 с оставлением в кадрах Советской Армии. В КБ-1 участвовал в создании первых отечественных зенитно-ракетных систем С-25 и С-75, являясь начальником сектора по разработке СВЧ-устройств, начальником, техническим, научным руководителем отдела руководителем комплекса лабораторий по разработке радиотехнических устройств, заместителем технического руководителя испытаний станции наведения зенитных ракет системы С-25, начальником отдела разработки зенитно-ракетных систем.

По окончании ввода объектов системы С-25 и изготовление экспериментального образца С-75 Кисунько было поручено возглавить создание в КБ-1 нового СКБ по специальности проблемной тематики. Впоследствии он был назначен начальником этого СКБ (впоследствии ОКБ) и главным конструктором КБ-1 по специальной тематике. С учетом проведенных этим коллективом научных проработок ЦК КПСС и Совет Министров СССР принял постановление № 107-101 от 3 февраля 1956 года о создании системы «А», специального полигона и о назначении Кисунько Главным конструктором системы «А».

Указом Президиума Верховного Совета СССР («закрытым») от 20 апреля 1956 года за участие в разработке системы С-25 Кисунько Григорию Васильевичу присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».



Памятник ракете В-1000 на штатной ПУ СМ-71П в г.Приозерске, полигон Сары-Шаган



Противоракета В-1000 на опытной полигонной ПУ, октябрь 1958 г. (Коровин В., Ракеты "Факела". М., МКБ "Факел", 2003 г.)



Кадры хроники первых пусков В-1000 (Коровин В., Ракеты "Факела". М., МКБ "Факел", 2003 г.)



Ракеты В-1000 в варианте для бросковых испытания с ускорителями ПРД-18 и штатная ракета.

В 1958 году был избран членом-корреспондентом АН СССР (с 1991 – РАН). В том же году министром авиационной промышленности СССР Кисунько было присвоено персональное звание «Главный конструктор 1-й степени».

8 апреля 1958 года, рассмотрев ход работ на системе «А», ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли постановление № 389-185 о разработке проекта системы А-35 и о назначении Кисунько Генеральным конструктором этой системы, а после разработки проекта было принято постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 27-9 от 9 января 1960 года о создании системы А-35.







РЛС ЦСО-П - CAT HOUSE, Сары-Шаган



Комплекс сооружений РЛС РТН

Работы по созданию и испытанию системы «А» были успешно завершены тем, что средствами системы впервые в отечественной и мировой практике были уничтожены головные части баллистических ракет на траекториях их полета. Положительная оценка этих работ и одновременно по их результатам уточнение характеристик системы А-35 были даны в Постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 823-351 от 31 августа 1961 года. В октябре 1961 и октябре 1962 годах по Постановлению ЦК КПСС и Совета Министров СССР в районе дислокации системы «А» были проведены специальные операции К1, К2, К3, К4 и К5 с использованием изделий МСМ с целью проведения специальных исследований, в которых система «А» выполняла роль основной научно-экспериментальной и измерительной базы. Научное руководство этими исследованиями в радиолокационной части было возложено на Кисунько.

В 1966 году Кисунько и возглавляемому им коллективу за работы по созданию системы «А» была присуждена Ленинская премия.

Для обеспечения разработок по системе А-35 и связанной с ней специальной тематике ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли Постановление № 1181-511 от 30 декабря 1961 года о выделении ОКБ-30 из КБ-1 в самостоятельную головную научно-конструкторскую организацию. Эту организацию (впоследствии ОКБ «Вымпел») Кисунько было поручено возглавить в качестве начальника – Генерального конструктора ОКБ. В 1970 году приказом МРП было создано ЦНПО «Вымпел», куда вошло и ОКБ «Вымпел», из которого были созданы три организации (одна из них явилась головным предприятием ЦНПО). В ЦНПО Кисунько занимал должности заместителя Генерального директора по научной работе и начальника НИО по системе А-35 и её модернизации (А-35М), занимаясь при этом техническим руководством, испытаниями и модернизацией системы А-35 как её Генеральный конструктор.

При этом испытаниями системы А-35 и ввод её в эксплуатацию были выполнены двумя очередями в 1972 и 1974 годах. В 1974 году под техническим руководством Кисунько, как Генерального конструктора, были завершены все подготовительные работы по модернизации системы А-35 в объеме, заданном Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 376-119 от 10 июня 1971 года: эскизный проект и дополнения к нему – 1972-1973 года, ТТТ на системы А-35М – май 1973 года, научно-экспериментальная отработка на полигоне и специальных стендовых ЭВМ технических решений для внедрения в систему при её модернизации – 1974 год.



Проекции вариантов ракет А-350Ж / 5В61 и А-350Р



Памятника ракете А-350 в г.Приозерске

С сентября 1974 по май 1975 года в соответствии с межведомственным решением трех министерств (МРП, МОМ, МОП), Главнокомандующего ракетными войсками и Главнокомандующего войсками ПВО страны Кисунько выполнял обязанности технического руководителя специальных полигонных работ, проводившихся в интересах всех указанных ведомств. В этот же период были начаты работы на объектах системы А-35 по внедрению ранее отработанных технических решений по модернизации, которые Кисунько возглавлял до 13 августа 1975 года.

13 августа 1975 года приказом МРП Кисунько был переведен из ЦНПО «Вымпел» и назначен первым заместителем директора Центрального научно-исследовательского института радиоэлектронных систем по научной работе, вследствие чего завершающий этап отладочно-испытательных работ по модернизации системы А-35 проводился без его участия. В 1977 году эти работы были завершены и система принята на вооружение.

Кроме указанных выше правительственных заданий, на Кисунько в 1968 году Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР были возложена также функции Генерального конструктора территориальной системы ПРО. Однако работы в этом направлении не получили развития в связи с проводившимися переговорами, и затем подписанием Договора между СССР и США. В 1974 году пункт о назначении Кисунько Генеральным конструктором территориальной системы ПРО был отменен.

В связи с обострением принципиальных расхождений точки зрения Кисунько и с точкой зрения руководства Минрадиопрома СССР на дальнейшее (после А-35М и в условиях Договора по ПРО) развитие специальной тематики, приведших к отстранению Кисунько от этой тематики, он счел невозможным свое дальнейшее пребывание в МРП и в июле 1979 года обратился с рапортом к министру обороны СССР об отозвании себя как военнослужащего из МРП.









Стартовый комплекс "Енисей" - ПУ ракеты А-350Ж и РЛС РКИ-35, позиционный район Клин

13 августа 1979 года был назначен на должность научного консультанта 45-го ЦНИИ Министерства обороны СССР. С 1987 года работал заведующим лабораторией отдела теоретических проблем АН СССР и РАН.

Член ВКП(б)/КПСС с 1944 года, в 1966-1974 годах избирался депутатом Верховного Совета СССР 7-го и 8-го созывов.

Генерал-лейтенант-инженер (1967), доктор технических наук (1951), профессор (1956). Автор ряда фундаментальных научных трудов по электродинамике.

Жил в городе-герое Москве. Скончался 11 октября 1998 года. Похоронен на Троекуровском кладбище в Москве.

Награждён советскими двумя орденами Ленина, орденом Красной Звезды, российским орденом «За заслуги перед Отечеством» 4-й степени (16.11.1998, посмертно), медалями.

Лауреат Ленинской премии (1966).

Почетный гражданин города Приозерск (Казахстан).







Ракеты 5В61 / А-350Ж / ABM-1 GALOSH системы ПРО А-35 на Параде в Москве 7 ноября 1974 г. (Коровин В., Ракеты "Факела". М., МКБ "Факел", 2003 г.)

[skroznik]

Сахаров и космология

Валерий Рубаков, Борис Штерн

«Троицкий вариант» №10(79), 24 мая 2011 года

Все знают Андрея Дмитриевича Сахарова как отца водородной бомбы и как общественного деятеля. О его вкладе в фундаментальную науку знает гораздо меньше людей. Нельзя сказать, что этот вклад огромен в количественном плане — он написал на порядок меньше научных статей, чем, например, Я. Б. Зельдович. Однако в ряде своих статей он сильно опередил время, поставил вопросы и дал ответы, которые спустя многие годы определили направления, куда хлынули массы исследователей. В этой серии публикаций мы рассказываем о двух пионерских статьях, повлиявших на развитие космологии. Интересная особенность обеих статей: правильный подход и правильные выводы были сделаны с привлечением предположений, которые в природе на самом деле не реализуются, что было понято позже. Газетный формат не позволяет осветить обе статьи в одном номере, поэтому даем две публикации в разных выпусках газеты. Начнем с более поздней статьи о барионной асимметрии Вселенной.

Почему наш мир состоит только из вещества (без антивещества), и почему вещества так мало?

(«Нарушение СР-инвариантности. С-асимметрия и барионная асимметрия Вселенной», А. Д. Сахаров, ЖЭТФ, Письма в редакцию, 1967, т. 5, вып. 1)

Памятник А. Д. Сахарову в Вашингтоне. Фото: «Троицкий вариант»

В нашей Галактике антивещества в заметных количествах нет. Иначе, оно бы дало о себе знать, аннигилируя с веществом. Его также нет в Местной группе галактик. Вообще можно сказать, что антивещество в той форме, в которой находится вещество, в наблюдаемой Вселенной практически отсутствует. В любом случае, теоретически невозможно объяснить разделение вещества и антивещества на «острова» во Вселенной. Поэтому существует консенсус по поводу того, что Вселенная содержит только вещество (за исключением небольшой части космических лучей, рождающейся при взаимодействиях частиц высокой энергии). Таким образом, наша Вселенная зарядово несимметрична, чему мы должны быть благодарны: нам не грозит встреча и аннигиляция с антиматерией.

Есть другой примечательный и в каком-то смысле поразительный факт. На каждый барион (протоны вместе с нейтронами и другими, нестабильными частицами, состоящими из трех кварков, называют барионами) во Вселенной приходится более миллиарда фотонов реликтового излучения. Почему этот факт поразителен? Чтобы ответить на этот вопрос, нужен краткий экскурс в термодинамику на уровне первого курса института.

В первые мгновения существования Вселенной температура была настолько велика, что кинетическая энергия барионов и других частиц космической среды была гораздо больше их массы покоя. В столкновениях энергичных частиц интенсивно рождались барион-антибарионные (на современном языке правильнее сказать кварк-антикварковые) пары. В этом плане барионы мало чем отличались от фотонов, и, согласно законам термодинамики, их число в единице объема было почти равно числу фотонов. Вселенная остывала, барионы стали нерелятивистскими и проаннигилировали с антибарионами; их число в единице сопутствующего (расширяющегося вместе с Вселенной) объема «заморозилось». Но и число фотонов в единице сопутствующего объема тоже мало изменилось, несмотря на то, что фотоны еще долго поглощались и излучались. Дело в адиабатичности: в сравнительно медленно расширяющейся Вселенной энтропия в сопутствующем объеме сохраняется, а по порядку величины энтропия равна числу фотонов. Конечно, адиабатичность и сохранение числа фотонов выполнялись неточно: в процессе расширения Вселенной массивные частицы (например, электроны и позитроны) аннигилировали, энтропия, заключенная в фотонах, росла, но лишь в несколько раз, а не на много порядков.

Все это означает, что от барионов после их аннигиляции с антибарионами осталась лишь одна миллиардная часть, хотя изначально во Вселенной была почти равная смесь барионов и антибарионов. Но в том то и дело, что не совсем равная — барионов на одну миллиардную было больше.

Собственно, благодаря этой одной миллиардной мы и существуем: иначе вещество во Вселенной было бы представлено однородным чрезвычайно разреженным протон-антипротонным газом.

Избыток в одну миллиардную — вызов для ученых. Если бы барионов и антибарионов было точно одинаково — это можно было бы объяснить симметрией законов природы (объяснять, правда, было бы некому). Если бы изначально были только барионы — можно было бы списать это на начальные условия или некий принцип запрета. А одна миллиардная — это явно слегка нарушенная симметрия. Каким образом?



Я.Б. Зельдович (слева), А. Д. Сахаров и Д. А. Франк-Каменецкий. Начало 1950-х гг.

Сахаров в своей статье первым адекватно поставил вопрос и дал на него правильные общие ответы, ставшие классическими. Вот эти ответы, выраженные в виде необходимых условий:

• Должна быть асимметрия между миром и антимиром, выражаемая на научном языке как нарушение С- и СР-симметрии.
• Должен нарушаться закон сохранения барионного заряда (иными словами, числа барионов за вычетом числа антибарионов).
• На начальной стадии расширения Вселенной должно быть нарушено термодинамическое равновесие.

Прокомментируем эти условия.

Условие 1. Нарушение СР

Допустим, физики двух удаленных миров во Вселенной связались друг с другом по некому мгновенному каналу связи (в рамках этого мысленного эксперимента махнем рукой на специальную теорию относительности) и научились понимать друг друга. Одни спрашивают: что такое левая резьба в вашей документации? Тут нельзя обойтись фотографией, поскольку все равно встанет вопрос, как разворачивать изображение — слева направо, но как объяснить что такое левое и правое? Оказывается, физикам объяснить можно:

Возьмите обмотку с током и такой-то радиоактивный изотоп. Ядра в магнитном поле, создаваемом обмоткой, будут поляризованы. Смотрите, в какую сторону полетит больше электронов от бета-распада ядер. Направьте отвертку в этом направлении и вращайте ее в сторону, куда текут электроны в вашей обмотке. При этом отвертка будет завинчивать болт с левой резьбой.

Такое объяснение удалось сделать потому, что в мире на уровне законов физики нарушена симметрия между правым и левым. Это нарушение невелико, поэтому для объяснения пришлось привлекать довольно тонкие эффекты. Такая симметрия называется Р-инвариантностью. На таком же уровне нарушена симметрия между миром и антимиром, которая называется зарядовой, или С-инвариантностью. В антимире позитроны полетят в противоположном направлении, и отвертка антифизиков в такой постановке будет закручивать правый болт. Поэтому, если физики двух миров сомневаются, что они не в антимирах по отношению друг к другу, то вышеизложенная инструкция не работает.

Такая асимметрия между миром и антимиром достаточно тривиальна и компенсируется заменой правого на левое. Понятно, что если отличие только в этом, то никакого перекоса между барионами и антибарионами в ранней Вселенной не получить. Если мир и антимир одинаковы при замене правого на левое, это называется СР-инвариантностью. Было время, когда считалось, что СР-инвариантность выполняется точно. Но в первой половине 60-х было экспериментально обнаружено нарушение СР-симметрии. А это уже более существенное различие между миром и антимиром, хотя и выраженное очень слабо.

В свете нарушения СР-инвариантности физики разных миров уже могут понять, одинаковы или противоположны их миры в зарядовом отношении. Соответствующая инструкция может выглядеть следующим образом:

Возьмите нейтральные долгоживущие К-мезоны. Они могут распадаться на три частицы, одна из которых — либо электрон, либо позитрон (а две другие — заряженный пи-мезон и антинейтрино или нейтрино). Мы, земляне, называем позитроном такую частицу, которая чаще рождается в этих распадах. Если ваши атомы содержат позитроны, то вы сделаны из антивещества. Встреча с вами нам противопоказана!

Эффект, отличающий мир от антимира, еще слабей эффекта, отличающего правое от левого. Но и начальный перекос между барионами ничтожен — одна миллиардная. В середине 60-х годов, когда А. Д. Сахаров работал над статьей, нарушение СР-инвариантности было доказано. Правда, асимметрии между частицами и античастицами в распадах нейтральных К-мезонов еще не было обнаружено, нарушение СР проявлялось довольно опосредованным образом. Однако автор ссылается на так называемый эффект Окубо — тогда еще теоретическое заключение о том, что нарушение СР должно приводить к маленькой зарядовой асимметрии в каналах распада частиц — так, как описано в инструкции. В целом, к моменту написания статьи для первого условия была достаточно твердая почва под ногами. Этого не скажешь об остальных двух условиях.

Условие 2. Нестабильность протона

Если вначале число барионов и антибарионов было равным, а потом барионов стало чуть больше, значит, барионное число не сохраняется. Это противоречит нашему опыту: никто не наблюдал распада протона, экспериментальное ограничении снизу на его время жизни — 1032 лет, что на 22 порядка больше времени жизни Вселенной. Протон — легчайшая частица, несущая барионное число, и именно практически точное сохранение барионного числа запрещает ему распадаться на более легкие частицы. С другой стороны, нет никаких фундаментальных принципов, требующих абсолютно точного сохранения барионного числа (в отличие от электрического заряда, для которого такой принцип есть). Сахаров предположил, что протон может распадаться на три мюона (именно на три, чтобы сохранялось число фермионов — протон состоит из трех кварков). Чтобы объяснить стабильность протонов в нынешней Вселенной, он сделал следующее предположение:

Взаимодействие, переводящее кварки в мюоны, осуществляется неким промежуточным бозоном, при этом оно принципиально трехчастичное: в одной точке пространства-времени должны провзаимодействовать три бозона.

Это требование подавляет распад протона в наши дни, но в первые мгновения Большого взрыва, когда плотность энергии и плотность частиц огромна, трехчастичная реакция осуществлялась легко, и барионное число нарушалось сильно.



На 60-летии Ю. Б. Харитона. Саров, 27 февраля 1964 г.

В своей философии рецепт оказался абсолютно верным, в конкретном наполнении — нет. С развитием теории элементарных частиц были найдены другие механизмы, реализующие именно этот сценарий: сильное нарушение барионного числа в ранней Вселенной при большой плотности и температуре и практически точное его сохранение в наши дни. Ключевым фактором оказалась большая масса промежуточного бозона, а не трехчастичность реакции — эффект тот же самый, но такой вариант гораздо лучше вписывается в картину, которая прояснилась гораздо позже. В современной картине число фермионов не сохраняется, поэтому распад протона, состоящего из трех кварков, на три мюона вовсе не обязателен, протон может распадаться, например, на позитрон и гамма-квант.

Условие 3. Неравновесность в ранней Вселенной

Галилей на Пизанской башне. Рисунок Сахарова для доклада «Барионная асимметрия Вселенной» на конференции, посвященной 100-летию А. А. Фридмана. Ленинград, 22–26 июня 1988 г.

В вышеприведенном мысленном эксперименте мы не могли призывать инопланетных физиков измерять разные соотношения между массами частиц или анализировать атомные спектры, чтобы определить, живут ли они в мире или антимире, — это скорее всего бесполезно. Есть достаточно глубокий принцип, гласящий, что массы частиц, атомные уровни, и вообще все характеристики явлений, явно не зависящие от времени, одинаковы в мире и антимире. Этот принцип носит название СРТ теоремы, утверждающей, что если сохраняется Лоренц-инвариантность (принцип, лежащий в основе специальной теории относительности) и теория взаимодействия частиц подчиняется неким простым и разумным физическим принципам, то физический мир не меняется при переходе к антимиру, замене правого на левое и обращении времени. Если нарушается СР-инвариантность, то это нарушение компенсируется обращением времени.

Таким образом, все величины, характеризующие стационарные (не зависящие от направления стрелы времени) процессы в мире и антимире, одинаковы, а нестационарные могут быть разными, например, распады частиц могут отличаться.

Система, находящаяся в термодинамическом равновесии, в этом смысле стационарна, даже если она адиабатически медленно расширяется и остывает. При адиабатичности прямые и обратные реакции между частицами, распады частиц и их рождение уравновешены, медленное изменение системы обратимо и работает СРТ теорема, запрещающая перекос между частицами и античастицами. Другими словами, при стремлении к тепловому равновесию система становится всё более и более симметричной; если в ней возможны процессы с нарушением барионного числа, то барионная асимметрия вымывается, а не образуется.

Стационарность должна быть нарушена, и это может сделать, например, распад очень тяжелых частиц на ранней стадии расширения Вселенной, если время обратной реакции их рождения велико по сравнению с темпом остывания.

В середине 60-х единственной обсуждавшейся теоретиками частицей, подходящей на эту роль, был максимон, предложенный М. А. Марковым. По замыслу он имел громадную по меркам физики частиц массу (10–5 г) и выпадал из термодинамического равновесия практически сразу после начала расширения Вселенной от максимально возможной (планковской) температуры и плотности. Именно это А.Д. Сахаров и предположил в своей работе.



А. Д. Сахаров и И. В. Курчатов. Москва, сентябрь 1958 г.

Примерно через 10 лет в теории появились новые интересные возможности для нарушения стационарности — об этом ниже. Максимоны уже не требуются, есть другие частицы, хорошо вписывающиеся в современную картину.

Последующее развитие

Следующей заметной работой по барионной асимметрии Вселенной была статья В. А. Кузьмина 1970 г. В ней была предложена модель взаимодействий между элементарными частицами, в которой барионная асимметрия образуется при температурах, гораздо ниже планковской. Механизм остался тот же — распады новых тяжелых частиц. Но появляется то, чего нет при планковских масштабах: твердая почва под ногами теоретиков. Дело в том, что при предельных температурах и плотностях сильны эффекты квантовой гравитации — это то, что современной науке пока не по зубам. А при температурах ниже планковской о свойствах Вселенной можно говорить более-менее уверенно, поэтому появилась возможность связать величину асимметрии с параметрами, закладываемыми в модель, и проверить, что наблюдаемое значение — одна миллиардная — действительно может быть получено.

Замечательно, что модель Кузьмина предсказывала новый тип процессов с нарушением барионного числа — переходы (осцилляции) между нейтроном и антинейтроном. Этот процесс экспериментаторы до сих пор ищут, но пока безуспешно.

Следующей заметной работой по барионной асимметрии Вселенной была статья В. А. Кузьмина 1970 г. В ней была предложена модель взаимодействий между элементарными частицами, в которой барионная асимметрия образуется при температурах, гораздо ниже планковской. Механизм остался тот же — распады новых тяжелых частиц. Но появляется то, чего нет при планковских масштабах: твердая почва под ногами теоретиков. Дело в том, что при предельных температурах и плотностях сильны эффекты квантовой гравитации — это то, что современной науке пока не по зубам. А при температурах ниже планковской о свойствах Вселенной можно говорить более-менее уверенно, поэтому появилась возможность связать величину асимметрии с параметрами, закладываемыми в модель, и проверить, что наблюдаемое значение — одна миллиардная — действительно может быть получено.

Замечательно, что модель Кузьмина предсказывала новый тип процессов с нарушением барионного числа — переходы (осцилляции) между нейтроном и антинейтроном. Этот процесс экспериментаторы до сих пор ищут, но пока безуспешно.



А. Д. Сахаров и С. Хокинг. Москва, 25 мая 1987 г.

Важный этап развития исследований по проблеме барионной асимметрии был открыт работой А. Ю. Игнатьева, Н. В. Красникова, В. А. Кузьмина и А. Н. Тавхелидзе и независимой работой М. Йошимуры в1978 г. Он связан с построением в середине 70-х годов теорий Большого объединения, в рамках которых все известные силы, за исключением гравитационных, имеют своим происхождением единое взаимодействие.

Правда, наблюдаемые ныне взаимодействия были по настоящему едины лишь в первые мгновения после Большого взрыва при колоссальной температуре. В принципе, объединение взаимодействий можно было бы «прощупать» и в наши дни, но реально оно происходит при сверхвысоких энергиях, недоступных ни современным, ни будущим ускорителям. Однако в теориях Большого объединения барионное число не сохраняется автоматически, поэтому сильным аргументом в их пользу послужило бы обнаружение распада протона. Большое время жизни протона, кстати, как раз и связано с большим масштабом энергий Большого объединения.

Если раньше нарушение барионного числа приходилось вводить в рассмотрение исключительно для объяснения барионной асимметрии, то в рамках теорий Большого объединения можно воспользоваться тем, что оно в них и так имеется. В таком сценарии асимметрия образуется при температурах, соответствующих кинетической энергии частиц порядка 1015 ГэВ. Это на четыре порядка ниже планковского масштаба, но всё равно очень много. Тяжелые частицы, в распадах которых проявляется асимметрия, в этих теориях есть, источники СР-нарушения — тоже, поэтому, казалось бы, всё встает на свои места. И действительно, многочисленные работы конца 70-х — начала 80-х годов показали, что объяснить наблюдаемую барионную асимметрию с помощью теорий Большого объединения можно. Трудностей две. Во-первых, приходится предполагать, что Вселенная когда-то была разогрета до чрезвычайно высоких температур, а это не очень увязывается с теорией раздувающейся Вселенной (космологической инфляции). Эта теория, в которой Вселенная за первые мгновения своего существования раздулась на много порядков величины, естественным образом отвечает на целый ряд трудных вопросов, поэтому является почти общепринятой.



У подъезда своего дома. Лето 1987 г.

Во-вторых, открытия распада протона, подтверждающего гипотезу о Большом объединении, до сих пор не произошло, несмотря на все усилия экспериментаторов.

Новый поворот произошел в 1985 г., когда В. А. Кузьмин, В. А. Рубаков и М. Е. Шапошников выяснили, что в ранней Вселенной интенсивное несохранение барионного числа происходит в результате уже известных, слабых и электромагнитных взаимодействий. При этом процессы с нарушением барионного числа идут при температурах вплоть до 100 ГэВ (в энергетических единицах), что, конечно, гораздо ниже температуры Большого объединения 1015 ГэВ. Такой результат открыл несколько новых возможностей для объяснения барионной асимметрии. Одна из них — предложенный в 1986 г. М. Фукугитой и Т. Янагидой лептогенезис — увязывает барионную асимметрию со свойствами нейтрино. Другая, пожалуй, наиболее интригующая возможность — образование барионной асимметрии в результате фазового перехода первого рода, происходившего во Вселенной при температурах около 100 ГэВ (при сравнительно низких температурах именно в процессе фазового перехода первого рода может быть выполнено третье условие Сахарова — отклонение от теплового равновесия). Эта область энергий как раз и изучается в экспериментах на Большом адронном коллайдере, так что результаты его работы позволят выяснить, был ли такой фазовый переход. Если ответ положителен, то перспектива однозначного ответа на вопрос о происхождении асимметрии между веществом и антивеществом на основе будущих экспериментов в физике высоких энергий станет вполне реальной. Именно это направление и конкурирующий с ним лептогенезис стали современным мейнстримом в теме барионной асимметрии.



На Форуме «За безъядерный мир». Москва, 14–16 февраля 1987 г.

С высоты времени ряд положений статьи А. Д. Сахарова может показаться наивным. Действительно, трудно поставить себя на место человека, пытавшегося осмыслить явление раньше, чем наука дозрела до этого. Но если вдуматься, становится ясно, насколько провидческой для своего времени была данная статья.

[skroznik]

21 мая 2011
Важная дата – 90 лет назад родился выдающийся ученый и общественный деятель Андрей Сахаров

Андрей Сахаров - один из создателей советской водородной бомбы, который за свою правозащитную деятельность был лишен всех званий и постов, прошел через арест и ссылку.

Он верил, что политика может быть нравственной, что социализм и капитализм возьмут друг у друга всё хорошее, что свобода лучше, чем несвобода. Но его идеализм не был инфантильной фантазией. Сахаров дрался за свои идеалы. "Завтра на Съезде будет бой". Его последние слова жене.

"Я выступал против введения советских войск в Афганистан и за это был сослан в Горький. Я горжусь этой ссылкой в Горький, как наградой, которую я получил", - говорил Андрей Сахаров в 1989 году.

"Мы все очень переживали за папу, очень боялись. И когда я ехал в Горький, я заезжал за покупками, состоящими, например, из творога. В Горьком тогда не было творога", - вспоминает сын Андрея Сахарова Дмитрий Сахаров.

Семь лет ссылки. Его откачивали в горьковских больницах после голодовок протеста. Милиционер у дверей квартиры был, а телефона не было. И вдруг поставили. Ради одного звонка

"Здравствуйте, Андрей Дмитриевич. Он: Здравствуйте, Михаил Сергеевич, и сразу: я прошу всех выпустить узников совести. Андрей Дмитрич, у меня, говорю, сейчас для разговора есть одна тема хорошая. Я вам объявляю, что вы можете завтра, или когда удобно, вернуться в Москву", - вспоминает разговор с Андреем Сахаровым Михаил Горбачев.

Сахаров предупредил генсека: он вернется не просто в Москву, а в публичную политику. "А я другого и не жду", ответил Горбачев

В 32 уже академик, самый молодой в стране. Трижды Герой Социалистического труда, лауреат Ленинской и Сталинской премий. Один из отцов советской водородной бомбы

"Я считал тогда, что это нужно для равновесия в мире. Но я одновременно понял весь ужас того, чем занимаюсь, весь ужас того, что могла бы нести человечеству термоядерная война", - говорил Андрей Сахаров.

Он был против монополии коммунистов на власть, против вторжения в Чехословакию в 1968 году, против ареста инакомыслящих. И не задумываясь, отдал все блага, причитавшиеся академику, за право говорить то, что думает. Даже Никита Хрущев, не терпевший критики, как-то признался: Сахаров - человек кристальной честности.

Его нельзя было запугать, подкупить, приручить. Вся его жизнь - соло. Мелодия, которую невозможно ни повторить, ни забыть.





Встреча с американским отцом водородной бомбы - Эдвардом Теллером.

(Четвертая сахаровская конференция по физике, ФИАН, 18–23 мая 2009 г.)

Необходимость предотвратить термоядерный Конец Света.

Андрей Дмитриевич Сахаров был одним из самых выдающихся деятелей XX века. Блестящий физик-теоретик и конструктор, ставший академиком в 32 года. «Отец советской водородной бомбы» (в 1950-е) и Лауреат Нобелевской премии мира (1975 г.). Знаменитый правозащитник, неформальный лидер советских диссидентов, чья ненасильственная оппозиция оказалась в конце концов сильнее одного из самых насильственных режимов. Поистине историческим чудом является то, что идея Сахарова о неразрывной связи соблюдения индивидуальных прав человека — с одной стороны и международной безопасности — с другой доказала свою работоспособность. В результате ее практического применения Человечество отступило от края термоядерной пропасти. Сахаров не раз повторял, что равновесие ядерных сил сверхдержав, угроза «гарантированного взаимного уничтожения» была в течение многих лет важнейшим фактором, предотвратившим развязывание Третьей мировой войны; однако с другой стороны накопление ядерных арсеналов делало это равновесие все более и более неустойчивым.

Физик-атомщик Ю.Н. Смирнов (член группы Сахарова, создавшей самую мощную в истории сверхбомбу, испытанную на Новой Земле в 1961 г.) спросил в 1994 году А.Н. Яковлева (многолетний член Политбюро ЦК КПСС, один из высших руководителей СССР и соратник М.С. Горбачева в осуществлении «Перестройки»), правда ли, что мир случайно избежал катастрофы, или же столь популярные разговоры об угрозе самоуничтожения человечества при обмене СССР и США ядерными ударами были своего рода пропагандой, а в действительности ситуация надежно контролировалась. Ответ Александра Яковлева: «Я не верю в потусторонние силы, хотя мне иногда кажется, что какая-то сила останавливала самое страшное. Человечеству просто повезло».

Сахаров сознавал этот недопустимо высокий уровень риска также и потому, что он знал какого типа люди фактически контролируют ядерную кнопку СССР, понимал практически полную оторванность от реальности обитателей этого советского Олимпа. В книге «О стране и мире», опубликованной на Западе в 1975 г., он, предупреждая об опасности обсуждавшегося в то время соглашения Брежнева—Никсона о создании системы ограниченной противоракетной обороны (предполагалось создание «антиракетных щитов» для двух главных городов в США и соответственно в СССР), пишет, что такая система может позволить советским бюрократам начать Третью мировую войну: «Страшное подозрение невольно закрадывается в душу, рисуется схема того, что при такой оборонной системе большая часть территории и населения страны приносится в жертву соблазну получить решающее преимущество первого ракетно-ядерного удара при относительной безопасности московских чиновников». Таким образом, у Сахарова не было иллюзий относительно этих людей, и он ясно видел эту пропасть, прямо здесь — у самых ног. Однако для создания более безопасной системы международных отношений необходимо было преодолеть инерцию гигантской бюрократической системы, что составляло задачу огромной сложности. Но, я думаю, что для творческих людей, в том числе для тех, кто находится сейчас в этом зале: «чем сложнее — тем интереснее». Сахаров приложил все свои творческие усилия для решения указанной проблемы.

К этому следует добавить, что и для самого Сахарова достижение того понимания, которое описано выше, было отнюдь не простым процессом. К счастью, он был способен к творческому саморазвитию, к тому, чтобы обдумывать и переосмысливать снова и снова вещи и явления, представляющиеся очевидными. Как сказал о нем И.Е. Тамм: «У него есть прекрасное свойство. К любому явлению он подходит заново, даже если оно было двадцать раз исследовано, и природа его двадцать раз установлена. Сахаров рассматривает все, как если бы перед ним был чистый лист бумаги, и, благодаря этому, делает поразительные открытия»

(Четвертая сахаровская конференция по физике, ФИАН, 18–23 мая 2009 г.)

“Говорящая лошадь”

Первым «кирпичиком» (или так сказать «первой формулой») в деле преобразования мира к более безопасному «фазовому состоянию», очевидно, должно было стать решение задачи «слышимости» — сделать так, что бы те, там наверху, те, от кого зависит принятие решений услышали тебя, обратили внимание на твои предложения. Одним из зримых «чудес света», поистине странным явлением является тот факт, что в течение четверти века голос Сахарова проникал на высшие политические уровни СССР и других стран, его мнения — всего лишь мнения независимого эксперта — внимательно анализировались, его взгляды и поступки учитывались при принятии стратегически важных решений. «Вы находитесь на верхнем этаже власти», — заметил Л.В. Альтшулер (мой отец, коллега Сахарова по советскому ядерному проекту с самого его начала, один из основателей изучения свойств веществ при сверхвысоких давлениях в ударных волнах, за что он в 1991 г. был удостоен Премии Американского физического общества), когда он посетил Сахарова 10 января 1987 г. вскоре после возвращения Андрея Дмитриевича и Елены Георгиевны из ссылки и когда Горбачев привлек Сахарова к важным переговорам по разоружению. И Андрей Дмитриевич немедленно отреагировал на это замечание моего отца: «Я не на верхнем этаже. Я рядом с верхним этажом, по ту сторону окна». Эта метафора Сахарова является математически точной.

«Почему Вы передали свои “Размышления…” за рубеж?», — спросил Сахарова Л.В. Альтшулер после того, как этот документ в июле 1968 г. был напечатан в «Нью-Йорк Таймс», и в ядерном центре «Арзамас-16», а также в гораздо более высоких инстанциях, разгорелся скандал. «Я решил обратиться к тем, кто готов меня слушать», — ответил Андрей Дмитриевич — тоже математически точно. Дело в том, что годом раньше Сахаров написал «закрытое» письмо наверх, где изложил примерно те же самые идеи и предложения, которые потом вошли в его знаменитые «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» (в течение ряда лет опубликованные на Западе общим тиражом порядка 20 миллионов экземпляров). И он не получил вообще никакого ответа. Таким образом, советское руководство не пожелало с ним разговаривать, и он принял решение придать свои взгляды публичной огласке в Самиздате в СССР и за рубежом. Многие считали этот шаг Сахарова (равно как и многие другие его действия) чистым безумием. «Сахаров — говорящая лошадь, но не могут же все лошади говорить», — повторял Я.Б. Зельдович. «Это нарушение закона сохранения энергии», — выражали свое удивление коллеги-физики на понятном им языке.

Однако, подобные удивительные случаи «нарушения закона сохранения энергии» случались и раньше. Среди сравнительно недавно рассекреченных документов ядерного центра «Арзамас-16» (г. Саров, советский Лос-Аламос, расположенный в 600 км. на восток от Москвы) есть и Заключение некоей прибывшей из Москвы важной комиссии, датированное ноябрем 1950 г., т.е. «в глубине» мрачной сталинской эпохи. И в этом Заключении есть такие слова: «Такие заведующие лабораториями, как Альтшулер, Сахаров и другие, не внушающие политического доверия, выступающие против марксистско-ленинских основ советской науки, должны быть отстранены от руководства научными коллективами». Всем ведущим ученым объекта — членам партии, либо не членам партии, как Сахаров и Альтшулер, был задан один и тот же сугубо формальный вопрос: «Согласны ли Вы с политикой коммунистической партии?». И только двое выразили свое несогласие с политикой партии в области биологии, с разгромом генетики в 1948 году. Эта инструкция — освободить Сахарова и Альтшулера от занимаемых должностей так и не была выполнена. Высказывание Сахарова власти сочли за благо просто проигнорировать, а вот Альтшулера было приказано в срочном порядке удалить с объекта с практически неизбежным, как можно было предполагать, последующим арестом. Однако изгнание удалось предотвратить, и спасением стала солидарность ученых, в том числе Сахарова.

Таким образом, мы — физики должны сознавать, что мы реальная сила, немалая сила. Именно солидарность мирового научного сообщества в другую эпоху помогла выжить и Сахарову и другим ученым-диссидентам. Я пользуюсь случаем, чтобы выразить благодарность всем, кто в те трудные времена внес этой спасительный вклад.

В книге «Он между нами жил… Воспоминания о Сахарове», собранной здесь в Отделении теорфизики ФИАНа и опубликованной в 1996 г. (по-английски книга была издана в 1991 г.), Л.В. Альтшулер пишет, что его и Сахарова критические позиции в основном совпадали, но вольномыслие Андрея Дмитриевича было глубже и масштабнее. Отец также вспоминает очень характерный эпизод 1969 года, когда они оба уже жили в Москве, и он посетил Сахарова, чтобы обсудить с ним одну очень критическую программу реформирования СССР, распространявшуюся в Самиздате и принесенную домой моим средним братом. Оказалось, что Андрей Дмитриевич уже читал этот документ, и они стали его обсуждать, полностью игнорируя неизбежное присутствие «третьей стороны» в лице сотрудников КГБ, слушающих и записывающих на магнитофон каждое слово, произнесенное в квартире Сахарова. Но, когда отец заговорил об их прежней работе на объекте, Сахаров его остановил: «Давайте отойдем от этой темы. Я имею допуск к секретной информации. Вы тоже. Но те, кто нас сейчас подслушивают, не имеют. Будем говорить о другом»

(Четвертая сахаровская конференция по физике, ФИАН, 18–23 мая 2009 г.)

Игорь Тамм. Нильс Бор и Архимед в Москве. Виталий Гинзбург.

Вернемся в начало 1950-х. Конечно же, причиной, почему в сталинские времена Сахаров и Альтшулер не были наказаны за свою оппозицию линии партии в биологии, была Бомба, которой Сталин очень хотел обладать. В сущности, в то время Бомба спасла всю советскую физику, предназначенную к уничтожению вслед за генетикой. Теория относительности и квантовая механика клеймились как «идеалистические», «буржуазные» направления в физике, противоречащие Великому учению Маркса и Ленина. Л.В. Альтшулер вспоминает с каким возмущением И.Е. Тамм говорил у него дома в Сарове о статье известного физика Д.И. Блохинцева (работавшего до войны в Теоротделе ФИАНа под руководством Тамма), повторявшей всю эту опасную чепуху. «Ведь он знает, что это неправда, а пишет, пишет!», — почти кричал Игорь Евгеньевич, в гневе подняв и обрушив на пол стул ([6], стр. 117).

Игорь Евгеньевич Тамм, учитель Сахарова, Лауреат Нобелевской премии по физике 1958 года, в течение многих лет бывший Начальником Отдела теоретической физики ФИАНа. В 1948 г. он возглавил группу в ФИАНе по созданию водородной бомбы и в 1950 г. Тамм и Сахаров переехали в Саров для продолжения этой работы в вышеназванном ядерном центре «Арзамас-16». Вскоре после этого они также выдвинули идею «магнитной бутылки» — магнитного удержания плазмы, доказав ее жизнеспособность расчетами; идея эта получила дальнейшее развитие под руководством Л.А. Арцимовича и воплотилась в ТОКАМАКах. Не исключено, что термоядерная энергия, использование ядерного синтеза - наиболее реальный путь к решению все возрастающих энергетических проблем человечества. Этой весной, в апреле 2009 года было объявлено о начале работы международного проекта ИТЕР по созданию гигантского ТОКАМАКа. Об этом говорил здесь, в этом зале, в прошлое воскресенье, 17 мая, профессор Кристоффер Левеллин, публичная лекция которого, объявленная в программе конференции, была организована Фондом «Династия». В свою очередь профессор Бруно Коппи, также принимающий участие в нашей конференции, настаивает на том, что более перспективным и одновременно более дешевым являются варианты ТОКАМАКов, называемые игниторами. Так что мы видим, что идея Сахарова-Тамма 60-летней давности никоим образом не устарела. Следует также отметить, что в 50-е годы Сахаров также выдвинул идею получения сверхсильных магнитных полей методом взрывной имплозии. Работа в этом направлении, получившем название «Магнитная кумуляция», была продолжена А.И. Павловским и в настоящее время это направление активно развивается в России и за рубежом.

Во время этого визита, 7 мая, Бор, его жена Маргарет и сын Оге Бор приняли участие в празднике «День рождения Архимеда», который за год до этого придумали и организовали студенты Физического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. В начале 1960 года на X Комсомольской конференции физфака было решено (и утверждено путем общего голосования): «Учредить праздник День Физика. Считать Днем Физика день рождения Архимеда. Постановить, что Архимед родился 7 мая 287 г. до н.э.». Тем самым была установлена дата ежегодного праздника; торжества эти состоялись 7 мая ежегодно в течение 10 лет, до момента, когда парторганы не прикрыли их по идеологическим причинам.

Это было поистине грандиозное событие. Я, как и многие сидящие в этом зале, тоже там был среди тысячной толпы студентов. На колеснице (сооруженной из соответствующим образом украшенного грузовика) Архимед (Александр Логгинов) в древнегреческой тунике и лавровом венке, в компании с Бором, Ландау и Таммом медленно объезжали здание физфака; при этом Архимед выкрикивал в громкоговоритель лозунги, унижающие «обитателей» соседствующего с физфаком химфака, а также пел песни. Потом было студенческое представление на ступенях физфака, а вечером того же дня в Клубной части Главного корпуса состоялась знаменитая опера «Архимед», сочиненная в 1960 году второкурсником физфака Валерием Канером и пятикурсником Валерием Миляевым. Опера очень смешная, переполненный зал периодически разражался смехом, а когда замолкал, в наступившей тишине вдруг раздавался громкий хохот Нильса Бора; Ландау и Тамм, сидевшие от него справа и слева, переводили ему то, что произносилось на сцене, и когда он схватывал смысл шутки, то не мог удержаться от смеха, но при этом возникало естественное запаздывание во времени. А эта «смеховая интервенция» Бора в свою очередь вызывала новый взрыв хохота студенческой аудитории. Незабываемое сцена. Опера говорит о трудностях создания Единой теории поля, а ее главная песня: «Электрон вокруг протона обращается, / Эта штука атом Бора называется…». Под впечатлением оперы Бор вышел на сцену и сказал теплые слова, подчеркнув, что Единая теория поля без сомнения будет построена, если к ее созданию будут приложены энтузиазм и энергия, сопоставимые с тем, что он только что видел.

А после окончания спектакля весь зал, стоя, пел гимн студентов-физиков России «Дубинушка», сочиненный в 1946 году студентом третьего курса физфака МГУ Борисом Болотовским - потом в течение 60 лет сотрудником ОТФ ФИАНа, он сейчас среди нас в этом зале.

При входе в ФИАН можно видеть две мраморные плиты, посвященные И.Е. Тамму и А.Д. Сахарову. Оба они работали в Отделении теоретической физики.

Виталий Лазаревич Гинзбург — еще один Нобелевский лауреат Теоротдела, 2003 года. Сейчас ему почти 93 года, он не может ходить, но он энергичен и молод умом и сердцем. Недавно он был вновь переизбран Главным редактором УФН, уже в этом году он прочитал не одну впечатляющую 30-40 минутную лекцию (в связи с 90-летием УФН и по другим значимым поводам). Эти его выступления были сняты у него дома и показаны здесь, в этом зале, на большом экране. В.Л. Гинзбург также активен в общественном смысле. Именно по его инициативе, по его обращению, направленному Президенту России, были выделены бюджетные деньги на создание лаборатории высокотемпературной сверхпроводимости. А недавно он возвысил свой голос в защиту ученых, заключенных в тюрьму по сфабрикованным спецслужбами обвинениям в шпионаже.

(Четвертая сахаровская конференция по физике, ФИАН, 18–23 мая 2009 г.)

Делаем бомбы. Кто «укрепляет» и кто «направляет»?

Молодые Сахаров и Гинзбург в конце 1940-х вместе с коллегами создавали первую советскую водородную бомбу, основанную на двух идеях (по классификации Сахарова): Первой идеи Сахарова, предполагавшей размещение рабочих веществ бомбы чередующимися сферическими слоями (чем эта конструкция принципиально отличалась от разрабатывавшейся Я.Б. Зельдовичем «Трубы») — отсюда «Слойка», и Второй идеи — «Лидочки» Гинзбурга — с использованием литий-дейтериевой смеси в качестве ядра Н-бомбы. Лидия — женское имя, Лидочка — его ласковая нежная форма. На Рис. 6 показаны эти «нежные» вещи. Но, возможно, ирония тут и не уместна. Говорил же Энрико Ферми: «Во всяком случае, это хорошая физика».



Три бомбы в Музее ядерного оружия в г. Сарове:

1. Водородная бомба 1953 г. («Слойка-Лидочка» Сахарова—Гинзбурга).
2. Оригинальная советская атомная бомба 1951 г., в два раза более мощная и, как видно, существенно меньшего размера, чем «Толстяк», сброшенный американцами на Нагасаки (Л. Альтшулер, Е. Забабахин, Я. Зельдович, К. Крупников).
3. Первая советская атомная бомба 1949 г. (точная копия «Толстяка»).

Фото В.И. Лукьянова и С.А. Назаркина.

Первая советская водородная бомба «Слойка-Лидочка», испытанная 12 августа 1953 г., была по сути первой в мире водородной бомбой, т.к. устройство «Майк», испытанное США в 1952 г., было устройством размером с трехэтажный дом. Однако, это устройство было основано на принципиально новой идее Улама—Теллера, в СССР неизвестной. В 1951–1952 годах американские ученые уже отказались от доказавшей свою бесперспективность конструкции «Трубы», подробная информация о которой советская разведка получила еще в 1948 году, и которую на основании этой информации разрабатывал, как уже говорилось, Я.Б. Зельдович (тоже постепенно, но только к 1954 году, убедившийся в тупиковости этого пути).

Советская разведка получила в конце 1940-х годов детальную информацию о конструкции американской атомной бомбы и о «Трубе», в основном, не от профессиональных резидентов, а от американских ученых-идеалистов, которые с огромным риском для жизни следовали своему нравственному долгу — как они его понимали — способствовать восстановлению ядерного равновесия между двумя недавними союзниками по Антигитлеровской коалиции; самый известный из них — Клаус Фукс. С таким же точно чувством работали Сахаров, мой отец, другие пионеры Советского атомного проекта, все свои усилия направляя на то, чтобы было восстановлено атомное равновесие сил с США, чтобы спасти Москву от участи Хиросимы и Нагасаки. Я не высказываю сейчас свои собственные суждения обо всем этом, а только стараюсь точно описать те совершенно искренние чувства, которые двигали в то время учеными — создателями советского ядерного оружия. Легко судить и оценивать через 60 лет после событий со всем запасом знаний о ходе истории в последующие десятилетия. Как любит повторять Виталий Лазаревич Гинзбург: «Если бы вчера я был таким же умным, как моя жена сегодня!». Но вот много лет спустя Яков Борисович Зельдович отмечал с грустью, что да, верно, они были счастливы, что сумели сделать это, но Сталин, получив в 1949 году атомную бомбу, развязал Корейскую войну, унесшую миллионы жизней.

Для Сахарова постепенное осознание, что в их творческой работе над страшным оружием есть вот эта — другая сторона медали, началось гораздо раньше, в ноябре 1955 года после успешного испытания советской водородной сверхбомбы, основанной на Третьей идее (в той же классификации Сахарова) — на идее двухступенчатой A—H конструкции с использованием радиационной имплозии. В сущности, это и есть принцип Улама–Теллера, независимо открытый Сахаровым и его коллегами. Совершенно нелепы периодически повторяемые утверждения, что эта советская водородная сверхбомба создана на основе разведданных о конструкции Улама—Теллера. Можно считать надежно установленным, что в то время — 1952–1954 гг. — советское руководство, включая, конечно, руководителей ядерного проекта, хотя и предполагало, что в США происходит нечто важное в части создания водородной бомбы, о чем свидетельствовали испытания «Mike» (1 ноября 1952 г.) и серии «Castle» (от «Bravo» — 1 марта 1954 г. до «Nektar» — 14 мая 1954 г.), однако ничего не знало о том, что в этих американских зарядах использован новый принцип, принципиально отличающийся от «Трубы» (из которой ничего не вышло ни в США, ни в СССР) и от нашей «Слойки» (см. Рис.), мощность которой Сахарову и его коллегам увеличить не удалось. Более того, есть документальные свидетельства, что руководство атомного проекта не знало даже того, что мощность указанных американских взрывов в десятки раз превосходит мощность «Слойки». В своих «Воспоминаниях». Сахаров пишет, в каком гневе был тогдашний руководитель атомного проекта В.А. Малышев, когда весной 1954 г. узнал о «вопиющем самоуправстве» (как пишет Сахаров) ученых объекта, которые вместо того, чтоб сосредоточиться на плановой работе по совершенствованию «Слойки», основные свои усилия направили на разработку какой-то непонятной новой идеи. Очевидно, что ни Малышев, ни другие высшие руководители не имели должной развединформации об указанных выше американских зарядах.

В этом смысле ситуация с водородной бомбой была принципиально иной, чем с атомной: в 1948–1949 годах руководители проекта просто сказали ученым «делай так», настояв на создании менее эффективного «американского» атомного заряда, о конструкции которого у них была подробная информация. Такой подход был вполне оправдан, т.к. главное в тот момент было минимизировать риск неудачи первого испытания. Кстати, сами ученые-атомщики (за исключением И.В. Курчатова, Ю.Б. Харитона, Я.Б. Зельдовича и, возможно, К.И. Щелкина) ничего не знали о том, что они воссоздают американскую конструкцию. Мой отец был чрезвычайно удивлен, когда Ю.Б. Харитон в интервью 1990 года сообщил, что первая советская атомная бомба была копией американской. Отец рассказывал также, что успех первого испытания был фактически предрешен, поскольку делящееся ядро бомбы было доведено до подкритического состояния — в такой степени, что, когда Начальник ПГУ Б.Л. Ванников (очень полный человек) подходил к сборке, счетчики Гейгера начинали захлебываться от потока нейтронов, отражавшихся от его живота.

И снова о водородной супербомбе. На коллаже Г.Е. Горелика (Рис.) представлен титульный лист отчета Сахарова и Зельдовича Ю.Б. Харитону («исполнено от руки в 1 экз. на 16 листах»), датированного 14 января 1954 года, с описанием двухступенчатой А—Н конструкции водородной бомбы. Справа — центральная площадь г. Сарова с колокольней знаменитого Саровского монастыря.



Рис. Титульный лист Отчета Сахарова и Зельдовича (14.01.1954) о двухступенчатой (А—Н) конструкции водородной бомбы. Справа – центральная площадь г. Сарова.

Это взрывное устройство, в отличие от атомной бомбы или от водородной бомбы в варианте «Слойки», может обладать неограниченной мощностью. После его успешного испытания 22 ноября 1955 г., вечером того же дня, военный руководитель испытания маршал М.И. Неделин устроил у себя банкет в узком кругу — для руководящих работников и ведущих ученых, конструкторов. И Сахарову, как главному герою дня, предложил произнести первый тост. Андрей Дмитриевич вспоминает: «Наконец, все уселись. Коньяк разлит по бокалам. “Секретари” Курчатова, Харитона и мои стояли вдоль одной из стен. Неделин кивнул в мою сторону, приглашая произнести первый тост. Я взял бокал, встал и сказал примерно следующее: “Я предлагаю выпить за то, чтобы наши изделия взрывались так же успешно, как сегодня, над полигонами, и никогда — над городами”». Этот пацифистский тост вызвал шок у окружающих. Сахаров продолжает: «За столом наступило молчание, как будто я произнес нечто неприличное. Все замерли. Неделин усмехнулся и, тоже поднявшись с бокалом в руке, сказал…». И в ответ на тост Сахарова маршал Неделин рассказал действительно непристойную притчу о старике и старухе и их дискуссии кто должен «укреплять» и кто «направлять». В том смысле, что вы — ученые должны «укреплять» (создавать оружие), а «направлять» (принимать решения о его использовании) будем мы. Сахаров: «Я весь сжался, как мне кажется — побледнел (обычно я краснею). Несколько секунд все в комнате молчали, затем заговорили неестественно громко. Я же молча выпил свой коньяк и до конца вечера не открыл рта. Прошло много лет, а до сих пор у меня ощущение, как от удара хлыстом. Это не было чувство обиды или оскорбления. Меня вообще нелегко обидеть, шуткой — тем более. Но маршальская притча не была шуткой. Неделин счел необходимым дать отпор моему неприемлемому пацифистскому уклону, поставить на место меня и всех других, кому может прийти в голову нечто подобное …». Необходимо добавить, что М.И. Неделин, будучи уже Главкомом РВСН (Ракетные войска стратегического назначения) сгорел заживо 24 октября 1960 года, вместе примерно еще с сотней подчиненных ему высших офицеров и специалистов, во время испытаний новой межконтинентальной баллистической ракеты; трагедия произошла, потому что при возникновении проблем с запуском ракеты он приказал делать нечто, находящееся в вопиющем противоречии с элементарными требованиями безопасности. То же самое эти «направляющие» могли сделать и со всем человечеством.

(Четвертая сахаровская конференция по физике, ФИАН, 18–23 мая 2009 г.)

Работа и юмор

Юмор, подобный юмору автора скульптуры (Рис.), — это всегда хорошо, однако то, что делали ученые, было очень серьезно. Профессор В.И. Ритус, ветеран Отделения теоретической физики ФИАНа и участник нашей конференции, недавно поделился со мной яркими воспоминанием начала 1950-х, когда он работал в группе Сахарова в «Арзамасе-16». Единственная копия «Слойки» РДС-6с, которую они тогда разрабатывали, была «подвешена» в сборочном цехе завода взрывчатых веществ № 2, на котором собирались и атомные бомбы. Владимир Иванович часто посещал этот завод и, как он рассказал, больше всего ему запомнился огромный ангар, в котором лежали никак не охраняемые гигантские, около метра в диаметре, блестящие полусферы - заготовки взрывчатки для обжатия центрального делящегося ядра атомных бомб, стояли и лежали корпуса бомб (либо без «начинки», либо уже готовые к употреблению бомбы), среди которых ходили представители армейской и морской военной приемки.



Рис. Макет модельной сборки первой советской водородной бомбы, сделанный Ю.Н. Клинцовым, «Арзамас-16», 1953 г.

Директором завода № 2 был инженер-полковник А.Я. Мальский, одно время он был также заместителем начальника объекта. Анатолий Яковлевич был очень ярким человеком — гигантского роста, с огромными ручищами, блестящий рассказчик, говорил громко и также громко смеялся; я его хорошо запомнил, потому что отец любил с ним общаться, и Мальский часто бывал у нас дома. Только такой веселый человек мог в день ареста Берии 26 июня 1953 г. сотворить ставшую легендарной шутку с Уполномоченным Л.П. Берии на объекте В.И. Детневым — тем самым, который, как явствует из сравнительно недавно рассекреченных документов, постоянно писал Берии «нехорошие» докладные на руководство объекта и на ученых. Мальский с Детневым были друзьями. Поясню, что ужасный Л.П. Берия был в то время министром внутренних дел, куратором всего Атомного проекта СССР, вторым после Сталина (который умер за 110 дней до описываемого события) самым уважаемым человеком в божественной иерархии советских вождей. Сообщение об аресте «врага народа» Лаврентия Берии Мальский услышал рано утром по радио и, придя на работу, сразу направился в кабинет своего друга, у которого над столом, конечно же, висел большой портрет шефа. О новых шокирующих событиях Детнев ничего еще не знал. Войдя в кабинет, Мальский сказал: «Ты что же, Василий Иванович, под этой сволочью сидишь?». Жестокая шутка, эффект которой превзошел все ожидания! Потом Мальский не раз с великим удовольствием и во всех деталях рассказывал, как Детнев вскочил с кресла с перекосившимся лицом, что он закричал.

Все они были молоды и веселы. После успешного испытания «Слойки» 32-летний Сахаров, как известно, стал академиком, а также к нему, как особо важному для государства ученому, были приставлены телохранители («секретари») — как это было у Курчатова, Харитона, Зельдовича. И как-то весной во время ледохода на реке Сатиз молодой академик решил порезвиться: стал прыгать со льдины на льдину. Смертельный номер, при падении в воду шансов выжить никаких. И телохранитель Сахарова, головой отвечающий за его жизнь и безопасность, естественно страшно испугавшись, стал догонять его по льдинам, выхватив пистолет и крича привычное: «Стой, стрелять буду!»..



Рис. Я.Б. Зельдович, А.Д. Сахаров и Д.А. Франк-Каменецкий, Саров, середина 1950-х.
Фото предоставлено Е.Е. Франк-Каменецкой

На Рис. мы видим этих блестящих людей в период, когда они создавали супербомбу. Снимок сделан на участке коттеджа Д.А. Франк-Каменецкого в Сарове. Когда много позже Стивен Хоукинг впервые встретился с Яковом Борисовичем Зельдовичем на международной конференции, то очень удивился тому, что пред ним один человек, и пояснил (с помощью своего механического голоса), что считал фамилию Зельдовича общим псевдонимом большой группы советских физиков, наподобие знаменитого Бурбаки французских математиков. Давид Альбертович Франк-Каменецкий — тоже крупный ученый. И все они были очень хорошие люди, к тому же с хорошо развитым чувством юмора. На Рис. представлены шуточные картинки-шаржи Сахарова, нарисованные им в те самые годы во время важных заседаний. Шутки, различные розыгрыши были повседневной рутиной жизни ученых ядерного центра. И главным выдумщиком в этих делах был Я.Б. Зельдович.



Рис. Шуточные рисунки Сахарова, Саров, 1950-е гг



Рис. То же: автопортрет и Я.Б. Зельдович.

К этому же периоду относится яркий эпизод, наглядно показывающий особый способ мышления Сахарова, о котором незадолго до своей смерти в 1987 году Я.Б. Зельдович рассказал сотруднику Теоротдела профессору И.М. Дремину. Игорь Михайлович тоже участвует в нашей конференции и находится здесь среди нас в этом зале. Разговор начался с замечания Якова Борисовича: «Я могу расклассифицировать всех физиков в Союзе, разложив их по полочкам. Но не могу найти такой полочки для Сахарова!». И в ответ на удивленный вопрос Дремина: «Почему?», он и рассказал следующий эпизод. Однажды в 50-е в процессе конструирования сверхбомбы возникла необходимость получить некую критически важную цифру. А поскольку правительственные сроки были жесткие, то Институту была поставлена задача сделать это в течение месяца. Задание было выдано двум теоретическим группам (Зельдовича и Сахарова) и двум экспериментальным группам. Каждая группа работала, не зная о том, что параллельно ту же работу выполняют три других коллектива. О существовании четырех групп знал только Я.Б. Зельдович, который, естественно, никому ничего не говорил. Зельдович рассказал Дремину, что его теоретическая группа в течение месяца провела многочисленные расчеты, но так и не смогла придти к какому-либо определенному результату. По прошествии месяца он пришел к Сахарову и спросил о его результате. Андрей Дмитриевич сказал, что он сам кое-что прикинул и оценил ожидаемую цифру. Тогда Зельдович попросил его написать этот результат на доске и закрыл его ладонью. После чего пригласил в комнату руководителя одной из экспериментальных групп и попросил написать рядом их результат. И тоже закрыл его другой рукой. Потом вторая экспериментальная группа написала рядом их результат, после чего Зельдович убрал с доски руки. Оказалось, что все три цифры совпали. Каким образом Сахаров угадал правильный результат остается загадкой. И это не единственный случай такого рода. Вероятно, именно поэтому Я.Б. Зельдович говорил: «Мой мозг — это компьютер, который работает в 10 раз лучше мозга обычного человека. Мозг Сахарова невозможно классифицировать, он иначе устроен». В связи с этим уместно напомнить цитированные выше слова И.Е. Тамма о чистом листе бумаги и способе мышления Сахарова.

(Четвертая сахаровская конференция по физике, ФИАН, 18–23 мая 2009 г.)

Преступление тысячелетнего срока давности и Московский договор о запрещении ядерных испытаний

В начале 1957 года И.В. Курчатов, научный руководитель Атомного проекта СССР, предложил Сахарову изучить вопрос о вредных биологических последствиях ядерных испытаний в атмосфере. Сахаров пишет в воспоминаниях, что это предложение было связано с появившимися в иностранной печати сообщениями о разработке в США «чистой» термоядерной бомбы — якобы более приемлемой в моральном и военно-политическом смысле. «Я должен был объяснить, что на самом деле это не так… Т.е. цель была откровенно политической, и поэтому присутствовал неблаговидный элемент некоторой односторонности. Но в ходе работы над статьей и после ознакомления с обширной гуманистической, политической и научной литературой, я существенно вышел за первоначально запланированные рамки».

Сахаров пришел к заключению, суммированному в статье «Радиоактивный углерод ядерных взрывов и непороговые биологические эффекты» («Атомная энергия», 4 (6) 576-580, 1958, статья опубликована с личного одобрения Н.С. Хрущева), что многие тысячи из будущих поколений жителей Земли неизбежно умрут по причине генетических повреждений, являющихся следствием проводимых сегодня испытаний. Этот вывод послужил началом его драматической борьбы за сокращение и полное запрещение ядерных испытаний, вызывающих радиоактивное заражение окружающей среды. Его аргументация была действительно странной: он настаивал на том, что смерть от рака некоего человека, живущего через тысячу лет после нас, наступившая по причине наших действий сегодня, является преступлением, тем более тяжелым, что оно анонимно и полностью безнаказанно. «Сложившаяся у меня точка зрения на ядерные испытания в атмосфере, как на прямое преступление против человечества, ничем не отличающееся, скажем, от тайного выливания культуры болезнетворных микробов в городской водопровод, - не встречало никакой поддержки у окружавших меня людей.». Эта с таким трудом понимаемая логика Сахарова отражала его общий подход, а по сути душевное качество, — внимание к индивидуальной человеческой трагедии, острое чувство ответственности за эту трагедию независимо от того где и когда случилась беда. Позже эта глубокая внутренняя позиция стала краеугольным камнем его правозащитной деятельности.

А тогда, в начале 1960-х, результатом этой «странной» позиции стал т.н. Московский международный договор 1963 года о запрещении ядерных испытаний в трех средах (атмосфера, вода, космос). В названной выше статье 1958 года о «непороговых биологических эффектах» Сахаров писал: «Прекращение испытаний непосредственно сохранит жизнь сотням тысяч людей и будет иметь еще большое косвенное значение, способствуя ослаблению международной напряженности, способствуя уменьшению опасности термоядерной войны — основной опасности нашей эпохи». Однако путь «длиною пять лет» от этого «теоретического» тезиса (1958 г.) до вполне реального запрета испытаний в трех средах (1963 г.) был очень не простым. В конце концов вопрос решился положительно, потому что в Большой политике, как и в теннисе, надо уметь «не упустить мяч», уловить тот момент, когда относительно слабое воздействие может привести к «макроскопическим» результатам. Весь этот круг вопросов постоянно активно обсуждался в теоретическом отделе ядерного центра «Арзамас-16», и в какой-то момент коллега Сахарова по H-бомбе В.Б. Адамский (он регулярно читал «Bulletin of the Atomic Scientists», поступавший в ядерный центр, и был в курсе событий) написал проект письма руководству СССР с предложением исключить из переговорного процесса спорный вопрос о запрещении подземных ядерных испытаний. Сахарову идея понравилась, он вышел с ней на Министра среднего машиностроения Е.П. Славского, который донес ее до Хрущева, а тот в свою очередь воспользовался этой идеей как политически выигрышной советской «миротворческой» инициативой. В результате вот уже в течение 46 лет ядерные сверхдержавы не проводят отравляющие окружающую среду ядерные испытания. (См. подробнее в «Воспоминаниях» Сахарова.

Но, как уже говорилось, путь к этому результату был труден. В 1961–1962 гг. Хрущев был чрезвычайно раздражен позицией Сахарова, настаивавшего на прекращении испытаний в атмосфере. Одним из самых трагических событий своей жизни, существенно повлиявшим на его взгляды и общие позиции, Сахаров считал неудачу в попытках убедить Хрущева в необходимости отмены одного из двух «дублирующих» испытаний 1962 года: «Это уже было окончательное поражение, ужасное преступление совершилось, и я не смог его предотвратить! Чувство бессилия, нестерпимой горечи, стыда и унижения охватило меня. Я упал лицом на стол и заплакал. Вероятно, это был самый страшный урок за всю мою жизнь: нельзя сидеть на двух стульях!..».

Сахаров говорил мне, что в один из этих драматических дней Хрущев вызвал его в Кремль для разговора. Когда Андрей Дмитриевич вошел в его кабинет, Хрущев поднялся, подошел к нему и, не здороваясь, не приглашая садиться, начал сердито выговаривать, постепенно все более возбуждаясь. В конце концов, он перешел на крик, покраснел, стал топать ногами. Сахаров, который почти на голову выше Хрущева, стоял и молча слушал. Откричавшись 2–3 минуты, Хрущев кратко сказал: «Иди!». А когда Сахаров вышел из его кабинета, он лицом к лицу столкнулся с Л.И. Брежневым, в то время одним из секретарей ЦК КПСС, который через два года в результате кремлевского переворота в октябре 1964 г. сменил Хрущева на посту высшего руководителя СССР. Брежнев очень хорошо знал Сахарова по «бомбовым» делам и, как рассказал Андрей Дмитриевич, все то время, пока он, покинув кабинет Хрущева, шел по очень, очень длинному кремлевскому коридору, Брежнев шел следом и говорил, как он уважает Сахарова - и как ученого, и его общественные позиции и т.п. (когда Хрущева отправили в отставку, то одним из обвинений в его адрес было то, что он не прислушивается к голосу ученых). Да, они там — «на верхнем этаже власти» — хорошо знали Сахарова, хотя сам он всегда оставался «по ту сторону окна».

Чистая наука.

В середине 1960-х Сахаров, параллельно с работой над ядерным оружием, вернулся к занятиям теоретической физикой. В первой статье этого периода, опубликованной в 1965 году, он выдвинул идею о квантовых флюктуациях вакуума на начальном этапе существования Вселенной как причине возникновения неоднородностей распределения вещества на последующих стадиях космологической эволюции. Обнаружение 10 лет назад в эксперименте COBE неоднородностей реликтового излучения возродило интерес к этой работе — чтобы убедиться в этом достаточно набрать в Google слова «Sakharov oscillations», на которые огромное количество сносок в интернете. Я.Б. Зельдович и Р.А. Сюняев развили эту идею Сахарова, Рашид Алиевич рассказывал обо всем этом в своем пленарном докладе в первый день нашей конференции. И, конечно, необходимо отдать должное Зельдовичу и Сюняеву, которые в своей первой работе 1970 года сослались на пионерскую статью Сахарова 1965 года. Тогда это было нетривиально, поскольку в 1970 году Сахаров уже стал «неприкасаемым», и власти настаивали на удалении его имени из любых публикаций.

Этот доклад не является обзором научных достижений Сахарова. Я лишь назову некоторые наиболее значимые результаты. Выше уже говорилось об идеях «магнитной бутылки» и «магнитной кумуляции», положивших начало целым направлениям исследований и экспериментальных разработок. В 1967 году Сахаров опубликовал две чисто теоретические работы, ставшие классическими: о возможности получить эйнштейновское действие Общей теории относительности из квантовых флуктуаций вакуума и объяснение возникновения барионной асимметрии Вселенной на основе «безумной» для того времени идеи нестабильности протона; через 12 лет эта идея естественно возникла в теоретической физике в рамках теории Великого объединения.

Также необходимо назвать работу «Космологические переходы с изменением сигнатуры метрики», написанную в 1984 году в очень трудных обстоятельствах горьковской ссылки. На эту работу часто ссылаются в научных публикациях, в том числе и на этой конференции.

И кто знает, возможно, другая работа Сахарова, написанная в 1986 году в ссылке и посвященная процессам испарения черных мини-дыр, скоро также окажется востребованной. Я имею в виду не раз в последнее время повторенное, тоже вполне «безумное», предположение о возможности обнаружения черных мини-дыр на Большом адронном коллайдере в ЦЕРНе. Также в комментариях к работе в книге И.Д. Новиков и В.П. Фролов отмечают, что эта работа Сахарова «указывает на совершенно новую, неожиданную возможность наблюдательных проявлений “теневого мира” через его воздействие на испарение черных мини-дыр». Там же В.А. Рубаков пишет: «Комментируемая статья направлена в далекое будущее. В ней указан, возможно, единственный способ непосредственного экспериментального исследования процессов при энергиях, заведомо недоступных для ускорителей (вплоть до планковских)». Рубаков также отмечает: «Одна из интересных проблем, поставленных в работе, - это задача вычисления скорости рождения протяженных объектов (монополей, струн) черной мини-дырой».

http://www.slovosfera.ru/history/alt...r_saharov.html

Петр Лебедев, ФИАН, Клавдия Вихирева и Елена Боннэр.

Многое связывает А.Д. Сахарова с Физическим институтом им. П.Н. Лебедева. Начать с того, что его отец, Дмитрий Иванович Сахаров, был студентом Петра Николаевича Лебедева во время учебы на физическом факультете МГУ. Давление света, впервые экспериментально обнаруженное Лебедевым, 40 лет спустя было использовано Сахаровым для сжатия рабочего тела водородной бомбы и инициирования ее взрыва. Простейшая установка, использованная Лебедевым при получении этого классического результата, находится в кабинете директора ФИАНа этажом ниже. Существуют и этические параллели: П.Н. Лебедев, будучи чрезвычайно далек от любой политической или общественной деятельности, одновременно был человеком высоких нравственных устоев, и поэтому, повинуясь законам чести, подал в отставку вместе с большой группой своих коллег в знак протеста против репрессивных действий царского правительства в отношении студентов и ряда руководителей Московского университета. В результате его лаборатория в университете была разрушена, и, хотя частные спонсоры вскоре начали строить для него институт (см. здание на Рис. 13, где 28 апреля 1934 г. был основан ФИАН), его сердце не выдержало испытания; он умер в марте 1912 г. в возрасте 46 лет и, возможно, только поэтому не был удостоен Нобелевской премии, на которую был выдвинут за открытие давления света.

Сахаров поступил в аспирантуру ФИАНа в 1945 г., работал здесь до 1950 г., когда перешел на работу в Ядерный центр в Сарове, и снова вернулся сюда в 1969 г., после того, как он был отстранен от секретных работ за публикацию на Западе своих знаменитых «Размышлений…». В марте 1969 г. скончалась от рака его жена и мать его троих детей Клавдия Алексеевна Вихирева. Я был на ее похоронах. Это была настоящая трагедия.

После ее смерти Сахаров находился в состоянии глубокой депрессии. Тогда профессор Теоротдела Е.Л. Фейнберг, скончавшийся 4 года назад, посетил его с предложением написать официальное заявление о приеме на работу в ФИАН. Андрей Дмитриевич написал нечто совершенно неформальное на листке бумаги, что и было представлено в отдел кадров, и таким образом он вернулся в ФИАН.

В этот же период он все в большей степени включается в правозащитную деятельность. На этих путях он встретил Елену Георгиевну Боннэр, они поженились в январе 1972 года.

Это была поистине счастливая встреча. И Сахаров не раз повторял, что именно под влиянием Елены Георгиевны он в своей общественной деятельности стал в большей мере ориентироваться на помощь конкретным людям, на первостепенность защиты индивидуальных прав человека.

А сейчас я прервусь, чтобы дать слово дочери Е.Г. Боннэр Т.И. Янкелевич, которая только что прибыла из аэропорта и которая выступит на нашей конференции от ее имени. Но перед этим два замечания о Е.Г. Боннэр в связи с физикой Сахарова:

1. Елена Георгиевна вспоминала, как однажды в середине 1970-х, когда они с Андреем Дмитриевиче прогуливались вечером, и темное небо все было в звездах, он ее спросил: «Ты знаешь, что у меня самое любимое?». И сам ответил: «Реликтовое излучение».
2. Недавно в интервью Е.Г. Боннэр попросили охарактеризовать Сахарова кратко, одним словом. И она ответила чистую правду: «Он был физик».

Представляя Татьяну Янкелевич, я замечу, что многие исторически важные победы Сахарова были бы невозможны без соответствующей поддержки, соответствующего давления на политические круги Запада, и через это — на советские властные структуры. Эту поддержку, это давление кто-то должен был организовать. Простая истина состоит в том, что все важное, что случается в нашем мире, делается не системами, а отдельными людьми, действующими, как правило, по своей собственной инициативе и под свою личную ответственность. Организационным центром поддержки Сахарова на Западе в течение ряда лет были Татьяна Янкелевич и ее муж Ефрем Янкелевич, к сожалению, скончавшийся два месяца назад. Я пользуюсь случаем, чтобы от имени участников конференции выразить Татьяне искренние соболезнования в связи с этой потерей.

http://www.slovosfera.ru/history/alt...r_saharov.html

Татьяна Янкелевич обращается к конференции от имени Елены Боннэр. Последний год жизни Сахарова.

Татьяна Янкелевич приветствовала участников конференции от имени Елены Боннэр и по ее просьбе зачитала ее недавно написанную статью «Межрегиональная депутатская группа и Андрей Сахаров», посвященную общественной деятельности Сахарова в последний год его жизни — в бурный «перестроечный» 1989-й. В основной своей части статья посвящена созданию в июне 1989 г. и деятельности группы демократически настроенных депутатов только что избранного нового представительного органа власти — Съезда народных депутатов. Указанное объединение депутатов получило название Межрегиональная группа депутатов (МГД). Елена Боннэр с горечью пишет о том, как насущные демократические инициативы Сахарова не получали поддержки даже среди его партнеров по МГД.

Так в начале декабря 1989 г., за несколько дней до кончины, А.Д. Сахаров выступил с инициативой проведения всеобщей 2-х часовой политической забастовки с требованием отмены 6-й статьи Конституции СССР — статьи, провозглашавшей руководящую роль КПСС. Елена Георгиевна пишет, что непосредственно перед этим, в конце ноября, аналогичное требование вывело на улицы Праги сотни тысяч людей, в результате правительство ушло в отставку, из Конституции была исключена статья, провозглашающая «однопартийность» власти, и начался принципиально новый демократический этап развития страны. Ничего такого в СССР не произошло, а инициатива Сахарова не была поддержана даже большинством демократов из ближайшего окружения.

Возвращаясь к своему докладу и в развитие отраженной в статье Елены Георгиевны Боннэр темы непростых событий последнего года и последних дней жизни А.Д. Сахарова, скажу, что Первый Съезд народных депутатов (25 мая — 9 июня 1989 г.), после которого была создана МГД, известен в первую очередь драматическими выступлениями Сахарова, транслировавшимися по телевидению на всю страну.

Призыв Андрея Дмитриевича провести 11 декабря всеобщую политическую забастовку, хотя и не был поддержан МГД, но, благодаря западному радио, стал широко известен по всему СССР, и очень многие трудовые коллективы на него откликнулись. В том числе тысячи телеграмм и писем поддержки, сообщающих о проведении забастовки, поступили на имя Сахарова и сюда в ФИАН.



Сахаров выступает здесь в этом зале, на собрании, посвященном проведению забастовки, за три дня до своей неожиданной кончины. Перечеркнутое «6» на плакате означает основное требование забастовки — отменить 6-ю статью Конституции СССР.

Коробки с десятками тысяч писем поддержки этого требования Сахаров представил Горбачеву 12 декабря на открытии Второго Съезда народных депутатов. Горбачев очень резко ему ответил. Это видела по телевизору вся страна, и многие потом обвиняли Горбачева в том, что Сахаров, якобы, сильно распереживался из-за этого его выговора и потому через два дня умер. Однако такая интерпретация событий по-детски наивна; Андрей Дмитриевич делал то, что считал нужным делать для конструирования, построения в нашей стране демократической системы правления, и такой пустяк как раздраженная реакция М.С. Горбачева в принципе не мог вывести его из равновесия. Когда он умер, это случилось примерно в 20.30 14 декабря 1989 года, он был один в квартире с незапертой дверью. В официальном медицинском заключении сказано, что смерть наступила от остановки сердца, что, по видимому, чистая правда. Однако это заключение не отвечает на вопрос «Почему остановилось сердце?». Я не раз говорил это раньше и повторю сейчас: по моему мнению, неожиданная смерть Сахарова в возрасте 68 лет — это историческая загадка, которая вряд ли когда-либо будет разгадана.



Тысячи людей пришли проститься с А.Д. Сахаровым, в церемонии прощания приняли участие и лидеры государства, включая М.С. Горбачева.

http://www.slovosfera.ru/history/alt...r_saharov.html

Сахаров, Теллер, Рейган, Миттеран.

Я должен сказать, что приведенное Е.Г. Боннэр в только что зачитанной статье сопоставление событий конца 1989 года в Чехословакии и у нас действительно наводит на грустные мысли: Россия — это кладбище несбывшихся социальных надежд и нереализованных замечательных реформ. Так было на протяжении всей многовековой истории нашей страны, и до сих пор не случилось ничего, что могло бы опровергнуть это печальное правило. Однако сие не означает, что такое не может случиться в будущем. Как не раз повторял Сахаров: «К счастью, будущее непредсказуемо, а также (в силу квантовых эффектов) - и не определено… Оно творится всеми нами — шаг за шагом в нашем бесконечно сложном взаимодействии...».

В связи с этим уместно вспомнить слова Эдварда Теллера: «Мое краткое общение с Сахаровым утвердило меня в мысли о том, что он был оптимистом. Себя я тоже считаю оптимистом. По-моему, оптимизм — это необходимая добродетель. Пессимист — это человек, который всегда прав, но не находит в этом никакой радости. Оптимист же верит, что будущее не предопределено и старается всячески его улучшить…».

Сахаров и Теллер встретились только однажды — на 80-летнем юбилее Теллера в ноябре 1988 года. Андрей Дмитриевич прибыл в Вашингтон челночным авиарейсом из Нью-Йорка и очень скоро, в тот же день, должен был лететь обратно. Так что у них было только 40 минут для беседы, которые они посвятили, в основном, обсуждению их разногласий по СОИ.



Это была первая в жизни Сахарова поездка за рубеж. Вернувшись в конце декабря в Москву, он вскоре пришел, как обычно, на вторничный семинар Теоротдела. И коллеги попросили его в начале семинара рассказать о поездке. Надо сказать, что Сахаров был прекрасный рассказчик, то, что он говорил, было настолько интересно, что пришлось извиниться перед приглашенным на семинар докладчиком, перенести его научный доклад на следующий раз, и 2 часа Андрей Дмитриевич рассказывал о своем удивительном путешествии, о встречах с высшими руководителями США, Франции, других стран. В частности, он подробно остановился на встрече с Президентом США Рональдом Рейганом, они обсуждали проблемы разоружения, Сахаров мотивированно критиковал инициированную Рейганом программу СОИ и т.п. Тогда профессор Б.М. Болотовский (автор упоминавшегося выше гимна студентов-физиков «Дубинушка») спросил: «Андрей Дмитриевич, а Вы уверены, что Рейган понимал то, что Вы говорите?». На что Сахаров ответил: «Это не имеет значения. Я старался говорить медленно, следил, чтобы мои слова успевали записывать референты. Потому что потом анализируется только то, что записано». Вот очевидная демонстрация справедливости главного тезиса данного доклада: в своей общественной деятельности Сахаров всегда оставался человеком точных наук, физиком, конструктором-разработчиком.

И невозможно забыть красочный рассказ Андрея Дмитриевич о приеме, оказанном ему и Елене Георгиевне Президентом Франции Франсуа Миттераном (Е.Г. Боннэр не была с Сахаровым в США, но прилетела во Францию, когда он туда прибыл после США). Сахаров рассказал, что передвигались они по Парижу с президентским эскортом мотоциклистов. А когда подъехали к Елисейскому дворцу, то Миттеран с супругой встречали их снизу у входа. И вот перед ними длинная лестница, ведущая вверх ко дворцу, покрытая красным ковром. А по сторонам лестницы - две шеренги гвардейцев с огромными палашами у ног. Но только Миттеран и Сахаров с женами ступили на эту лестницу, гвардейцы взметнули свои палаши. Андрей Дмитриевич сказал, что это было очень красиво и очень торжественно, и он тогда спросил Миттерана к чему такие церемонии. На что Президент Франции, повернувшись к нему, ответил: «Вы Гость Республики!». Напомню, что было это в декабре 1988 г.

http://www.slovosfera.ru/history/alt...r_saharov.html

Ссылка. Универсальный инструмент «имплозии» и феномен кристалла «Батавские слезки». Интуиция и инстинкт самосохранения. Три «динамические характеристики» методологии и способа мышления Сахарова.

А примерно за 9 лет до того, 22 января 1980 года Сахаров был задержан на улице, по дороге на семинар в ФИАНе, и на самолете вывезен в г. Горький, 600 км. на восток от Москвы и в 100 км. на север от ядерного центра «Арзамас-16», в котором он работал в 1950–1968 гг. Эта ссылка длилась почти 7 лет. Драматические события этого периода описаны в «Воспоминаниях» А.Д. Сахарова, в книге Е.Г. Боннэр «Постскриптум», а также в воспоминаниях коллег.

Сразу после высылки Сахарова власти потребовали, чтобы он был уволен из ФИАНа. Но в этом вопросе они потерпели поражение. Коллеги устроили нечто вроде «итальянской забастовки», настаивая, что согласно существующим правилам Академик не обязан присутствовать на рабочем месте, и не может быть уволен «за прогулы». В то же время В.Л. Гинзбург, бывший тогда начальником Теоротдела, предпринимал нетривиальные усилия в попытке убедить партийные верхи в том, что Сахарову надо создать условия для занятий научной деятельностью и что необходимо разрешить теоретикам Теоротдела посещать его в Горьком. В конце концов, в начале марта 1980 года на высшем политическом уровне СССР все эти предложения были приняты. Разумеется, это произошло по причине колоссального давления, оказанного на советские власти извне, в первую очередь давления со стороны международного научного сообщества. Однако и «внутренние» усилия коллег, очевидно, также сыграли ключевую роль. Таким образом, искомый результат был достигнут с применением метода имплозии (взрыв, направленный внутрь), когда создается давление, направленное в одну и ту же точку с разных сторон — так же как в конструкции атомной или водородной бомб.

Такого типа «общественная имплозия» не раз применялась в то время для спасения людей. Я покажу на примере как это работало. Эту наглядную картинку я продемонстрировал в своем докладе на Первой сахаровской конференции по физике в мае 1991 г.



Речь идет о событиях декабря 1981 года во время ссылки Сахарова в Горький, когда он и его жена Елена Боннэр объявили «смертную» голодовку с единственным требованием — разрешить молодой девушке Лизе Алексеевой, невесте сына Е.Г. Боннэр, выехать за рубеж к своему жениху. Лиза не была их родственницей, она не была диссидентом и не имела никакого отношения к государственным секретам. Однако безжалостные власти сделали ее заложником общественной деятельности Сахарова, и сложилась совершенно безвыходная, по-человечески невыносимая ситуация. После 17 дней голодовки А.Д. Сахаров и Е.Г. Боннэр победили, т.е. они не умерли, а, напротив, власти уступили — дали разрешение Лизе Алексеевой на выезд за рубеж. Чудо это явилось результатом «коллективного эффекта», множественных и разнообразных усилий, направленных на достижение одной цели — как это показано на Рис. 21. В то же время достигнутый, казалось бы, малозначащий результат явился важнейшим шагом к построению нового более безопасного мира. Дело в том, что требование выезда этой девушки за рубеж вступало в противоречие со всеми законами и правилами советской системы. А когда гигантская система вынуждена вести себя нестандартно, т.е. в прямом противоречии со своим «фундаментальными» внутренними законами, то возникает эффект кристалла «Батавские слезки», когда разрушение маленького кончика меняет всю структуру большого кристалла.

Таков был общий подход Сахарова, ясно сформулированный в его Нобелевской лекции: соблюдение индивидуальных прав человека, бескомпромиссность в вопросах элементарной гуманности — лучший способ обеспечить международную безопасность; лидеры и правительства, нарушающие права граждан своих стран, опасны для всего мира; невмешательство во внутренние дела в вопросах соблюдения прав человека неприемлемо. Всё это сегодня кажется очевидным, но в жизни парадоксальным образом самые простые вещи оказываются самыми трудными для понимания. Сахаров с невероятной настойчивостью и последовательностью добивался усвоения этих истин, будучи одновременно и учителем, и исследователем, а иногда и объектом поставленных им самим, как представлялось, смертельно опасных «пробных экспериментов». В истории науки известны случаи, когда, например, создатель новой вакцины первую ее инъекцию делает самому себе. В таком случае возможны два варианта: если его идеи были ошибочны, он умирает, если же он был прав, то результатом становится спасение жизней миллионов людей. Сахаров не раз совершал действия, казавшиеся самоубийственными. И оставался невредим. И таким образом делал еще один шаг к изменению мира к более безопасному его состоянию.

Чрезвычайно наглядную иллюстрацию этого «метода» Сахарова дал многолетний сотрудник ОТФ профессор Д.А. Киржниц (1926-199, сравнив его действия с подвигом русского летчика Константина Арцеулова во время Первой мировой войны. В 1916 году, проверяя правильность своих представлений о механизме выхода из смертельного штопора, Арцеулов первым в истории авиации преднамеренно «свалил» свой самолет в штопор (совершив, как были уверены сотни свидетелей этого эксперимента, демонстративное самоубийство) и благополучно вышел из него, создав методику, спасшую жизнь множеству летчиков. Давид Абрамович говорил мне, что был лично знаком с Арцеуловым и что знаменитый летчик-испытатель не миновал сталинских лагерей. По методу Арцеулова надо было делать нечто противоестественное, прямо противоположное тому, к чему взывали инстинкт самосохранения и тогдашний опыт пилотирования, - нужно не противодействовать тем уклонениям от курса, которые ведут к сваливанию в штопор, а, напротив, усиливать их! Не стараться выйти из штопора, а, напротив, сделать падение самолета еще более крутым и тем самым набрать скорость, при которой возможен последующий выход из пике.

Многие действия Сахарова тоже казались современникам совершенно противоестественными, вступающими в противоречие с инстинктом самосохранения. Назову, к примеру, его первую пресс-конференцию для иностранных журналистов 21 августа 1973 года, когда сверхсекретный ученый, в недавнем прошлом разработчик ядерных зарядов, заявил об опасной сверхмилитаризации Советского Союза, о его агрессивности, об угрозе «заражения мира тем злом, которое гложет Советский Союз», разъяснив публично свою главную идею: в отсутствии демократических реформ и соблюдения прав человека в СССР экономическая «разрядка» чрезвычайно опасна; «Они (т.е. Запад — Б.А.) должны понимать, что имеют дело с крайне коварным партнёром, располагающим преимуществами тоталитарного режима». И произнеся эти слова в Москве, в столице критикуемого им первого в мире государства «реального социализма» Сахаров, тем не менее, остался жив, хотя никто не мог понять «Почему?!». И даже сегодня это остается вопросом для историков.

Выступая здесь в ФИАНе в 2002 году при открытии Третьей сахаровской конференции по физике, я, разумеется достаточно условно, определил три «динамические характеристики» мышления и способа действий Сахарова:

1. Во-первых это, так сказать, «способность считать до двух», т.е. видеть одновременно две стороны медали, что представляет трудность для многих и многих. Специфический холизм мышления Сахарова отмечали многие его коллеги. Он действительно видел рассматриваемую проблему «в целом», во всей ее сложности, с учетом всевозможных деталей и, что наиболее существенно, в динамике. Картина возникала сразу и с ожидаемым ответом в конце. И всё это, включая действия уже совершенные или только планируемые, обдумывалось и переосмысливалось снова и снова.
2. Вторая характеристика ментальности Сахарова, очевидно перекликающаяся с первой, может быть названа «постоянное ощущение возможности собственной ошибки». Многие из тех, кто общался с Сахаровым, отмечали с немалым удивлением его достаточно необычный способ дискуссии. Андрей Дмитриевич практически никогда не спорил, не возражал. Разговор для него был поводом, способом достичь лучшего понимания проблемы. Он очень внимательно слушал, но зачастую ответом на горячую тираду собеседника было молчание. Или же ответ следовал после довольно длительного обдумывания. Очевидно, что слушая собеседника, он думает, возможно переосмысливает проблему «с чистого листа» (см. вышеприведенное высказывание И.Е. Тамма). Вот как об этом говорит сам Андрей Дмитриевич в своих «Воспоминаниях»: «Свои выступления по общим вопросам я считаю дискуссионными, склонен подвергать многие мысли и мнения сомнению и уточнению. Мне близка позиция Колаковского, который в своей книге «Похвала непоследовательности» пишет: "Непоследовательность — это просто тайное сознание противоречивости мира… Это постоянное ощущение возможности собственной ошибки, а если не своей ошибки, то возможной правоты противника". Но мне всё же хотелось бы, - продолжает Сахаров, - заменить слово «непоследовательность» каким-то другим, отражающим также и то, что развитие личности и социального сознания должно соединять в себе самокритическую динамичность с наличием неких ценностных «инвариантов»… Я не профессиональный политик и, быть может, поэтому меня всегда мучают вопросы целесообразности и конечного результата моих действий. Я склонен думать, что лишь моральные критерии в сочетании с непредвзятостью мысли могут явиться каким-то компасом в этих сложных и противоречивых проблемах». Необычайная по силе убедительность текстов Сахарова, начиная с его «Размышлений…» 1968 года, ставших откровением для самых разных, в том числе остро идейно конфликтующих кругов Запада, по-видимому, обусловлена именно тем, что он не произносил пророчества, не поучал, не спорил, но вовлекал читателя в совместный процесс поиска истины, допуская «возможную правоту противника».
3. И, как уже не раз говорилось, Сахаров был профессиональным конструктором во всем. После того, как он приходил к определенному выводу, он сразу же думал о путях достижения желаемого результата, что, конечно же, требовало нового развития понимания, новых идей и соответствующих действий (см. не раз повторенный им тезис, вынесенный в качестве эпиграфа к докладу). А определив «направление удара», он действовал исключительно целеустремленно, с использованием, при необходимости, «метода Арцеулова», описанного метафорически Д.А. Киржницем (см. выше).

http://www.slovosfera.ru/history/alt...r_saharov.html

«Зверюга в юбке» и возвращение в Москву.

Историческим событием в период нахождения Сахарова в ссылке в Горьком стало его Открытое письмо «Опасность термоядерной войны. Ответ профессору Сиднею Дреллу». Этим письмом Сахаров поддержал направленную против советской «империи зла» программу модернизации ядерных вооружений США, объявленную президентом Рональдом Рейганом. Логика Сахарова была проста и очевидна: если Запад хочет добиться реального ядерного разоружения, то он должен быть сильным. Эта логика учитывала также более общую диалектику: трудности способствуют реформам. Так и случилось. Сверхвлиятельные советские военные и, главное, военно-промышленные круги — то, что называется «военно-промышленный комплекс» - действительно поверили (как потом выяснилось — ошибочно) в то, что программа Рейгана способна в короткий срок превратить советскую ядерную мощь в никому не нужный металлолом. И поэтому они поддержали реформатора Михаила Горбачева в его трудной борьбе за власть с консервативными партийными кругами на историческом Пленуме ЦК КПСС в апреле 1985 года. Избрание на этом Пленуме М.С. Горбачева Генеральным секретарем ЦК КПСС стало началом «Перестройки», и очень быстро сверхдержавы стали договариваться о ядерном разоружении, а Рональд Рейган оказался в Москве на Красной Площади.

Это письмо Сахарова Сиднею Дреллу не было понято частью научного сообщества США — той, которая оппонировала политике Рейгана: «Речь президента Рейгана о «звездных войнах» в марте 1983 г. настолько противоречила (в английском оригинале: “was such an anathema”) целям и задачам федерации…», — профессор Джереми Стоун. Тем не менее эти американские коллеги старались помочь Сахарову, поддержать его в той отчаянной борьбе, которую он вел в ссылке. Одновременно гигантского масштаба усилия в поддержку Сахарова предпринимали тогда «Комитет SOS» (ученые в защиту Сахарова, Орлова, Щаранского), «Комитет озабоченных ученых», тысячи коллег в США, Франции, по всему миру, никак не вовлеченных в спорную «миротворческую» политику, но движимые исключительно соображениями элементарной гуманности и солидарности. Что, согласно Главной идее Сахарова, суммированной в его Нобелевской лекции, и есть самый прямой путь к миру и к международной безопасности.

А помощь Сахарову была тогда очень нужна. Его Письмо «Опасность термоядерной войны» — в поддержку программы Рейгана неизбежно вызвало гнев советских консервативных кругов. После того, как в начале июля 1983 г. письмо было опубликовано на Западе, в СССР началась мощная кампания травли Сахарова и Боннэр. Ведь именно Елена Георгиевна сумела вывезти Письмо Сиднею Дреллу из Горького и передать его за рубеж. И именно она стала главной мишенью клеветнической кампании, основной тезис которой был прост: Сахаров — безвольный человек со «сдвинутой» психикой, которым верховодит эта чудовищная женщина — агент империализма и сионизма.

Очень интересно читать стенограмму заседания Политбюро ЦК КПСС 29 августа 1985 года («Совершенно секретно. Экз. единственный», - «Российские вести» № 65 (111) октябрь 1992 г.), на котором Горбачев предложил уступить требованию полугодовой голодовки Сахарова, т.е. разрешить его жене поездку в США для лечения.

Здесь я должен пояснить: в мае 1984 года Елена Георгиевна была также «заперта» в Горьком, тем самым «мышеловка» захлопнулась, изоляция Сахарова от внешнего мира стала полной, покорно принять эту новую ситуацию было бы для Андрея Дмитриевича самоубийством. Примерно в то же время у Е.Г. Боннэр случился обширный инфаркт, надеяться на эффективное лечение в условиях травли и полной зависимости врачей от КГБ было невозможно. Власти не оставили Сахарову выбора. Ради спасения своей жены он провел две многомесячные голодовки, сопровождавшиеся мучительным принудительным кормлением: первую, неудачную, — в мае–августе 1984 года и вторую, еще более длительную и завершившуюся победой, — в апреле–сентябре 1985 года. Единственным требованием этих голодовок было разрешить Е.Г. Боннэр поездку в США для проведения жизненно необходимой операции на сердце.

Итак, когда они — высшие советские лидеры, между прочим, те самые — с пальцем на ядерной кнопке, обсуждали в августе 1985 г. предложение Горбачева разрешить Е.Г. Боннэр поездку за рубеж, они характеризовали ее такими словами: «Сейчас Боннер (так в стенограмме: Боннер вместо Боннэр) находится под контролем. Злобы у нее за последние годы прибавилось»; «Это — зверюга в юбке, ставленница империализма» (простейший способ найти в интернете эту стенограмму — набрать в поисковой системе «зверюга в юбке»). На слова председателя КГБ Чебрикова: «Поведение Сахарова складывается под влиянием Боннер», Горбачев реагирует: «Вот что такое сионизм». Допускаю, что в попытке добиться положительного решения по своему предложению Михаил Сергеевич старался говорить на понятном и приятном этой публике языке. Мнения членов Политбюро разделились, решение было принято половинчатое, но Горбачев всё же сумел добиться нужного результата, хотя очевидно, что это стало возможным только благодаря гигантской кампании в поддержку Сахарова по всему миру. Важнейший вклад в эту кампанию внес сын Е.Г. Боннэр Алексей Семенов, объявивший 25 августа того же года на площади перед советским посольством в Вашингтоне бессрочную голодовку; прекратил он ее в середине сентября, когда Конгресс США принял жесткую резолюция в поддержку Сахарова и Боннэр. В этой ситуации не уступить Сахарову означало, по сути, сорвать уже назначенные встречи Горбачева с Миттераном и Рейганом.

В сентябре 1985 г. Елена Георгиевна получила разрешение на поездку за рубеж, и Андрей Дмитриевич прекратил свою полугодовую голодовку. Эта победа тоже была подобна «отламыванию кончика» кристалла Батавские слезки, необратимо влияющему на структуру всей большой системы.

В июне 1986 г. Е.Г. Боннэр вернулась из США после успешной операции на сердце, и снова они оба с Андреем Дмитриевичем были полностью изолированы в Горьком — до знаменитого телефонного звонка Горбачева 16 декабря 1986 г. 23 декабря Сахаров вернулся в Москву после почти 7 лет ссылки, и в тот же день он пришел на еженедельный вторничный семинар Теоротдела.



На Рис Андрей Дмитриевич перед дверью своего кабинета в Теоротделе после возвращения из ссылки. Табличка «А.Д. Сахаров» на двери сохранялась все 7 лет его отсутствия. После кончины Андрея Дмитриевича мы сделали в этом кабинете нечто вроде мемориальной презентации фотографий. Также там стоит ретро-стол, принадлежавший И.Е. Тамму и потом «унаследованный» А.Д. Сахаровым.

http://www.slovosfera.ru/history/alt...r_saharov.html

Фото с коллегами. Теоротдел, Матвей Бронштейн, квантовая гравитация и сталинские чистки.

На фото А.Д. Сахаров с коллегами на семинаре Теоротдела. Я хочу обратить внимание на присутствие Якова Львовича Альперта, который в течение многих лет был «ученым-отказником» («отказником» называли человека, которому власти отказали в праве выезда из СССР), председателем неофициального семинара еврейских ученых-отказников; в настоящее время он живет в Бостоне. В ФИАНе он не работал, его присутствие на семинаре в 1989 г. в эпоху перестройки удивление не вызывает. Но я, пользуясь случаем, хотел бы отметить, что все трудные 70-е и 80-е годы различные «неблагонадежные» личности (как, например, другой известный физик-отказник Наум Натанович Мейман или ваш покорный слуга, работавший дворником) имели возможность посещать еженедельный семинар Теоротдела в ФИАНе.



На семинаре в Отделе теоретической физики ФИАНа. Декабрь 1986 г.:
В первом ряду: А. Сахаров, В. Файнберг, Я. Альперт.
Второй ряд: А. Шабад, А. Никишов, В. Ритус.

Следующие две фотографии сделаны на Международном семинаре «Квантовая гравитация» в Государственном астрономическим институте им. П.К. Штернберга (Москва, 25-29 мая 1987 г.).



Брайс ДеВитт, А.Д. Сахаров и Я.Б. Зельдович на международном семинаре «Квантовая гравитация», Москва, май 1987 г.



С. Хокинг и А.Д. Сахаров на международном семинаре «Квантовая гравитация», Москва, май 1987 г.

Также в июне 1988 г. А.Д. Сахаров принял участие в большой конференции в Ленинграде (ныне Санкт-Петербург), посвященной 100-летию А.А. Фридмана, и сделал на ней обзорный доклад «Барионная асимметрия Вселенной». Стивен Хокинг также выступал на этой конференции, и я хорошо помню красочную экскурсию по ленинградским каналам и Хоукинга с женой и детьми на этом катере вместе с другими участниками конференции.

Говоря о квантовой гравитации, Теоротделе и некоторых специфических обстоятельствах истории России, невозможно не назвать имя Матвея Бронштейна, которое уже звучало здесь на конференции в дискуссиях. На Рис. 29 фото Матвея Бронштейна незадолго до ареста 6 августа 1937 г. и расстрела в сталинской тюрьме 18 февраля 1938 г., в возрасте 31 год. Он работал в Отделе теоретической физики ФИАНа.



Матвей Петрович Бронштейн (1906-193. Последнее фото.

В 1938 году Сахаров окончил школу и поступил на первый курс физфака МГУ. Разумеется, он не знал Матвея Бронштейна, но много позже близко познакомился с его вдовой Лидией Корнеевной Чуковской, известным писателем и мужественным диссидентом, другом и соратником Андрея Дмитриевича.

Работы М.П. Бронштейна по квантовой гравитации были опубликованы в середине 30-х годов. В них он высказал пионерские идеи о необходимости пересмотра традиционных представлений о пространстве-времени и, возможно, отказе от римановой геометрии при квантовании гравитации.

Постепенно работы Бронштейна вошли в «ссылочный фонд» современной физики; они обсуждаются в двух больших обзорах по квантовой гравитации, опубликованных в 2004 г. (автор одного C. Keifer, другого C. Rovelli). В изданной в 2006 г. книге Ли Смолина “TheTrouble with Physics”, автор, говоря об истории квантовой гравитации, пишет: «В 1930-е годы мало кто что-либо понимал в этом вопросе. Возможно, первым был русский физик Матвей Петрович Бронштейн, исследовавший эту проблему в своей кандидатской диссертации 1935 года…». Смолин также называет еще одного пионера квантовой гравитации «блестящего молодого французского физика Жака Соломона (Jacques Solomon)», убитого нацистами в 1942 году, и заключает: «Я занимался проблемами квантовой гравитации всю мою жизнь, а узнал я об этих замечательных людях только когда заканчивал работу над этой книгой».

Необходимо пояснить, что в эпоху Сталина почти у каждого, либо в семье, либо в ближайшем окружении были знакомые, ставшие жертвами репрессий. И при этом практически каждый рассматривал случившееся личное несчастье как исключение, как результат трагической ошибки, вообще говоря, нормально работающих органов. «Закрытость», дезинформированность общества была такова, что никто не представлял себе реальный масштаб этих «ошибок», жертвами которых стали миллионы ни в чем не виновных граждан. Матвей Бронштейн был одним из этих миллионов, уничтоженных блестяще отлаженной и самодостаточной машиной истребления людей, не нуждавшейся ни в каких (правовых, логических…) «внешних» обоснованиях арестов и казней. Молодой Сахаров не был исключением из этого правила «всеобщей слепоты». «Я вообще еще слишком мало знал о многих преступлениях сталинской эпохи», — пишет он в своих «Воспоминаниях», говоря о том потрясении, которое испытал, когда в 1966 году впервые прочитал документальное исследование, дающее общую картину этого поразившего страну несчастья. Это знание, конечно же, стало еще одной причиной критического пересмотра Сахаровым «первопринципов» советской системы.

http://www.slovosfera.ru/history/alt...r_saharov.html

Заключение. Не надо заниматься политическими играми, когда творится варварство. «Это чудо науки».

Интересно, что объектом внимания Сахарова были, как правило, вещи грандиозные по своим масштабам: конструкция водородной бомбы, этапы эволюции Вселенной, будущее человечества. Но при этом он удивительным образом чувствовал «болевые точки» проблемы, то «малое», что ключевым образом влияет на «большое», и сосредотачивался на этой «малой» проблеме. И всей своей деятельностью доказал, что «ключ» к решению тяжелейших проблем человечества - это соблюдение индивидуальных прав человека, возвращение к нравственным первоосновам, к тому, чтобы любые идеологии и политические шаги в обязательном порядке сверялись с простейшими критериями гуманности, сочувствия, справедливости. Иными словами: не надо заниматься политическими играми, когда творится варварство.

В завершение повторю основную мысль доклада: способ мышления А.Д. Сахарова и в науке, и при решении общественных проблем был примерно один и тот же, во всех сферах свой деятельности он был физиком, ученым, а также инженером-конструктором. Не будет преувеличением сказать, что науку он обожествлял, преклонялся перед ней, что явствует также и из приводимых ниже двух его высказываний.

Свою лекцию «Наука и свобода» (т.н. «Лионская лекция»), прочитанную на ежегодном конгрессе Французского физического общества в Лионе, 27 сентября 1989 г., А.Д. Сахаров начинает такими словами: «Через десять с небольшим лет закончится двадцатый век… Это был век двух мировых войн и множества так называемых «малых войн», унесших множество жизней. Это был век многих вспышек невиданного в истории геноцида. Несколько недель тому назад я вместе с пятью тысячами своих соотечественников стоял у раскрытой могилы, в которой производилось перезахоронение жертв сталинского террора… И все-таки, когда мы думаем о двадцатом веке, есть одна характеристика, которая для меня кажется невероятно, необычайно важной: XX век — это век науки, ее величайшего рывка вперед…».

Месяцем раньше, в августе 1989 г., завершая свою вторую (и последнюю) книгу воспоминаний, на ее последней странице Андрей Дмитриевич написал:

«Конечно, окончание работы над книгой создает ощущение рубежа, итога. “Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?” (А.С. Пушкин). И в то же время — ощущение мощного потока жизни, который начался до нас и будет продолжаться после нас. Это чудо науки. Хотя я и не верю в возможность скорого создания (или создания вообще?) всеобъемлющей теории, но я вижу гигантские, фантастические достижения на протяжении даже только моей жизни и жду, что этот поток не иссякнет, а наоборот, будет шириться и ветвиться…».

http://www.slovosfera.ru/history/alt...r_saharov.html

Литература

1. В.Б. Адамский, Ю.Н. Смирнов. "Моральная ответственность ученых и политических лидеров в ядерную эпоху", в книге "История советского атомного проекта" — материалы конференции ИСАП-96, Дубна, 14-18 мая 1996 г. Т. 1 - Москва: "Издат", 1997.
2. Сахаров А.Д. Тревога и надежда. Сост. Е.Боннэр. // М.: Интер-Версо, 1991.
3. Сахаровский сборник, подготовленный друзьями к 60-летию А.Д. Сахарова, 1981 г. Сост.: Александр Бабенышев, Раиса Лерт, Евгения Печуро. (Репринтное издание «Сахаровского сборника» с приложением «Последние 10 лет» — М.: Книга, 1991).
4. Горелик Геннадий. Андрей Сахаров. Наука и свобода. М.: Вагриус, 2004.
5. История создания ядерного оружия в СССР (в документах). В 7 томах. Министерство атомной энергии России, Российский федеральный ядерный центр — ВНИИЭФ. Саров («Арзамас-16»), 1999.
6. «Он между нами жил. Воспоминания о Сахарове». Редакционная коллегия: Б.Л.Альтшулер, Б.М.Болотовский, И.М.Дрёмин, Л.В.Келдыш (председатель), В.Я.Файнберг // ОТФ ФИАН — "Практика", Москва, 1996.
7. Сахаров А. Воспоминания. Нью-Йорк: "Изд. им. Чехова", 1990 / Москва: "Права человека", 1996 / Москва: «Время», 2006.
8. Академик А.Д. Сахаров. Научные труды. Редакционная коллегия: Б.Л. Альтшулер, Л.В. Келдыш (председатель), Д.А. Киржниц, В.И. Ритус. // ОТФ ФИАН — ЦЕНТРКОМ. Москва. 1995.
9. Сахаров А.Д. Начальная стадия расширения Вселенной и возникновение неоднородности распределения вещества. ЖЭТФ 49 (1), 345-358 (1965) ([8], стр. 197).
10. Сахаров А.Д. Вакуумные квантовые флуктуации в искривленном пространстве и теория гравитации. ДАН СССР 177 (1), 70-71 (1967) ([8], стр. 155).
11. Сахаров А.Д. Нарушение CP-инвариантности, C-асимметрия и барионная асимметрия Вселенной. Письма в ЖЭТФ 5 (1), 32-35 (1967) ([8], стр. 219).
12. Сахаров А.Д. Космологические переходы с изменением сигнатуры метрики. ЖЭТФ 87 (2), 375-383 (1984) ([8], стр. 299).
13. Сахаров А.Д. Испарение черных мини-дыр и физика высоких энергий. Письма в ЖЭТФ 44 (6), 295-298 (1986) ([8], стр. 314).
14. УФН 161 № 5 (1991), специальный выпуск «К 70-летию Андрея Дмитриевича Сахарова».
15. Боннэр Е. Постксриптум. Книга о горьковской ссылке М.: СП "Интербук", 1990 / М.: "Права человека", 1996 / М.: «Время», 2006.
16. Киржниц Д.А. Грани таланта. В спецвыпуске журнала «Природа», №8, 1990, и в сборнике «А.Д.Сахаров. Этюды к научному портрету. Глазами коллег и друзей. Вольномыслие». Сост.: И.Н.Арутюнян, Н.Д.Морозова. / Физическое общество СССР // «Мир», Москва, 1991.
17. «Андрей Сахаров. PRO ET CONTRA. 1973 год: документы, факты, события». Сост. Г. Дозмарова. М.: Пик, 1991.
18. Горелик Г.Е. Матвей Бронштейн и квантовая гравитация: 70-я годовщина нерешенной проблемы. УФН 2005, vol 48, no 10, pp. 1039-1053.
19. Lee Smolin. The Trouble with Physics. 2006.
20. Сахаров А.Д. «Лионская лекция» («Огонек», № 21, 18 мая 1991 г.) / В приложениях к «Воспоминаниям» А.Д. Сахарова, изданным в 1996 и 2006 гг. (см. [7]).
21. Сахаров А.Д. Горький, Москва, далее везде. Нью-Йорк: "Изд. им. Чехова", 1990 / М.: "Права человека", 1996 / М.: «Время», 2006.

http://www.slovosfera.ru/history/alt...r_saharov.html

[skroznik]

Петр Дмитриевич Грушин

2 (15) января 1906, Вольск — 29 ноября 1993, Москва

советский и российский ученый в области ракетной техники, академик АН СССР (1966).

Создатель ряда ракетно-зенитных комплексов. Ракетно-зенитные комплексы, разработанные академиком, защищали небо над Вьетнамом, Египтом, Сирией, Кубой.

Путь Петра Грушина к конструкторской славе был долгим и нелегким. Небольшой волжский городок Вольск, в котором он родился 15.01.1906 г., ничем не был знаменит. В начале века в нем, известном лишь судостроительным, цементным и пивоваренными заводами, об авиации и не слыхивали. Лишь в июле 1911 г. прибыл в Вольск на "гастроли" победитель первого перелета Петербург-Москва Александр Васильев, аэроплан которого несколько минут покружил в воздухе "для почтеннейшей публики". Впрочем, гастрольный полет не оставил в памяти Грушина никаких воспоминаний. А вот о другой встрече с "большой" авиацией, состоявшейся в середине 1920-х, Грушин вспоминал часто.

- В тот день я возвращался вечером с занятий, солнце еще не скрылось. И вдруг, гремит что-то в воздухе. Низко, над самыми крышами домов, пролетели три самолета и сели за городом, - рассказывал Петр Дмитриевич. - Не я один -все молодое население города напрямик, через заборы и огороды, рванулось к месту посадки. Прибежали, подошли к машинам. Никто нас не заругал. Наоборот, летчикам было забавно видеть наше волнение, разрешили, что называется, "потрогать" их самолеты…

Эта встреча оказалась для Грушина решающей. К тому времени за его плечами уже была учеба в школе, Вольском городском училище, профтехшколе имени Ильича. К своим двадцати годам он в совершенстве овладел слесарным делом, работал на различных станках, водил трактор. И в Вольске, и в соседних с ним Марксштадте и Энгельсе ему было где применить свои знания и умения, но Грушин уже не представлял дальнейшей своей жизни без самолетов.

Начав с простейших авиамоделей, Грушин вскоре стал среди друзей признанным авторитетом в вопросах авиации и авиамоделизма. Во время состязаний модели, созданные его руками, улетали дальше других.



Петр Грушин, студент МАИ, 1932 г.

Однако предпринятая Грушиным попытка стать летчиком оказалась неудачной - в Самарское училище военных летчиков его не пропустила медкомиссия. Но вскоре Грушин получил направление райкома комсомола на учебу в Ленинград - в Политехнический институт, где в те годы было отделение подготовки инженеров для гидроавиации. На этот раз осечки не случилось, и осенью 1928 г. Грушин стал студентом. Через два года, летом 1930 г., все отделение, на котором учился Грушин, перевели в Москву, в только что созданный Московский авиационный институт.

В те времена большинство будущих авиаинженеров училось с вдохновением - авиация не принимала людей равнодушных и безразличных. Но даже среди своих самых увлеченных сокурсников Грушин выделялся трудолюбием и глубиной изучения предметов. "В те годы мы табунками бегали за маститыми учеными и конструкторами, стремясь узнать как можно больше о полюбившемся нам деле", - вспоминал Грушин свои студенческие годы. Его учителями и наставниками были известнейший авиаконструктор Д.П.Григорович, молодой, но уверенно набиравший тогда силу С.В.Ильюшин, ученый Б.Н.Юрьев… Опираясь на их опыт, Грушин сумел обрести свой собственный творческий почерк - научился смело отказываться от привычных решений, предлагая взамен хорошо продуманные новые, лучшие. И не случайно фамилия студента Грушина, передовика учебы из группы 182 постоянно упоминалась в институтской многотиражке "Пропеллер".



Модель самолёта "Бригадный" - победителя конкурса ЦКС Осоавиахима, 1932 г.

Незаурядным оказался и его дипломный проект легкомоторного самолета, над которым с начала 1932 г. он работал вместе с друзьями-сокурсниками Дмитрием Бабадом и Афанасием Мараказовым. Проект под названием "Бригадный" был представлен ими на всесоюзный конкурс, проводившийся ЦК Осоавиахима. 13.10.1932 г. об итогах конкурса написала газета "Известия". В числе победителей значились Грушин, Бабад и Мараказов. Им была присуждена первая премия. Вторую на том конкурсе получил инженер Сергей Королев, разработавший самолет из легкого сплава электрон.



Рекордный самолёт "Сталь-МАИ", 1934 г.




Пётр Грушин (справа) возле самолёта "Октябрёнок", 1936 г.



Пётр Грушин на Тушинском аэродроме перед показательным полётом "Октябрёнка", 1938 г.



"Октябрёнок" в МАИ, 1940 г.

Грушин, окончивший Московский авиационный институт в мае 1932 г., вскоре был принят на работу в Бюро новых конструкций (БНК) Всесоюзного авиационного объединения. В этой организации, которую возглавлял француз Анри Лявиль, в то время создавался цельнометаллический двухместный истребитель ДИ-4. Однако дальше опытного образца дело не пошло, и в середине следующего года БНК было закрыто. В июле 1933 г., после недолгой работы на заводе №39 Московского ЦКБ, Грушин вернулся в МАИ. В "альма-матер" его пригласил на должность своего заместителя знаменитый авиаконструктор Д.П.Григорович, которому Грушин приглянулся, будучи еще студентом. Григорович тогда был перегружен сверх всякой меры: руководил конструкторским бюро, создававшим истребители, возглавлял в МАИ кафедру конструкции и проектирования самолетов, а также руководил группой студентов и дипломников, проектировавших в МАИ цельностальной самолет. В этой группе, выросшей со временем в КБ МАИ, и начал работать Грушин, а создававшийся в КБ самолет стал его первой самостоятельной работой.

Оригинальность самолета, который предназначался для отработки сверхдальних перелетов и был своего рода дублером рекордного туполевского АНТ-25, заключалась прежде всего в материале конструкции - им была нержавеющая сталь. Она и определила название этого самолета - "Сталь-МАИ имени Якова Алксниса". Однако к моменту начала рекордных полетов АНТ-25 самолет не успел. Первый полет на нем был совершен лишь 19.09.1934 г., когда на АНТ-25 уже был установлен первый рекорд дальности полета. Естественно, что потребность в "Сталь-МАИ" отпала, к тому же при его пятом полете произошла авария - на взлете заглох мотор, и уже разогнавшийся самолет пришлось направить к находившейся на границе аэродрома куче песка. Экипаж, в составе которого был и Грушин, не пострадал, но самолет был основательно поврежден и больше не летал.

Следующей работой Грушина в МАИ стала модернизация самого массового самолета того времени - У-2, заключавшаяся в улучшении его аэродинамики, в установке дополнительных бензобаков. В результате, осовремененный У-2 прибавил 15-20 км/час в скорости и несколько сотен километров в дальности полета. Но продолжения эта работа не получила, как и ряд других попыток: затраты на выполнение переделок У-2 всегда оказывались значительно выше ожидавшегося экономического эффекта.

Другая работа, проведенная Грушиным на У-2, заключалась в установке на самолет малогабаритной паровой турбины. Тогда им, совместно с двигателистами МАИ, был создан исследовательский стенд, на котором проводилась отработка основных элементов конструкции новой двигательной установки.

Настоящая же известность пришла к Грушину вместе с "Октябренком". Этот небольшой самолет был построен в МАИ летом 1936 г. Но еще до его постройки разгорелись жаркие споры вокруг схемы "тандем", предложенной Грушиным для "Октябренка". Взявшись усовершенствовать популярную в те годы "летающую блоху" француза Анри Минье, Грушин предложил для своего самолета именно схему "тандем". Рассудить, правильно ли выбрано решение, мог только полет. И 23.10.1936 г. "Октябренка" поднял в воздух один из известнейших летчиков-испытателей того времени - Александр Жуков. А через неделю "Октябренок" победно прожужжал своим 27-сильным мотором в небе над МАИ. Споры о неэффективности подобного "тандема" стихли сами собой.

Несколько лет "Октябренок" был своего рода символом МАИ, его на грузовике возили в составе колонны института во время праздничных демонстраций на Красной площади, а в 1938 г. один из его полетов на Тушинском авиационном празднике был специально снят для кинохроники.



Рекордный самолёт "Сталь-МАИ"





Дальний истребитель сопровождения Гр-1





Ближний бомбардировщик ББ-МАИ

Успех "Октябренка" позволил Грушину приступить к созданию боевого самолета подобной схемы. По замыслу конструктора, он должен был представлять собою скоростной небронированный штурмовик. Такая идеология вполне соответствовала времени. В те годы у многих военных специалистов пользовалась популярностью теория о безопасности атак на наземные цели с большой скоростью, на малой высоте, с пикирования. Кроме тандемной схемы, отличительной особенностью грушинского штурмовика стала размещенная в хвостовой части "Тандема-МАИ" (самолет также назывался МАИ-3 и "Ш-тандем") башня стрелка, которая обеспечивала оборону всей задней полусферы. Отличался самолет и высокой технологичностью, благодаря которой он был в кратчайшие сроки изготовлен в мастерских МАИ.

Первый вылет "Тандема-МАИ" состоялся 05.12.1937 г., и в течение следующего года самолет прошел всю положенную программу испытаний, подтвердив при этом высокие характеристики. Однако испытатели отметили и ряд недостатков штурмовика-тандема. Второй экземпляр "Тандема-МАИ", на котором большинство из недостатков первой машины было устранено и, кроме того, предполагалось установить убирающуюся носовую стойку шасси, так и не был построен.

Опыт, полученный в ходе работ над штурмовиком, был вскоре использован Грушиным при создании следующего самолета - ББ-МАИ. Он предназначался для использования в качестве ближнего бомбардировщика, имел цельнодеревян-ную конструкцию и убирающуюся носовую стойку шасси. Увы, ББ-МАИ оказался на редкость невезучим. Затянувшаяся постройка привела к тому, что его первый полет состоялся лишь в декабре 1940 г., когда у ВВС интерес к этому самолету был утрачен. Самого Грушина к тому времени назначили главным конструктором КБ Харьковского авиазавода №135, а КБ МАИ, выполнявшее в течение нескольких лет роль "питомника" будущих инженеров и конструкторов, было закрыто.

Основной задачей, стоявшей перед Грушиным в Харькове, было обеспечение на заводе №135 серийного выпуска самолетов ББ-1 - будущих ближних бомбардировщиков Су-2. Одновременно его новое КБ взялось за создание дальнего одноместного истребителя сопровождения ДИС-135 (Гр-1). Аналогичные работы велись тогда целым рядом организаций, в том числе КБ Н.Н.Поликарпова и А.И.Микояна. Благодаря предложенной Грушиным форме организации работ, напоминающей популярный много позже хозрасчет, харьковчане оказались в числе лидеров. Их самолет в середине июня 1941 г. был готов к первому полету. Но из-за начавшейся войны его перевезли для испытаний в подмосковный ЛИИ.



Пётр Грушин, 1940-е гг.



Пётр Грушин с женой Зинаидой Захаровной Жевагиной

Там, при запуске одного из его моторов, самолет был поврежден и его пришлось эвакуировать на Урал, в Пермь, куда к тому времени уже был переведен Харьковский авиазавод. Но и в Перми подготовить Гр-1 к полетам не удалось - в январе 1942 г. завод расформировали.

Новым назначением Грушина стало КБ С.А.Лавочкина, работавшее в Горьком. Там летом 1942 г. начинали запускать в серию истребитель Ла-5. Задача, поставленная перед Грушиным на этот раз, была сформулирована по-военному четко - обеспечить скорейший серийный выпуск этих истребителей. И уже осенью 1942 г. первые Ла-5 приняли участие в боях под Сталинградом, а 05.12.1942 г. Горьковский авиазавод отрапортовал о начале массового выпуска новых истребителей. Роль Грушина в этой работе в июне 1943 г. была отмечена орденом Ленина.

Весной 1943 г. Грушина перевели в Москву главным инженером на авиационный завод №381, где также разворачивался выпуск истребителей Лавочкина - Ла-7. Здесь по инициативе Грушина на истребителях Ла-7 был внедрен ряд новшеств, что позволило увеличить боевую эффективность этих самолетов: было усилено вооружение, проведены работы по герметизации кабины пилота, сделаны и другие усовершенствования.



Пётр Грушин и Артём Микоян, 1968 г.

В первые послевоенные годы на заводе №381 развернулась подготовка к серийному изготовлению истребителя И-250 (конструкции А.И.Микояна и М.И.Гуревича) и опытных образцов реактивного истребителя КБ С.А.Лавочкина - Ла-150.

В октябре 1946 г. Грушин перешел на работу в Министерство авиационной промышленности, потом трудился в Спецкомитете по реактивной технике. В сентябре 1948 г. Грушин вновь вернулся в МАИ, став деканом самолетостроительного факультета, а затем и проректором института по научной работе.

В пятидесятые годы Грушину, всю жизнь мечтавшему о создании самолетов, пришлось заняться делом совершенно противоположным - разработкой зенитных управляемых ракет, предназначавшихся для уничтожения самолетов.

Вторая мировая война продемонстрировала огромную боевую мощь авиации. Борьба с самолетами потребовала применения качественно новых средств, в том числе и управляемых ракет. Тогда же развернулись работы по их созданию в Германии, США, ряде других стран. Однако первые результаты были весьма скромными, а потому Грушин оказался практически у истоков создания этого вида оружия XX века - одного из наиболее сложных.

В июне 1951 г. Грушина назначили первым заместителем С.А.Лавочкина. В то время КБ Лавочкина занималось крайне сложным и ответственным делом: создавало ракету для первой отечественной зенитной ракетной системы С-25 "Беркут", предназначавшейся для обороны Москвы. Работа велась в темпе, едва ли не более высоком, чем в военные годы. Сталин, лично поставивший задачу летом 1950 г., потребовал, чтобы "ракета для ПВО была сделана за год". И ракета появилась именно в эти сроки. Начались ее испытания. Однако создателям системы ее наведения и управления из КБ-1 - головной организации С-25 - потребовалось значительно больше времени. Проблемы, вставшие перед КБ-1, оказались качественно иного уровня и потребовали, по сути дела, создания практически новой отрасли промышленности. Лишь 02.11.1952 г. на полигоне Капустин Яр состоялся первый пуск зенитной ракеты, управлявшейся по командам наземной станции наведения, а 26.04.1953 г. был осуществлен первый перехват цели - бомбардировщика Ту-4.



Петра Грушина с 75-летием поздравляет маршал артиллерии Павел Кулешов, 1981 г.

Свое очередное и оказавшееся последним назначение Петр Грушин получил в конце 1953 г. Новым местом работы стало Особое конструкторское бюро №2 (позже - МКБ "Факел"). Должность: главный конструктор - начальник ОКБ. Место, выделенное новой организации на окраине подмосковных Химок, Грушину было хорошо знакомо. Здесь еще до войны летал его "Октябренок", здесь и сам он учился летать в аэроклубе МАИ.

У нового назначения имелась и оборотная сторона - отныне он практически исчез из поля зрения авиационных специалистов и знатоков авиации. Дело, порученное Грушину, требовало принятия именно таких мер секретности. Даже его имя стало одним из самых больших секретов страны и более не связывалось с успехами ее науки и техники. Вплоть до конца 1980-х информация о Грушине в энциклопедиях и словарях заканчивалась словами о том, что "далее он работал самостоятельно и с большим успехом".

Создавая коллектив своего КБ, Грушин начинал, конечно, не с целины. Его основу составили специалисты-ракетчики из московского КБ-1, ставшего основным "заказчиком" ракет нового КБ, а также работники ОКБ-293 М.Р.Бисновата, располагавшегося на этой химкинской территории до зимы 1953 г. Среди специалистов, сделавших первые шаги в деле создания ракет в новом КБ, было много уже известных конструкторов, инженеров, организаторов производства - таких, как Д.Л.Томашевич, Н.Г.Зырин, Е.И.Кринецкий, В.Н.Елагин, Г.Е.Болотов. Немало было и таких, как Е.И.Афанасьев, Г.Ф.Бондзик, чьи таланты и способности полностью раскрылись в работе здесь. И каждый год в совершенно секретную организацию приходили молодые специалисты, заканчивавшие лучшие институты страны, где в те годы велась подготовка инженеров-ракетчиков. Буквально с первого дня работы ОКБ-2 получило приоритет в их выборе, поэтому попадали сюда лишь самые лучшие и талантливые. Очень многие молодые специалисты стали со временем соратниками своего учителя и руководителя. Как и П.Д.Грушин, они полностью отдавали себя порученному делу. Именно в грушинской "школе" начинали свой путь в ракетостроении будущий главный конструктор В.В.Коляскин и генеральный конструктор В.Г.Светлов.

"Пробой пера" для ОКБ-2 стала разработка ракеты 1Д для создававшейся в КБ-1 передвижной зенитной ракетной системы С-75. Эти ракеты со временем стали своего рода визитной карточкой КБ Грушина. Максимально высокая эффективность ракет при их минимальной стоимости и простоте в эксплуатации; разумное сочетание оригинальных решений с уже хорошо зарекомендовавшими себя; реализация технологий изготовления с опорой на наиболее ходовые, освоенные конструкционные материалы и высокопроизводительные методы их обработки - все это предопределило будущую многотиражность ракет Грушина.

Первая зенитная ракета ОКБ-2 была принята на вооружение в декабре 1957 г. А через год ее создатели получили высокие награды: Грушину было присвоено звание Героя Социалистического труда, ОКБ-2 наградили орденом Ленина, десятки работников предприятия получили ордена и медали. Специально для вручения наград 30.12.1958 г. на предприятие приехали руководители страны Н.С.Хрущев и Л.И.Брежнев.

В отличие от многих других ракет, "награжденных" в те годы, ракете 1Д и ее модификациям была уготована многолетняя боевая служба. Ее первый боевой пуск состоялся 07.10.1959 г. - в небе над Китаем ею был сбит высотный самолет-разведчик. А первую цель в небе своей страны ракета настигла 16.11.1959 г. около Волгограда - ею оказался один из американских разведывательных воздушных шаров, летевший на высоте 28 км. Однако эти эпизоды, при всей своей известности, конечно ни в какое сравнение не идут с событием, которое произошло 01.05.1960 г. у Свердловска.

"Неожиданно я услышал глухой взрыв и увидел оранжевое сияние. Самолет вдруг наклонился вперед носом и, кажется, у него отломились крылья и хвостовое оперение. Господи, в меня попали!.. Точно я не знаю, в каком положении падал мой самолет, я видел во время падения только небо…", - так об этой встрече с ракетой рассказывал пилотировавший самолет-шпион "Локхид" U-2 американский летчик Фрэнсис Пауэрс.

А так говорил об этом случае Петр Дмитриевич Грушин:
- Пауэрсу в общем-то повезло. Ракета была пущена вдогон, а не навстречу. Поэтому, когда она настигла цель и взорвалась, осколки ее боевой части повредили самолет, но двигатель, словно щит, заслонил кабину пилота, размещенную в носовой части машины, и летчик остался жив.

С разведчиками U-2 грушинским ракетам пришлось столкнуться еще не раз - в небе над Кубой, Китаем, Вьетнамом. Победа, как правило, оставалась за ракетой.

Но во Вьетнаме им довелось столкнуться не только с U-2. Начавшаяся там летом 1964 г. война, по замыслу заокеанских стратегов, должна была стать очередным триумфом американского оружия, и прежде всего - авиации. Перед американскими летчиками была поставлена задача "вбомбить вьетнамцев в каменный век". И она успешно выполнялась, во всяком случае, до тех пор, пока на вьетнамской земле не появились советские зенитные ракеты. Уже первый поединок С-75 с американскими "Фантомами", состоявшийся 24.07.1965 г., положил начало невиданному доселе военному соревнованию. Соревнованию, главным результатом которого стали не только тысячи сбитых американских самолетов, но и то, что американцы были вынуждены отказаться от массированных бомбардировок Вьетнама и сесть за стол переговоров.

К концу той войны на вьетнамской земле появился новый ракетный комплекс С-125, также оснащенный ракетами, созданными в КБ Грушина. Отличавшиеся небольшими размерами и массой, они стали не только частью наземных систем ПВО, но и одним из основных средств корабельной противовоздушной обороны. Грушин всегда стремился расширить круг заказчиков своих ракет. Создавая любую из ракет, он оценивал возможности их использования на кораблях или в Сухопутных войсках. Именно поэтому столь насыщенны биографии его ракет, которым всегда хватало "горячих точек": в Юго-Восточной Азии, на Ближнем Востоке, в Африке или Европе. Именно в небе Югославии в марте 1999 г. ракета Грушина поставила точку в судьбе одного из пресловутых американских самолетов-"невидимок" - F-117A.

Имея огромный талант конструктора и инженера, Грушин обладал еще и уникальной интуицией. Она позволяла ему уверенно идти против установившихся воззрений, смело двигаться вперед и направлять коллектив своего (и не только своего) конструкторского бюро на реализацию оригинальных идей.

Успехи Грушина в создании ракетного оружия постоянно отмечались самыми высокими наградами. Зимой 1966 г. он был избран членом ЦК КПСС, в июле того же года стал академиком АН СССР. В те годы он оказался единственным из разработчиков военной техники, достигшим столь высокого звания. Высокое признание его личного вклада давало немалые преимущества, которые Грушин максимально использовал для достижения успехов в своем деле. Его ракеты для комплексов ПВО С-200, самоходного комплекса "Оса" и корабельных комплексов "Шторм" и "Оса-М", созданные в 1960-х гг., в течение нескольких десятилетий были важными составляющими ПВО страны, ее армии и флота. В те же годы ракеты Грушина стали частью системы противоракетной обороны Москвы и Московского промышленного района. Их уникальные качества во многом предопределили направления работ по созданию нового поколения зенитных ракет.

От нового поколения ракет Грушина, разработка которых началась во второй половине 1960-х гг., потребовались не просто более высокие характеристики, но и новые возможности. Эта работа, на которую ушло почти пятнадцать лет жизни конструктора, стала поистине высочайшим взлетом Грушина, в очередной раз заставившим замереть в изумлении весь "ракетный мир".

Ракета, получившая обозначение 5В55, предназначалась для использования в составе наземных и корабельных зенитных ракетных систем нового поколения, объединенных обозначением С-300.



Рабочее совещание, Пётр Грушин второй слева, 1993 г.



Пётр Грушин среди конструкторов МКБ "Факел", 1993 г.

Ее создание вывело на первый план не только технические характеристики, но и неведомые ранее требования по ее обслуживанию минимальной численностью персонала и количеством оборудования, по снижению стоимости ее жизненного цикла. Ракеты не только на словах должны были стать "патронами" в составе комплексов. Они должны были стать патронами в прямом смысле этого слова - не требующими для себя никаких льгот в виде регламентных проверок, комфортных условий хранения, температур, влажности, которые прежде полагались им как особо сложным техническим изделиям.

Здесь вновь потребовались отказ от привычного и смелость в выборе решений. Но к этому времени у Грушина уже была "школа" - команда единомышленников, владевшая уникальным опытом ракетных дел. И результатом работы этой команды могла быть только победа. На другой результат Грушин права не имел.



Пётр Грушин, 1986 г.



Дом юного техника в Химках, 1990 г.

Ракета для С-300 вобрала в себя самые перспективные решения, технологии проектирования и производства. Именно с нее в практику проектирования ракет вошли современные ЭВМ. Грушин был буквально увлечен ими, уделял им постоянное внимание. Всеми доступными для него способами он добывал необходимые проектировщикам и конструкторам ЭВМ, которые со временем стали основой для систем автоматизированного проектирования и позволили в кратчайшие сроки "просчитывать" тысячи различных вариантов создававшихся ракет. Еще одним принципиально новым направлением в работе "Факела" стало внедрение уникальной комплексной системы наземной отработки ракет…

За создание ракеты для С-300 Грушин в 1981 г. был во второй раз удостоен звания Героя Социалистического труда. А свою последнюю награду - седьмой орден Ленина - Грушин получил в 1986 г. за создание ракеты 9М330. Использующие ее самоходный комплекс "Тор" Сухопутных войск и корабельный "Клинок" и сегодня не имеют аналогов в мире.

За свою жизнь Петр Дмитриевич Грушин сделал невероятно много для сохранения безопасности неба нашей страны и шестидесяти других стран мира. По меркам бурного XX века Грушин прожил невероятно долгую жизнь - почти 88 лет. И сорок из них было отдано "Факелу", ставшему под его руководством одной из ведущих ракетных фирм мира.



Целиком погруженный в работу, он все же оставался при этом человеком земным - с чрезвычайно широким кругом интересов, очень чутким и ранимым, умеющим видеть вокруг себя живых людей. Именно поэтому после Грушина остался не только "Факел". Еще в середине 1980-х гг. всей стране стал известен неординарный поступок Грушина, который отдал накопленные им в течение нескольких десятилетий "академические" сбережения на постройку в Химках Дома юных техников. "Этим я отдал дань своему юношескому увлечению - авиамоделизму, и очень хочу, чтобы у молодых химчан появилось достойное место для подобных занятий", - так прокомментировал Грушин свое решение. И сегодня имя Грушина неотъемлемо не только от названия возглавлявшегося им предприятия, но и от "Петродворца", как неформально нарекли жители Химок Дом юных техников в память о выдающемся конструкторе и незаурядном человеке Петре Дмитриевиче Грушине.

[skroznik]

Лобачевский Николай Иванович

20 ноября 1792 года - 12 февраля 1856 года

Николай Иванович Лобачевский родился 1 декабря (20 ноября) 1792 года в Нижнем Новгороде в бедной семье мелкого чиновника.

Девятилетним мальчиком он был привезен матерью в Казань и ее стараниями устроен вместе с двумя братьями в гимназию на казенное содержание, С этого времени его жизнь и работа протекают в Казани.

В гимназии, как мы знаем по "Воспоминаниям" С.Т.Аксакова, увлекательно преподавал математику талантливый учитель Г.И.Карташевский, воспитанник Московского университета. Он поставил изучение математики на значительную высоту. И когда юный 14-летний Лобачевский становится в феврале 1807 года студентом университета (тоже казеннокоштным), он уже вскоре проявляет особенную склонность к изучению физико-математических наук, обнаруживая выдающиеся способности. В этот, несомненно, сказались результаты педагогической деятельности Г.И.Карташевского.

Однако в университете Лобачевскому уже не удалось слушать лекции Карташевского, так как последний в декабре 1806 г. был отстранен от должности директором И.Ф.Яковкиным, как "проявивший дух неповиновения и несогласия". Математические курсы в университете стал вести М.Ф.Бартельс, прибывший в Казань в 1808 году.

Успехи студента Н.И.Лобачевского, соревнующегося в своих занятиях с И.П.Симоновым, впоследствии известным астрономом и участником кругосветного плавания, неизменно вызывали одобрение М.Ф. Бартельса и других профессоров.

3 августа 1811 г. Лобачевский утверждается магистром. Его руководитель профессор М.Ф.Бартельс был квалифицированным математиком и опытным преподавателем, но не вел творческой работы. Лобачевский изучил под его руководством классические труды по математики и механике: "Теорию чисел" (Disquisitiones Arithmeticae) Гаусса и первые томы "Небесной механики" Лапласа. Представив два научных исследования по механике и по алгебре ("Теория эллиптического движения небесных тел" (1812 г.) и "О разрешимости алгебраического уравнения x^n - 1 = 0" (1813 г.), он был ранее срока в 1814 г. произведен в адъюнкт-профессоры (доценты).

Со следующего года он ведет самостоятельное преподавание, постепенно расширяя круг читаемых им курсов и уже задумываясь над перестройкой начал математики. Еще через год он получает звание экстраординардого профессора.

Но вскоре в университете создается очень тяжелая обстановка для работы. В целях борьбы с революционными настроениями и "вольнодумством" правительство Александра I, проводя все более реакционную политику, ищет идеологической опоры в религии, в мистико-христианских учениях. Университеты в первую очередь подвергаются проверке.

Для обследования Казанского университета был назначен и прибыл в марте 1819 г. член Главного правления училищ М.Л.Магницкий, который использовал свое назначение в карьеристских целях. В своем отчете он приходит к выводу, что университет "причиняет общественный вред полуученностью образуемых им воспитанников ...", а поэтому "подлежит уничтожению в виде публичного его разрушения" ради назидательного примера для других правительств.

Однако университет не был уничтожен. Александр I решил его исправить. Попечителем Казанского учебного округа был назначен Магницкий, который и приступил к энергичному "обновлению университета". Он начал свою деятельность увольнением девяти профессоров. Была установлена тщательная слежка за содержанием лекций и студенческих записок и введен суровый казарменный режим для студентов.

Семь лет этой церковно-полицейской системы принесли Лобачевскому тяжелые испытания, но не сломили его непокорный дух. Выдержать этот гнет ему помогла только его обширная и многообразная педагогическая, административная и исследовательская деятельность. Он преподает математику на всех курсах вместо уехавшего в Дерпт (Тарту) Бартельса; замещает профессора К.Броннера, не вернувшегося после отпуска в Казань; читает физические курсы и заведует физическим кабинетом; замещает отправившегося в кругосветное плавание астронома И.П.Симонова; читает астрономию и геодезию, приняв в свое ведение обсерваторию. Ряд лет он работает деканом физико-математического отделения. Коллосальный труд вкладывает он в упорядочивание библиотеки и в расширение ее физико-математической части. Он является вместе с тем одним из активнейших членов, а затем и председателем строительного комитета, занятого постройкой главного университетского корпуса. Наконец, несмотря на тысячи текущих дел и обязанностей, Лобачевский не прекращает напряженной творческой деятельности. Он пишет два учебника для гимназий: "Геометрию" (1823 г.) и "Алгебру" (1825 г.). "Геометрия" получает отрицательный отзыв у академика Н.И.Фусса, не оценившего тех изменений, который Лобачевский внес в традиционное изложение, и осудившего введение метрической системы мер, поскольку она создана в революционной Франции. "Алгебра" из-за внутренних проволочек в университете тоже не была напечатана.

Вскоре начинаются столкновения с попечителем. Лобачевский, по словам Магницкого, проявляет дерзость, нарушение инструкций. Магницкий решает установить особенный надзор за его поступками.



Однако и в этих унижающих достоинство человека условиях мысль Лобачевского работает неустанно над строгим построением начал геометрии. Первые следы этой работы мы находим в студенческих записках его лекций по геометрии за 1817 г. Об ней же свидетельствует рукопись учебника "Геометрия" и его "Обозрения преподавания чистой математики" за 1822 - 1823 и 1824 - 1825 гг. Наконец, его искания завершаются гениальным открытием. Разрывая оковы тысячелетних традиций, Лобачевский приходит к созданию новой геометрии. 23 (11) февраля 1826 г. он делает на факультете доклад о новой "Воображаемой геометрии". Этот доклад "Сжатое изложение начал геометрии со строгим доказательством теоремы о параллельных" был передан на отзыв профессорам И.М.Симонову, А.Я.Купферу и адъюнкту Н.Д.Брашману. Лобачевский хотел знать мнение своих сотрудников об открытиии, величие которого он сознавал, и просил принять сво сочинение в предполагаемое издание "Уч ных Записок" отделения.

Но отзыва не последовало. Рукопись доклада до нас не дошла. Материал этого доклада был включен Лобачевским в его первое сочинение "О началах геометрии", вышедшее в 1829 - 1830 гг. в "Казанском вестнике".

Открытие Лобачевского было сделано им на путях принципиального критического пересмотра самых первых, начальных, геометрических понятий, принятых в геометрии еще со времен Евклида (3 век до н.э.). Это требование безусловной строгости и ясности в началах, это пристальное внимание к вопросам основ науки и углубленный анализ первоначальных понятий характерны вообще для творчества Лобачевского. Избранное им направление исследований способствовало тому, что он не только в геометрии, но и в ряде других областей математики превосходит достигнутый в то время уровень науки: так, им дано уточнение понятия функции, приписанное впоследствии Дирихле; он четко разграничивает непрерывность функции и ее дифференцируемость; им проведены глубокие исследования по тригонометрическим рядам, опередившие его эпоху на много десятилетий; им разработан метод численного решения уравнений, несправедливо получивший впоследствии название метода Греффе, тогда как Лобачевский и независимо от него бельгийский математик Данделен разработали этот метод значительно раньше.

Доклад Н.И.Лобачевского совпал по времени с падением Магницкого. Специальная ревизия выявила ряд злоупотреблений, и мракобес попечитель был смещен и выслан.

Новый попечитель Казанского учебного округа М.Н.Мусин-Пушкин сумел оценить кипучую деятельную натуру Н.И.Лобачевского. Великого геометра избирают вскоре, в 1827 г., ректором и 19 лет он самоотверженно трудится на этом посту, добиваясь расцвета Казанского университета.

Лобачевский стремился претворить в жизнь свою широкую передовую программу университетского образования, представление о которой дает его речь "О важнейших предметах воспитания", произнесенная им через год после назначения ректором.



Лобачевский добивается существенного повышения уровня научно-учебной работы на всех факультетах. Он проводит строительство целого комплекса университетских вспомогательных зданий: библиотеки, астрономической и магнитной обсерватории, анатомического театра, физического кабинета и химической лаборатории. Он пытается создать при университете "Общество наук", но не получает на это разрешения. Журнал смешанного содержания "Казанский вестник" он заменяет организованным им строгим научным журналом "Учеными записками Казанского университета", первая книжка которого выходит в 1834 г. и открывается предисловием Лобачевского, освещающим цели научного издания. В течение 8 лет он продолжает одновременно с ректорством управлять библиотекой. Он сам читает ряд специальных курсов для студентов. Он пишет наставление учителям математики и заботится о постановке преподавания также в училищах и гимназиях. Он принимает участие в поездке в Пензу в 1842 г. для наблюдения солнечного затмения. Умело оберегает он сотрудников и студентов университета во время эпидемии холеры в 1830 г., изолировав университетскую территорию и проводя тщательную дезинфекцию. Он организовал спасение астрономических инструментов и выноску книг из загоревшейся библиотеки во время громадного пожара Казани в 1842 г., причем ему удается отстоять от огня почти все университетские здания. Наконец, он организует чтение научно-популярных лекций для населения и открывает свободный доступ в библиотеку и музеи университета.

И вместе с тем он находит время для непрерывных и обширных научных исследований, посвященных, главным образом, развитию новой геометрии. Его идеи были настолько непривычны, губоки и новы, он настолько обогнал свою эпоху, что современники не смогли понять его и правильно оценить. Его первая работа "О началах геометрии" (1829 - 1830 гг.) была представлена Советом университета в 1832 г. в Академию наук. Но даже академик М.В.Остроградский не понял ее значения и дал на нее отрицательный отзыв: "...Книга г-на ректора Лобачевского опорочена ошибкой ..., она небрежно изложена и ..., следовательно, она не заслуживает внимания Академии". А в 1834 г. в реакционном журнале Ф.Булгарина "Сын отечества" появился издевательский анонимный отзыв об этой работе. "Как можно подумать, чтобы г. Лобачевский, ординарный профессор математики написал с какой-нибудь серьезной целью книгу, которая немного бы принесла чести и последнему школьному учителю! Если не ученость, то по крайней мере здравый смысл должен иметь каждый учитель, а в новой геометрии нередко недостает и сего последнего", - писал неизвестный рецензент, укрывшийся за двумя буквами С.С.



Встретив непонимание и даже издевательство, Лобачевский не прекратил своих исследований. После работы 1829 - 1830 гг. "О начала геометрии" Лобачевский печатает в "Ученых записках":

• в 1835 г. "Воображаемую геометрию"
• в 1836 г. "Применение воображаемой геометрии к некоторым интегралам".

С 1835 по 1838 гг. он публикует свою наиболее обширную работу "Новые начала геометрии с полной теорией параллельных". Наконец, в 1840 г. выходят на немецком языке "Геометрические исследования по теории параллельных", где содержится предельно ясное и лаконичное изложение его основных идей.

Эта мужественная борьба за научную истину резко отличает Лобачевского от других современников, приближавшихся тоже к открытию неевклидовой геометрии.

Замечательный венгерский математик Янош Больяи опубликовал на 3 года позже Лобачевского сво исследование "Аппендикс" - добавление к книге его отца. В этой работе он несколько с иной стороны подошел к тем же результатам, что и Лобачевский. Но не встретив одобрения и поддержки, он прекратил борьбу. Выдающийся немецкий математик Гаусс, как выяснилось из опубликованных посмертно его переписки, получил некоторые начальные соотношения новой геометрии, но, оберегая свой покой, а также, быть может, не будучи уверен в правильности и объективной значимости этих результатов, запретил своим корреспондентам какие-либо высказывания об его взглядах. Восхищаясь в частной переписке с друзьями геометрическими работами Лобачевского он ни одним словом не высказался о них публично.

Ни одного положительного отклика не получает Лобачевский, кроме единственного высказывания профессора механики Казанского университета П.И.Котельникова, который в актовой речи в 1842 г. отметил, что изумительный труд Лобачевского, построение новой геометрии на предположении, что сумма углов треугольника меньше двух прямых, рано или поздно найдет своих ценителей.

Многолетние плодотворные труды Лобачевского не могли получить положительной оценки у правительства Николая I. В 1846 г. Лобачевский оказался фактически отстраненным от работы в университете. Внешне он получил повышение - был назначен помощником попечителя (однако жалованья ему за эту работу не назначили), но при этом он лишился кафедры и ректорства.

Следует отметить, что менее чем за год до этого он был утвержден в шестой раз ректором университета на очередное четырехлетие. Вместе с тем более года он управлял Казанским учебным округом, заменив М.Н. Мусина-Пушкина, переведенного в Петербург. Указывая на эти свои служебные обязанности, Лобачевский незадолго до неожиданного предписания Министерства рекомендовал вместо себя на кафедру математики учителя Казанской гимназии А.Ф.Попова, защитившего докторскую диссертацию. Он считал необходимым поощрить молодого способного ученого и находил несправедливым занимать при таких обстоятельствах кафедру. Но, лишившись кафедры и ректорства и оказавшись в должности помощника попечителя, Лобачевский потерял возможность не только руководить университетом, но и вообще действенно участвовать в жизни университета.

Насильственное отстранение от деятельности, которой он посвятил свою жизнь, ухудшение материального положения, а затем и семейное несчастье (в 1852 г. у него умер старший сын) разрушающе отразилось на его здоровье; он сильно одряхлел и стал слепнуть. Но и лишенный зрения, Лобачевский не переставал приходить на экзамены, на торжественные собрания, присутствовал на ученых диспутах и не прекращал научных трудов.

Непонимание значения его новой геометрии, жестокая неблагодарность современников, материальные невзгоды, семейное несчастье и, наконец, слепота не сломили его мужественного духа. За год до смерти он закончил свой последний труд "Пангеометрия", диктуя его своим ученикам.

24 (12) февраля 1856 г. кончилась жизнь великого ученого, целиком отданная русской науке и Казанскому университету.

Литература о Н.И. Лобачевском

1. Васильев А.В. Николай Иванович Лобачевский. - М.: Наука. 1992. - 229 с. (Научно-биографическая серия).
2. Норден А.П. 125 лет неевклидовой геометрии. - Успехи математических наук, 1951. - 6, вып. 3 (4. - С.3 - 9.
3. Норден А.П. Об изложении основных теорем геометрии Лобачевского. - В сб.: Сто двадцать пять лет неевклидовой геометрии Лобачевского. - М.-Л.: Гостехиздат. 1952. - С.117 - 128.
4. Норден А.П. Элементарное введение в геометрию Лобачевского. - М.: Гостехиздат, 1953. - 248 с.
5. Норден А.П. Гаусс и Лобачевский. - Историко - математические исследования, 1956, вып. 9. - С.145 - 168.
6. Лаптев Б.Л. Николай Иванович Лобачевский. 1792 - 1856. - В сб.: Люди русской науки. Матем., мех., М., 1961. - С.76 - 93.
7. Лаптев Б.Л. Великий русский математик (к 175-летию со дня рождения Н.И.Лобачевского). - Вестник высшей школы, 1967, 12. - С.62 - 70.
8. Лаптев Б.Л. Николай Иванович Лобачевский. - Казань, 1976. - 136 с.
9. Лаптев Б.Л. Коперник геометрии. - Наука и жизнь, 1976, N5. - С.38 - 42.
10. Лаптев Б.Л. Геометрия Лобачевского, е история и значение. - М.: Знание (В серии "Новое в жизни, науке и технике", N9). 1976. - 36 с.
11. Лаптев Б.Л. Н.И. Лобачевский и его геометрия. - М.: Просвещение, 1976. - 112 с.
12. Александров П.С. Николай Иванович Лобачевский. "Квант". 1976. N2.
13. Норден А.П. Великое открытие Лобачевского. "Квант". 1976. N2.
14. Лаптев Б.Л. Что читал Лобачевский? - Казань. Изд-во Казан. ун-та, 1979. - 126 с.
15. Широков П.А. Краткий очерк основ геометрии Лобачевского. - 2-е изд. - М.: Наука. Главная редакция физико-математической литературы, 1983. - 80 с.
16. Лаптев Б.Л. Николай Иванович Лобачевский. - В кн.: Рассказы о казанских уч ных. - Казань: Таткнигоиздат, 1983. - С.5 - 19.
17. Н.И. Лобачевский. К 200-летию. (Авторы: Вишневский В.В., Писарева С.В.). - Казань. Изд-во Казан. ун-та, 1992.

Н.И. Лобачевский и неевклидова геометрия

По определению Евклида параллельные линии - прямые, лежащие в одной плоскости и никогда не встречающиеся, как бы далеко мы их ни продолжали.

Но уже древнейшие комментаторы Евклида Посидоний (II век до нашей эры), Геминус (I век до нашей эры), Птолемей (II век нашей эры) - не считали пятый постулатум Евклида имеющим ту же очевидность, как другие постулатумы и аксиомы Евклида, и пытались или вывести его, как следствие других положений, или заменить определение параллельных, данное Евклидом, другим определением.

Во второй половине XVII столетия Лейбниц также критически относился к основным положениям Евклида. Как известно, он хотел также построить чисто геометрической анализ, который непосредственно выражал бы свойства положения, подобно тому как алгебра выражает величину.

Но только в первой половине XVIII века приходит мысль применить к вопросу о параллельных линиях и систематически провести в теории параллельных линий тот метод доказательства от противного, которым так часто пользовались греческие математики.



Эта гениальная идея принадлежала Саккери. В сочинении, появившемся в год его смерти «Евклид, избавленный от всякого пятна», Саккери берет исходным пунктом четырехугольник, которого две противоположные стороны, перпендикулярные к основанию, равны между собой. В таком четырехугольнике углы, образуемые равными сторонами со стороною, противоположною основанию, равны, и доказательство этого свойства четырехугольника не зависит от постулатума Евклида. Если они прямые, то постулатум Евклида доказан, так как в этом случае сумма углов треугольника равна двум прямым. Но Саккери (и в этом состоит его оригинальная гениальная мысль) делает и две другие гипотезы - гипотезу острого и гипотезу тупого угла, выводит из этих гипотез вытекающие следствия и пытается доказать невозможность этих следствий, т.е. допустимость только одной гипотезы прямого угла. Ему легко удается доказать, что гипотеза тупого угла недопустима, так как приводит к противоречиям. Для того чтобы найти такое же противоречие в гипотезе острого угла, он выводит ряд замечательных теорем, которые потом были снова доказаны Лежандром. Таковы, например, теоремы, по которым если та или другая или третья гипотеза имеет место для одного четырехугольника, то она имеет место и для всякого другого.

Через три года после ее появления, в 1766 году, Ламберт ставит ту же задачу, что и Саккери. Вместо четырехугольника с двумя прямыми углами и двумя равными сторонами Ламберт рассматривает четырехугольник с тремя прямыми углами и делает три гипотезы относительно четвертого угла. Его изложение имеет некоторые особенности сравнительно с изложением Саккери: он избегает прибегать к соображениям, основанным на непрерывности. Из того, что в гипотезах тупого и острого угла не существует подобия фигур, Ламберт выводит заключение о существовании абсолютной меры.

В 1799 году гениальный математик Карл Гаусс пошел по тому пути, по которому до него шли Саккери и Ламберт, - по пути планомерного вывода всех следствий гипотезы острого угла. Но его размышления привели к сомнению в возможности доказать аксиому Евклида, и к 1816 году у математика созрело убеждение в невозможности такого доказательства.

Высказанное публично мнение Гаусса о недоказуемости аксиомы Евклида не имело влияния и даже подверглось грубым нападкам. Это было одной из причин, почему он решился не публиковать своих исследований и мыслей по вопросу об основаниях, «боясь крика беотийцев» (письмо к Бесселю от 27 января 1829 года). Но он не прервал своих исследований и с величайшим интересом и сочувствием приветствовал те работы и мысли, которые совпадали с его исследованиями и взглядами.
Как далеко он пошел по этому пути, показывает его письмо к Вольфгангу Болиаи от 6 марта 1832 года, в котором Гаусс говорит, что между 1797 и 1802 годами он нашел те результаты, к которым пришел Иоганн Болиаи. Например, чисто геометрическое доказательство теоремы, что в неевклидовой геометрии разность суммы углов треугольника от 180 градусов пропорциональна площади треугольника.

Вольфганг Болиаи, друг школьных лет Гаусса, проявлял большой интерес к теории параллельных линий. Этот необычайный интерес, по свидетельству его письма к сыну в 1820 году, отравил ему все радости жизни, сделал его мучеником стремления освободить геометрию от пятна, «удалить облако, затемняющее красоту девы-истины». Но в то время как усилия почти всей жизни отца были направлены к доказательству 5-го постулатума, и ему не удалось достигнуть цели, его талантливый сын явился одним из творцов неевклидовой геометрии.



Иоганн Болиаи родился в 1802 году в Клаузенбурге. Уже в 1807 году отец с восторгом и гордостью пишет Гауссу о необыкновенных математических способностях мальчика, который к тринадцати годам уже изучил планиметрию, стереометрию, тригонометрию, конические сечения, а в 14 лет уже решал с легкостью задачи дифференциального и интегрального исчисления. Вольфгангу не удалось послать сына учиться в Геттингене у «математического колосса», и в 1818 году Иоганн поступил в Венскую инженерную академию, где уделялось большое внимание высшей математике. В 1823 году он кончил курс в академии и, как военный инженер, был послан в крепость Теметвар.

Вполне естественно, что обладавший необыкновенными математическими способностями Иоганн еще почти мальчиком решил испытать свои силы на решении того вопроса, над которым мучился отец, но про который отец же говорил ему, что решивший его достоин алмаза величиною в земной шар. В 1820 году Иоганн сообщает отцу, что он уже нашел путь к доказательству аксиомы, и тогда-то отец пишет ему горячее письмо, предостерегающее его от занятия теориею параллельных линий.
В зимнюю ночь 1823 года он нашел то основное соотношение между длиною перпендикуляра, опущенного из точки на прямую, и углом, который составляет с этим перпендикуляром асимптота (параллельная линия Лобачевского), которое является ключом к неевклидовой тригонометрии. В восторге от своего открытия, которое, казалось ему, открывало путь к доказательству XI аксиомы, он пишет 3 ноября из Теметвара отцу: «Я создал новый, другой мир из ничего. Все, что посылал до сих пор, есть только карточный домик в сравнении с воздвигаемою теперь башнею».

В 1829 году Вольфганг закончил большое математическое сочинение, над которым трудился около двадцати лет. Как приложение к этой книге, было напечатано и бессмертное сочинение Иоганна Болиаи. Конечно, Болиаи не подозревали, что в это же самое время в далекой Казани Лобачевский печатал свою первую работу «О началах геометрии» (1829 год).

Если Иоганн Болиаи начал заниматься теорией параллельных линий под влиянием своего отца, то Лобачевский мог начать заниматься ею только потому, что интерес к этой теории особенно оживился в конце XVIII и начале XIX столетия.

В двадцатипятилетие, предшествующее появлению первой работы Лобачевского, не проходило и года, в который не появилось бы одно или несколько сочинений по теории параллельных линий. Известно до 30 сочинений, напечатанных только на немецком и французском языках с 1813 по 1827 год.

Работы Лежандра возбудили интерес к теории параллельных линий и в среде русских математиков. Первый академик из русских, заслуживший своими печатными трудами почетное место в истории русского математического преподавания, С.Е. Гурьев в наиболее важном из своих сочинений «Опыт о усовершении элементов геометрии», напечатанном в 1798 году, обратил особое внимание на теорию параллельных линий и на доказательства, данные Лежандром. Критикуя эти доказательства, Гурьев предлагает и свое собственное.

Основываясь на утверждении, что при определенных условиях прямые, которые кажутся нам параллельными, могут пересекаться, Лобачевский пришел к выводу о возможности создания новой, непротиворечивой геометрии. Поскольку ее существование было невозможно представить в реальном мире, ученый назвал ее «воображаемой геометрией». Но к этой мысли он, как и И. Болиаи, пришел не сразу.

Лекции 1815-1817 годов, учебник геометрии 1823 года и недошедшая до нас «Exposition succincte des principes de 1a geometric», прочтенная в заседании физико-математического отделения 12 февраля 1826 года, - таковы три этапа мысли Лобачевского в области теории параллельных линий. В лекциях он дает три различных способа для ее обоснования; в учебнике 1823 года он заявляет, что все до сих пор данные доказательства не заслуживают быть почтены в полном смысле математическими, и, наконец, через три года он дает уже ту систему построения геометрии на положении, отличном от постулатума Евклида, которая обессмертила его имя.

«Exposition» не дошло до нас. Первое печатное сочинение Лобачевского, которое он называет извлечением из «Exposition», печаталось в «Казанском вестнике» в 1829-1830 годах. Эта дата устанавливает приоритет опубликования открытия Лобачевского сравнительно с И. Болиаи, так как «Appendix» последнего был напечатан в 1831 году, а вышел из печати только в 1832 году. Как показывает заглавие «Exposition», оно имело своим предметом не только точную теорию параллельных линий, но посвящено было вместе с тем вопросу о началах геометрии.

Хотя и И. Болиаи, и Лобачевский за это открытие были избраны членами Ганноверской академии наук, права гражданства получила в Западной Европе именно геометрия Лобачевского.

В 1837 году труды Лобачевского печатаются на французском языке. В 1840 году он издал на немецком языке свою теорию параллельных, заслужившую признание великого Гаусса. В России же Лобачевский не видел оценки своих научных трудов.

Очевидно, исследования Лобачевского находились за пределами понимания его современников. Одни игнорировали его, другие встречали его труды грубыми насмешками и даже бранью. В то время как наш другой высокоталантливый математик Остроградский пользовался заслуженной известностью, никто не знал Лобачевского; к нему и сам Остроградский относился то насмешливо, то враждебно.

Совершенно правильно или, вернее, основательно один геометр назвал геометрию Лобачевского звездной геометрией. О бесконечных же расстояниях можно составить себе понятие, если вспомнить, что существуют звезды, от которых свет доходит до Земли тысячи лет. Итак, геометрия Лобачевского включает в себя геометрию Евклида не как частный, а как особый случай. В этом смысле первую можно назвать обобщением геометрии нам известной. Теперь возникает вопрос, принадлежит ли Лобачевскому изобретение четвертого измерения? Нисколько. Геометрия четырех и многих измерений создана была немецким математиком, учеником Гаусса, Риманом. Изучение свойств пространств в общем виде составляет теперь неевклидову геометрию, или геометрию Лобачевского. Пространство Лобачевского есть пространство трех измерений, отличающееся от нашего тем, что в нем не имеет места постулат Евклида.

Свойства этого пространства в настоящее время уясняются при допущении четвертого измерения. Но этот шаг принадлежит уже последователям Лобачевского.

Естественно возникает вопрос, где же находится такое пространство. Ответ на него был дан крупнейшим физиком XX века Альбертом Эйнштейном. Основываясь на работах Лобачевского и постулатах Римана, он создал теорию относительности, подтвердившую искривленность нашего пространства.

В соответствии с этой теорией любая материальная масса искривляет окружающее ее пространство. Теория Эйнштейна была многократно подтверждена астрономическими наблюдениями, в результате которых стало ясно, что геометрия Лобачевского является одним из фундаментальных представлений об окружающей нас Вселенной.

Бюст Лобачевского в Нижегородском университете

Бюст Лобачевского в Казани

[skroznik]

Борис Викторович Раушенбах

один из основоположников советской космонавтики,
ближайший соратник Королева.

А.С.Пушкин писал: "И с отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю..."
Не трепещу и не проклинаю, но свидетельствую, что моя жизнь - весьма не простая
картина, в ней сложно все до ужаса. Однако оглянуться все равно интересно! Есть
вещи, которые сейчас мне кажутся нереальными, как будто это было не со мной.
А ведь все было со мной...

Таково высказывание Бориса Викторовича Раушенбаха о себе в его недавно
вышедшей книге воспоминаний "Постскриптум".

Родился Раушенбах 18 января 1915 года в Петрограде. Семья жила в одном из корпусов крупной обувной фабрики "немецкого капитала" - "Скороход". Название это уцелело и при советской власти, живо оно и в нынешнем Санкт-Петербурге; предприятия французского и немецкого капитала строились основательно, на долгие века. Окна дома, в котором начал свою жизнь мальчик, получивший при крещении по немецкому обычаю двойное имя Борис Ивар, упирались в Московские ворота, где в феврале 1917 года состоялись особенно крупные волнения и перестрелка. Двухлетний ребенок запомнил это на всю жизнь.

История семьи Раушенбахов уходит корнями в далекое прошлое, во времена царствования Екатерины II в России, и того глубже - в Германии: предок Бориса Викторовича, Карл Фридрих Раушенбах (в переводе на русский "журчащий ручей"), переселился на земли Поволжья в 1766 году по приглашению российской императрицы уже женатым человеком, о чем у его пра-пра-пра-пра... внука бережно хранится соответствующий документ.

Мать Раушенбаха, Леонтина Фридриховна, урожденная Галлик, происходила из прибалтийских немцев, из Эстонии, получила общепринятое по тем временам для девушек образование, владела, кроме русского, немецким, французским и эстонским языками, играла на фортепьяно; как и многие ее сверстницы, перебралась, в Россию и устроилась бонной в состоятельную семью.

Отец, Виктор Яковлевич (деда по отцовской линии звали Якоб, значит, на русский лад - Яков; мать тоже со временем стала не Фридриховной, а Федоровной), родом был из Саратовской губернии, с Поволжья, где когда-то обосновалась и теперь процветала крупная немецкая колония. Образование получил, уехав в Германию, а потом вернулся на родину, в Россию, и более двадцати лет занимал на "Скороходе" довольно высокую должность технического руководителя кожевенного производства - выпуская фирменную обувь, фабрика предпочитала иметь собственную сырьевую базу.

Отец зарабатывал деньги, мать хозяйничала дома, растила Бориса Ивара и его младшую сестру Карин Елену. Поскольку дети родились в гугенотской семье, как шутит Борис Викторович, перешедший сравнительно недавно в православную конфессию, Бориса отдали в школу той конфессии, к которой он формально принадлежал, Реформирте-шуле, известную всему Петрограду наряду с Петер-шуле и Аннен-шуле. К тому времени семья переехала на Исаакиевскую площадь, и юный Раушенбах ходил в школу по набережной реки Мойки, мало обращая внимания на красоты городской архитектуры.

В этом городе я родился, и мне казалось, что другим он и быть не может. Красивый город, но родной, привычный для меня, я считал, что таким он и должен быть. Не восторгался. Восторг - это когда что-нибудь неожиданное, а мне в Петрограде все было знакомо до мелочей.

Главным языком в нашей семье был русский, и мать часто со мной говорила по-русски. Я не отдавал себе отчета, что нас в семье учат немецкому языку, он вошел в мое сознание совершенно естественно, оба языка в нашем доме переплетались. Позже учили меня и французскому, считалось, что в приличной семье ребенок должен владеть французским и уметь играть на фортепьяно.

Школу Борис окончил слишком рано, поступив туда семи лет и сразу во второй класс - таков был уровень его знаний, - и для института ему, во-первых, не хватало возраста, во-вторых, туда принимали только с рабочим стажем, желательно пятилетним. И мальчик пошел работать на Ленинградский авиационный завод №23, расположенный тогда на Черной речке, недалеко от места дуэли Пушкина.

О том, что я, когда вырасту, буду работать в авиации, я знал лет с восьми. Это была не мода, а серьезное решение, принятое в какой-то мере благодаря моему приятелю Борису Иванову, крестнику моего отца. Однажды он показал мне в журнале "Нива", вышедшем в военное время, году в четырнадцатом-пятнадцатом, снимок английских кораблей, сделанный с английского самолета. Снимали с небольшой высоты, поэтому крупные корабли были хорошо видны. "Смотри-ка, - сказал мне Борис, - сфотографировано с самолета, а смотреть не страшно". Меня это так поразило, что зацепилось на всю жизнь - только летать, только летать!

Единственное, что я все-таки сообразил, что просто летать неинтересно, а интересно строить самолеты. Так я пришел в авиацию. Совершенно случайно, в общем-то. Но это первая любовь, самая горячая и вечная.

На заводе столяр-сборщик Раушенбах проработал около года; самолеты тогда были деревянные и обтягивались тканью, инструменты были соответствующие - молоток, гвозди, отвертка, сверло, дрель. И руки. С серийного, довольно скучного производства "столяру-сборщику" удалось перейти на сборку опытных самолетов, где каждый день происходило что-то новое и проводились испытания на аэродроме.

По воле случая, досрочно, в 1932 году Раушенбах поступает в военизированное учебное заведение - Ленинградский институт инженеров гражданского воздушного флота, с азартом учится, увлекается планеризмом.

Занятия в институте шли своим чередом, и кроме буквальной учебы у меня была учеба творческая, требовавшая и опыта, и соображения. Надо было, строя планеры, делать расчеты на прочность, надо было обладать знаниями, которые мы получали не на первом, а на третьем курсе. И мы уже не только строили, но испытывали наши планеры, ездили в Крым, там на них летали настоящие летчики, а мы смотрели и мотали себе на ус.

Традиционным местом для испытания планеров был Коктебель, где есть подходящие холмы, с которых можно планировать; туда съезжались и конструкторы, и летчики, и планеристы, и целый месяц длился этот радостный цирк.

Именно там, на коктебельских холмах, впервые встретились Борис Раушенбах и Сергей Королев, увлеченные одним делом - планеризмом. Только много позже случайное знакомство станет сотрудничеством на долгие годы в ракетной и космической технике.

Строительство планеров и их испытания позволили Раушенбаху написать и опубликовать в популярном тогда московском журнале "Самолет" первые научные статьи о продольной устойчивости бесхвостых самолетов. И хотя статьи эти сам автор считал элементарными (они были написаны без применения высшей математики), в то время они оказались единственными на русском языке по избранной автором теме. О незаурядности этих статей говорит то, что коллектив, издающий учебники для авиационных институтов под руководством известного ученого В.С.Пышнова, в книге об устойчивости самолетов сослался на статьи студента Б.Раушенбаха.

Года за полтора до окончания института я понял, что в Ленинграде мне оставаться бессмысленно, там нет авиационной промышленности, работать мне будет негде, и я подался в Москву, не защитив даже дипломного проекта, - тогда брали на работу, даже на инженерные должности, с незаконченным высшим образованием. Найдя должность в Москве, я работал одновременно делал дипломный проект. Через год вернулся в Ленинград, защитился вместе со своей группой и получил диплом об окончании института.

В Ленинграде меня обязательно бы посадили, потому что меня там все знали, в тридцать седьмом многих сажали, почему бы и меня, немца, не посадить? А в Москве на меня некому было писать доносы, потому что я только что туда приехал, в начале тридцать седьмого года. Растворился и исчез. Высшие силы позаботились обо мне и отправили в Москву, чтобы меня в тот раз не схватили с моей национальностью, с моей выразительной фамилией: немец, да еще проник в авиационную промышленность! Конечно, с целью вредительства, не иначе.

Через знакомых по планерным слетам в Крыму Раушенбах узнает о том, что Королеву нужен человек, разбирающийся в проблеме устойчивости полета. Так Борис Викторович попадает в Ховринский институт №3, РНИИ, как его еще называли, в отдел Королева, который занимался тогда крылатыми ракетами и был весьма немногочисленным. Королев быстро понял, что новый сотрудник, умеющий точно разобраться в капризах техники, нужен в отделе как ведущий конструктор. Должности такой тогда не существовало, но уже просматривалась будущая грандиозная картина работы космического КБ.

Крылатая ракета 212, самая большая жидкостная ракета, созданная Королевым до войны, была пограничным летательным аппаратом, за которым уже начиналась пилотируемая ракетная техника. За этой ракетой было будущее. БВ, как стали называть Бориса Викторовича сослуживцы-ракетчики и называют до сих пор, успел разобраться с автоматикой ракеты к 1938 году, когда Сергея Павловича Королева посадили. Раушенбаха отстранили от негласного поста ведущего конструктора, работы над жидкостными ракетами постепенно сворачивались, и БВ занялся новым для себя делом - теорией горения в воздушно-реактивных двигателях.



Близилась война. За месяц до Великой Отечественной Борис Раушенбах женился на Вере Иванченко, которая в ту пору училась на историческом факультете МГУ. У нее были свои друзья, у Бориса - свои. Они долго присматривались друг к другу, прежде чем соединить свои судьбы 24 мая 1941 года. А осенью институт №3 был эвакуирован в Свердловск, и с ноября сорок первого до марта сорок второго БВ в полную силу трудился на своем номерном предприятии, под которое им был выделен в Свердловске один из корпусов Уральского индустриального института. Когда Раушенбах получил повестку, предписывающую ему явиться с вещами в военкомат, он ни о чем не подозревал, полагая, что его призывают в армию. Через несколько дней после сборов их посадили в поезд и через два часа пути выгрузили в Нижнем Тагиле.

Уже в Свердловске мы начали кое о чем догадываться. Когда я явился с вещичками, то в толпе увидел профессора Московского университета Отто Николаевича Бадера, и жена, которая меня провожала в армию, сказала: "Вот, обрати внимание, Бадер страшный лопух, и если ты не поможешь ему там, куда вы едете, он неминуемо погибнет". Она все поняла!

Собственно, и понимать было нечего, вокруг нас стояли немцы, одни немцы, - все стало ясно. Было много немцев-крестьян с Поволжья, полуграмотных тружеников, была интеллигентная публика: Лой, директор Днепропетровского завода, профессор-химик Стромберг, берлинец Павел Эмильевич Риккерт, защитивший в Берлинском университете докторскую диссертацию, коммунист, голову которого в фашистской Германии оценили очень дорого, и ему пришлось оттуда удрать... В Нижнем Тагиле нас высадили, на грузовике привезли в зону и - всё. Статьи нет, ничего нет. Немцы. А это означало бессрочный приговор: национальность человека с годами никаких изменений не претерпевает.

Формально я считался мобилизованным в трудармию, в "стройотряд 18-74", а фактически трудармия была хуже лагерей, нас кормили скудней, чем заключенных, а сидели мы в таких же зонах, за той же колючей проволокой, с тем же конвоем и всем прочим. В самом начале попавшие в отряд жили под навесом без стен, а морозы на северном Урале 30-40 градусов! В иной день умирало по 10 человек.

Трудились на кирпичном заводе. Мне повезло, что я не попал на лесоповал или на угольную шахту, но тем не менее половина наших на кирпичном заводе умерли от голода и непосильной работы. Я уцелел случайно, как случайно все на белом свете.

В 1942 году, еще работая в эвакуированном РНИИ, БВ занимался расчетами самонаводящегося зенитного снаряда. Его взяли, когда он уже выполнил две трети работы и знал, в каком направлении двигаться дальше. В пересыльном пункте на нарах, на обрывках бумаги, и в лагере Раушенбах продолжал расчеты. Решил задачу недели через две после прибытия в лагерь и послал на свою бывшую фирму: ведь коллеги ждут! Ему было неудобно, что он обещал сделать работу и не окончил ее. Посылая, не думал, что из этого что-то получится, но на его расчеты обратил внимание один технический генерал, Виктор Федорович Болховитинов, и договорился с НКВД об использовании заключенного в качестве некой расчетной силы. И НКВД "сдало" будущего академика в аренду.

Я вообще странный человек со странной судьбой, такое впечатление, что обо мне кто-то явно печется. Вот и тогда Болховитинов увидел, что я могу что-то сделать, и мы с ним хорошо сработались, с его фирмой. Одновременно, в процессе расчетов, я хорошо выучил чистую математику, которую не знал; поэтому, считаю, мне повезло вдвойне. После выхода из лагеря я знал математику вполне прилично.

В бараке стоял один стол на всех, за ним я трудился, пока остальные уходили на смену. Когда они возвращались, я освобождал стол, и за ним ели, играли в карты, домино, читали. Но мне хватало дневного времени на то, чтобы продуктивно работать, и я многое успевал сделать. Писал отчеты по разным темам, сразу по нескольким: одна работа была посвящена устойчивости полета, другая - испарению капель: что с ними происходит, когда топливо испаряется. Были и другие работы, но в основном я работал по этим каплям проклятым и по устойчивости полета.

Люди, живущие рядом с БВ, умирали от непосильной работы при очень скудной еде - пищи давали чудовищно мало. Спустя много лет, побывав в Бухенвальде, Раушенбах довольно равнодушно смотрел на ужасающие фотографии - в его лагере происходило то же самое, такие же иссохшие скелеты бродили вокруг, а самого БВ сильным порывом ветра валило наземь. Главной мыслью была мысль о еде. Что этому ужасу могли противопоставить люди? Только духовность, только интеллектуальное свое существование, жизнь своей души.

Мы организовали "академию кирпичного завода", шуточное, конечно, название. Идея была общей: в свободное время собираться и читать друг другу доклады, делать сообщения по своей специальности. Помню, кто-то рассказывал о тонкостях французской литературы конца XVIII века, причем с блеском, эрудированно, изящно. На кой черт, спрашивается, нам были эти тонкости в тех условиях? Но я, например, сидел и слушал, открыв рот. Интересно! Сам я рассказывал о будущем космической эры, хотя до запусков было невероятно далеко, больше двадцати лет, но я говорил обо всем серьезно. Бадер поведал нам о самых интересных археологических раскопках на Урале, Пауль - о его минералогических богатствах. Конечно, при всех наших беседах постоянно присутствовал оперуполномоченный, который тоже слушал, уж не знаю, что он в этом понимал.

Сидели мы до января сорок шестого года. Потом ворота открылись, и перевели нас, как говорилось в дореволюционное время, под гласный надзор полиции. Мы не имели права удаляться от предписанного места больше чем на положенное число километров; уйдешь на километр дальше - двадцать лет каторги.

Тем, которые выжили, в паспорте поставили штампик: "спецпереселенец". Зек превращался в ссыльного. Никто даже не спрашивал: а за что? Теперь Раушенбах, как Ленин в Шушенском, раз в месяц должен был отмечаться у своего уполномоченного в райотделе милиции.

РНИИ вернулся в Москву, ставший научным руководителем Мстислав Всеволодович Келдыш добился вызова БВ в столицу, и ссыльный делал доклад на Научно-техническом совете оборонного института. Народный комиссариат государственной безопасности выдал ему допуск к секретной документации, но милиция все равно считала его приезд побегом из-под стражи! Раушенбах вынужден был вернуться в Нижний Тагил. Официально он покинул места не столь отдаленные в сорок восьмом году и сразу попал под крылышко к Главному теоретику, как загадочно именовали тогда М.В.Келдыша. Жизнь стала обретать нормальные очертания. В 1950 году у Б.В. и В.М. Раушенбах родились девочки-близнецы.

У меня часто спрашивали: вы столько лет женаты, почему у вас нет детей? И я отвечал шутя, что у меня все идет по плану, что в пятидесятом году у нас родятся девочки-близнецы. И когда все так и случилось, на работе не поверили - слишком все походило на розыгрыш. Когда девочки родились, Оксана была моей копией, а Вера - копией матери. Примерно в восемь лет они поменялись местами, и Оксана стала копией матери, а Вера - моей копией; поменялись и характеры: Оксана спокойная и выдержанная, как я, а Вера порывистая, вся в мать.

Теоретически нам хотелось еще одного ребенка, сына, но не было никакой материальной возможности, мы жили очень скромно, и это длилось много лет.

Забегая вперед, отметим, что в предстоящие годы Вера Михайловна Раушенбах защитила кандидатскую диссертацию по эпохе неолита и бронзового века, стала директором по научной части Исторического музея; Оксана окончила Физико-технический институт, работает специалистом-программистом по статистике в НИИ имени Семашко; Вера окончила факультет биологии МГУ и осталась там на преподавательской работе. Обе дочери защитили кандидатские диссертации. Подросло и юное поколение Раушенбахов: внучка Верочка и внук Борис.

В 1949 году Борис Викторович защитил кандидатскую диссертацию, в 1958-м - докторскую. У Келдыша он занимался теорией вибрационного горения, акустическими колебаниями в прямоточных двигателях. У него было негромкое, но прочное научное имя.

Уже будучи профессором, уже имея возможность "отрастить пузо", я... все бросил и начал сначала. Занялся новой тогда темой - теорией управления космическими аппаратами. Еще и в помине не было никакого спутника, но я знал, что это перспективное направление, с него я начинал до войны, оно меня всегда интересовало, и Келдыш меня поддерживал, хотя моя работа никакого отношения к тематике института не имела. Разработанная нами система позволила тогда сфотографировать обратную сторону Луны, пошли новые заказы, институт с ними уже не справлялся, и было принято решение перейти к Королеву.

Это не было разрывом с Келдышем. Просто работы, которые я вел, выходили за рамки его института, и Келдыш сам договорился с Королевым, что я со своей "командой" - сто человек - перехожу к нему. Тем более тогда уже понадобились многие новые системы управления космическими аппаратами, и оказалось, что наша группа - единственная в стране, всерьез занимающаяся подобными проблемами.

Сергей Павлович Королев, прошедший Бутырки, Новочеркасскую пересылку, колымский прииск Мальдяк, "шарашку" Туполева, авиазаводы в Омске и Казани, полигон Капустин Яр и космодром Байконур, уже запустил три первых в истории искусственных спутника Земли. Когда Раушенбах приехал в Подлипки, Королев встретил его так, как будто они не расставались. Ни слова о прииске Мальдяк или о "стройотряде 18-74" - СП (так называли Сергея Павловича) сразу заговорил о деле: нужна система, которая позволила бы космическому объекту сохранять строго определенное положение относительно Земли и других небесных тел. Раушенбах взялся решить эту задачу.

1955-1959 годы были, пожалуй, самыми новаторскими для Раушенбаха на том этапе развития ракетной техники и космонавтики. Ведь ориентацией космических аппаратов и движением их в мире, лишенном тяжести, никто никогда не занимался.

Моя задача заключалась в управлении космическим аппаратом во время полета, надо было поворачивать его так, чтобы объективы фотокамер смотрели на Луну, а не на что-нибудь другое, и сняли что следует. То есть я делал маленький кусочек работы, хотя Марк Галлай и утверждает, что я слишком сдержанно говорю о своем участии в этом деле и что фактически внес в создание систем управления ракетами и космическими кораблями вклад без преувеличения решающий - "менее чем за десять лет под его (моим!) руководством были реализованы системы фотографирования обратной стороны Луны, системы ориентации и коррекции полета межпланетных автоматических станций "Марс", "Венера", "Зонд", спутников связи "Молния", автоматического и ручного управления космическими кораблями, пилотируемыми человеком. Значение этих систем не требует доказательств - полет неуправляемого или не ориентированного нужным образом космического летательного аппарата вообще теряет всякий смысл". Привожу эту цитату в качестве взгляда со стороны и комплимента, который сделал мне мой старый друг и коллега, а не для того, чтобы похвалиться, какой я умный.



Б.В. Раушенбах, Б.Е. Черток, Н.Н. Шереметьевский

Хотя в некотором смысле это была уникальная работа. Мы опередили американцев, в 1960 году получили Ленинскую премию. Астрономы еще в XIX веке мечтали увидеть обратную сторону Луны, но утверждали, что ее никто не увидит. Мы увидели ее первыми.

В начале 1960 года организовался первый - "гагаринский", как сейчас его называют, - отряд космонавтов, и Раушенбах вместе с заместителями Королева Тихонравовым и Бушуевым, а также с молодыми, но уже опытными инженерами ОКБ, которые сами рвались в космос, - Константином Феоктистовым, Олегом Макаровым, Виталием Севастьяновым, Алексеем Елисеевым принимал активное участие в подготовке первого полета человека в космос. БВ читал летчикам специальный курс по ракетной технике, динамике полета и отдельным системам корабля. В частности, рассказывал им, как осуществляется ручное и автоматическое управление.

Королев всегда хотел запускать в космос живые организмы и запустил собачек, черепах, еще кого-то. После удачных беспилотных запусков наступил наконец момент, когда мы могли рискнуть человеком. Это был сложный момент. У Королева имелось естественное желание, чтобы все произошло как можно быстрее, чтобы это случилось при его жизни, а не после смерти. Тем более, что американцы тоже готовили запуск человека, и нам надо было их опередить. По этому поводу шла нормальная спешная работа.

Гагарин действительно стал первым, до него никого не запускали, все слухи об этом - ерунда. С Гагариным не случилось никаких накладок, "бобов" и "бобиков" на нашем языке, полет шел, как задумывали, и, собственно, ничем не отличался от обычного полета с живым организмом. Слишком он был прост и хорошо отработан, чтобы что-то могло случиться. Гагарин в управление не вмешивался, его задача заключалась в радиосвязи и медицинских экспериментах. Я обычно шутил, что полетная инструкция Гагарину состояла из четырех слов: "Ничего не трогай руками".

Юрий Алексеевич, по моим наблюдениям, держался хорошо. Я ожидал худшего после обрушившейся на него славы. Он не задрал нос, во всяком случае по отношению к нам у него никогда не проявлялось ни зазнайства, ни амбициозности. Он слетал один раз, а другие летали и по два, и по три раза, у кого-то было даже четыре полета. И дело не в том, что космонавтов не хотели пускать по второму или третьему разу, что за них боялись, - нет. Стояла огромная очередь желающих, кто не летал еще ни разу!

Гагарин прекрасно понимал, что как рабочий космонавт он уже вряд ли будет использован, он стал символом, и это его угнетало, ему было больно, поэтому он одержимо рвался к следующему полету. Скорее всего, его бы не пустили, но он тренировался, формально еще имел данные для дальнейшей работы в космосе.

Сплетен и пересудов вокруг него наплели слишком много, он был настолько на виду, что некоторым, возможно, мозолил глаза. Откуда, например, возник дурацкий миф о том, что он погиб с летчиком Серегиным по пьянке? Это абсолютная чушь. Состоялся один из многих тренировочных полетов, которые он выполнял регулярно, хотя я лично считаю, что он зря это делал; как первый космонавт мира Гагарин представлял собой некую государственную ценность, реликвию, поэтому я бы перед ним поставил стеклянную витринку с надписью: "Национальное достояние", и никаких экспериментов.

Что случилось с самолетом, почему он разбился, до конца не известно, проводились разные исследования, есть разные предположения. По одной из версий, там пролетал большой самолет, не буквально рядом с ними, однако они попали в его "след", и их перевернуло - из-за низкой облачности они не видели, на какой идут высоте, в каком положении самолет. Когда же заметили, что машина не в том положении, в каком должна быть по отношению к земле, и стали выходить из него, им не хватило двух секунд, и они врезались в землю.

Первые и столь яркие успехи в космосе сразу привлекли много желающих подвизаться на этом поприще, "отхватить" орден, получить высокое звание, иметь возможность выдвинуться. Крупная, мощная фигура Сергея Павловича Королева многим была не по нутру, в последние годы жизни его явно "зажимали", поэтому коллектив, им возглавляемый, особенно старался продемонстрировать свои успехи, четкое выполнение замыслов Главного конструктора, иначе - и это теперь ни для кого не секрет - эти замыслы могли и перехватить.

Я в свое время долго размышлял о Королеве, фон Брауне, которые действительно совершили крупные открытия, я бы сказал, открытия общемирового значения, и думал, как их назвать одним словом: великий ученый, великий инженер? Все это ерунда. Великих ученых много, много и великих инженеров, а эти люди были явлениями уникальными. И я не придумал лучшего слова, чем полководец. Если я, человек совершенно иного склада, могу представить себя начальником штаба, но никак не полководцем, то Сергей Павлович был именно полководцем в освоении космической техники, по-моему, это самое точное определение; я могу, например, представить себе Королева в маршальском мундире, командующим фронтом. И мечтал он, конечно, о большем, нежели запуск в космос человека, он мечтал о покорении космоса в широком смысле этого слова. Не одного человека отправить, а много людей, создать на Луне несколько баз, слетать пилотируемым полетом на Марс... Мало ли что можно придумать. Все это его очень интересовало, он старался сделать как можно больше и быстрее, поэтому и говорил мне: нам с тобой осталось немного. То есть ничего нельзя откладывать на столетие. Не чувствовал смерти, но понимал, что нужно все делать очень быстро, по сравнению со стоящими задачами времени отпущено не так много.

В конце декабря 1965 года Сергей Павлович Королев ненадолго лег в больницу на пустяковую операцию. Он планировал совещания, которые проведет после выписки, коллеги ездили к нему перед операцией и обсуждали текущие проблемы; он давал поручения со сроками исполнения. Во время операции выяснилось, что у него запущенный рак, самый страшный вид его, саркома...

Его смерть была для нас всех ударом, потому что он ушел буквально на лету. Нельзя представить себе, что было бы, останься он жить. Его уход был тяжелой потерей для ракетно-космической техники. Если бы он остался жить, мы бы сделали больше.

Ушел полководец, и армия стала менее боеспособной.

После смерти С.П.Королева обстановка в его фирме стала быстро меняться. БВ еще продолжал там работать, но исчезла новизна, иссяк азарт, и интересы Раушенбаха переместились в иную сферу. К этому времени началась "академическая стезя" Бориса Викторовича: в 1966 году его избирают членом-корреспондентом, а в 1986 году - действительным членом Академии наук СССР.

Еще при жизни Сергея Павловича я начал преподавать на физтехе МГУ, а потом уже на Долгопрудной, когда факультет выделился в специальный институт. Года через два после смерти Королева я ушел из фирмы и стал только преподавать. Наступил конец спортивно-романтической эпохи в космосе; для себя я в свое время поделил всю космическую деятельность на полет мечты и фантазии, спортивно-романтическую эпоху, нормальную инженерную деятельность. Когда началась рутинная инженерная работа, мне стало скучно, и я рванул, смотался. Ведь без романтики вряд ли что имеет для меня смысл. Но романтика умирает медленно, не сразу кончается, образуется некое пространство, в это пространство залезает нечто другое, чем я начинаю заниматься параллельно с прежним делом, и так у меня происходило всегда.

Борис Викторович всегда был активным участником королевских чтений в Московском физико-техническом институте - кажется он не пропустил его ни единого раза.

Я начал заниматься искусством, еще продолжая активно работать в области ракетной техники. Искусство поначалу казалось интересной мелочью в моей жизни - я имею в виду профессиональную жизнь, в обыденной жизни каждого человека искусство всегда занимает большое место, - но постепенно эта мелочь стала увеличиваться, разрастаться и "съела" интерес к космосу. Но вот что забавно: все, чем я начал заниматься в искусстве, было связано с космосом, который мне осточертел как не знаю что. Первоначальный толчок был дан размышлениями о стыковке космических аппаратов с помощью ручного управления. В конструкции наших космических аппаратов космонавт может видеть происходящее перед ним только на специальном экране. И я задался вопросом: насколько правильно изображение на экране передает действительную обстановку (можно ли по нему управлять?)? Это привело меня к теории перспективы, а потом к искусству. И я углубился в дебри искусства безболезненно и естественно, не чувствуя никакой депрессии или дискомфорта при этом переходе. Просто потеря интереса к одному и проявление интереса к другому - мягкое перевоплощение. Никогда это не имеет характера решений: вот я сидел, долго думал и решил, что с завтрашнего дня буду заниматься искусствоведением, тем, что увлекло меня после космоса. Но толчок, повторяю, в этом направлении я получил благодаря космосу, и то, чем я занимался более десяти лет, захватило меня целиком и держало крепко, может быть, и до сих пор держит. В этом не было ни спорта, ни романтики, потому что искусство и искусствознание, вера и религия существуют вечно, и в человеке всегда живет и будет жить какое-то беспокойство, желание проникнуть как можно глубже в сущность всего этого. Поэтому я ни с кем не вступал в соревнование, садясь за книги по теории перспективы в изобразительном искусстве или за статьи о смысле троичности в религии.

Первый труд Б.В.Раушенбаха - "Пространственные построения в древнерусской живописи" вышел в свет в 1975 году, второй, включающий уже примеры из мировой живописи, "Пространственные построения в живописи" - в 1980-м. Строгий математический анализ выявил, что никогда не существовала и не могла быть разработана научная система перспективы, адекватно передающая геометрические характеристики изображаемого пространства на плоскости картины без каких-либо условностей и искажений. Это получило окончательное математическое обоснование в третьей книге - "Системы перспективы в изобразительном искусстве. Общая теория перспективы" 1986 года издания, где дана общая теория проблемы. Четвертая, "Геометрия картины и зрительное восприятие", вышла в 1994 году.



Глазунов, ректор млсковского Физтеха Белоцерковский и Раушенбах на московском Физтехе.

Что видит наш глаз, и что видит наш мозг? Раушенбах пришел к выводу, что это не одно и то же. Вывод в свою очередь потребовал математического описания работы мозга, которое было дополнено психологическими доказательствами. Изучая законы зрительного восприятия, академик Раушенбах приходит к выводу, что законы эти различны применительно к интерьеру и к пейзажу; и настоящий мастер, сам того не ведая, обязательно внесет в картину элементы, противоречащие собственному зрительному восприятию.

Меня не привлекли в живописи проблемы светотени или колористики; то есть, конечно, меня это интересует, но не как специалиста, я просто не имею для этого нужных данных, а дилетантства не признаю. Все предельно ясно: для восприятия художественного произведения необходимо обладать известным талантом, которым обладают художники и люди, тонко чувствующие искусство. Этот талант внелогического характера, логикой тут ничего не возьмешь. У меня же развита логическая часть мозга, а та, которая занимается внелогическим восприятием мира, явно "отстает". Поэтому, скажем, хороший искусствовед, искусствовед от Бога, смотрит и видит то, чего я не вижу. Он может отличить хорошую картину от плохой, а я не могу. Эта способность получать информацию на внелогическом пути иногда называется вкусом.

Есть разные способы восприятия мира. Леонардо да Винчи мог и то, и другое, он одинаково чувствовал и искусство, и точные науки, был математиком и механиком, а, кроме того, крупным художником. Или Гете с его естествоиспытательскими трактатами "Опыт о метаморфозе растений", "Учение о цвете" - многие считают, что если бы он ничего не создал как поэт, то остался бы в истории как ученый. Мало кто знает, что он был крупным натуралистом, обычно помнят, что он "Фауста" написал.

Так что есть люди, которые могут и одно, и другое, - я в этом смысле явно "не тяну". Может быть, я предпочел бы второе, но вынужден заниматься логическими построениями в живописи, потому что заниматься другим просто не в состоянии. Ничего не поделаешь.

Оторвавшись от космонавтики и оказавшись как бы в свободном парении, Раушенбах получил возможность иного видения мира. Сегодня для него ясно, что материя и ее законы не в состоянии объяснить всю сложность окружающего нас пространства, что в мире, по словам Андрея Дмитриевича Сахарова, существует нечто лежащее вне материи и не подчиняющееся ее законам, нечто отепляющее мир. И это чувство, по Сахарову, можно считать религиозным.

Называя себя дуалистом, т.е., человеком, признающим одинаково первичными и дух, и материю, Раушенбах стремится смотреть на это как бы со стороны, быть не "внутри", а "снаружи" процесса. Только так можно сохранить объективность при изучении любого феномена общественной жизни - быть верующим и атеистом одновременно.

Тягу к религии я почувствовал на определенном этапе своей жизни. Почему возникло это чувство, рассказ отдельный, считаю, что о религии я еще ничего не написал, не исключено, что ей будет посвящена моя следующая книга. Но иконописью, иконопочитанием я занялся уже на излете моей работы в фирме Королева, и новое развитие "вбок" косвенно, не впрямую, может быть, и связано с моей основной профессией. Повлияло и мое детство, когда меня водили в церковь, приобщали святых таин, а детские впечатления - это не такая вещь, которая забывается и исчезает бесследно. Во все времена моей жизни мне была весьма неприятна антирелигиозная пропаганда, я всегда считал ее чушью и болел за религию.

В богословии меня интересует логическая сторона, и мне удалось доказать одно положение, которое до сих пор не было известно. Понятие Троицы всегда считалось алогичным - три Бога составляют одного Бога, как это может быть одновременно: три и один? Когда мы говорим о святости Троицы, нам не с чем из повседневной жизни ее сравнивать, святость свойственна лишь божественному. Но когда речь заходит о триединости, то человеческий ум невольно ищет аналогии в повседневной жизни, хочет увязать это понятие с формальной логикой. Я сказал себе: будем искать в математике объект, обладающий всеми логическими свойствами Троицы, и если такой объект обнаружится, то тем самым будет доказана возможность логической непротиворечивости структуры Троицы и в том случае, когда каждое Лицо является Богом. И четко сформулировав логические свойства Троицы, сгруппировав их и уточнив, я вышел на математический объект, полностью соответствующий перечисленным свойствам, - это самый обычный вектор с его тремя ортогональными составляющими.

Остается лишь поражаться, что отцы Церкви сумели сформулировать совокупность свойств Троицы, не имея возможности опираться на математику. Они совершенно справедливо называли любые отклонения от этой совокупности ересями, как бы ощущая внутренним зрением их разрушительную пагубность. Лишь теперь становится понятным величие отцов Церкви и в смысле интуитивного создания безупречной логики триединости. Сегодня совершенно разумна формулировка догмата о Троице, которая точно следует Символу Веры: "Лица Троицы составляют единое Божество, в котором каждое Лицо в свою очередь является Богом".

В 1997 году в издательстве "Аграф" вышла в свет книга Бориса Викторовича "Пристрастие", в которой немалое место уделено как проблемам науки, так и проблемам религии. Здесь большой очерк-биография пионера ракетной техники и космонавтики Германа Оберта, воспоминания о скульпторе-антропологе М.М. Герасимове и о Главном конструкторе ракетно-космических систем С.П.Королеве; здесь обширная статья, написанная Раушенбахом к 1000-летию крещения Руси, и ряд статей мировоззренческого характера; здесь, наконец, два материала, посвященных иконам и иконописи.

Иконы, да и классическую живопись, во многом основанную на евангельских сюжетах, нельзя понять, не занимаясь богословием, - это вполне естественно. И я занялся богословием. Надо сказать, что после первых космических запусков происходили регулярные приемы в Кремле, на самом высоком уровне, необычайно торжественно, державно; приглашались и представители всех существующих в нашей стране конфессий. Я обратил внимание, что столик, за которым становились наши пастыри, находился тогда как бы в "санитарной зоне", и никто не переступал невидимой черты, ограничивающей эту зону. Пожалуй, именно из чувства протеста я пересекал эту границу и беседовал со священнослужителями. Таким образом я вступил в контакт с православной Церковью, а так как я уже увлекался живописью, в частности иконописью, работал над книгой об иконах и не хотел, чтобы она была богословски безграмотной, я попросил, чтобы меня познакомили с ректором Духовной академии и он помог мне с консультациями.

Читая "Пристрастие", академик Никита Николаевич Моисеев, ныне уже покойный, отметил, что пристрастия его и Раушенбаха постепенно смещались в гуманитарную сферу, как будто они, люди науки, чувствовали, что будущность человечества станет зависеть в гораздо большей степени от состояния его духовного мира, от умения жить с Природой, чем от технического могущества, и страсть к стяжательству однажды придется заменить добрым отношением друг к другу. "Не будучи в массе своей людьми религиозными, мы все больше и больше думали о том, что слова Нагорной проповеди должны звучать не только в пустыне, но и в мегаполисах".

История человечества - от времен античности до наших дней - полна примеров, когда интересы Родины ставились выше интересов отдельного гражданина, когда отдельный гражданин сознательно жертвовал жизнью или состоянием на пользу Родине. Сегодня, опираясь на "Права человека", ничего не стоит не считаться с интересами родной страны, и эгоист не преминет воспользоваться такой возможностью.

В прошлые времена права человека (а они существовали всегда, пусть и не оформленные, и не такие полные) уравновешивались его обязанностями. Человек мог пользоваться своими правами, лишь выполняя свои обязанности. Сегодня эти два принципа поменялись местами. Формальные права человека выше его обязанностей (разных в разных странах), и эгоист никогда не упустит случая утверждать: "я имею право...", не считаясь с тем, что вредит сообществу (общине, государству). Эта трансформация имеет экономическое обоснование: раньше человек не мог прожить в одиночку, сегодня ему это не составит никакого труда. Ему никто не нужен, а если и нужен, то, может быть, лишь для развлечений.

Конечно, такой человек в процессе производства вступает в соответствующие отношения с другими людьми, но эти отношения приобретают характер контактов, не обязательно влекущих за собой более тесную близость. Этот общий процесс захватил даже такую область, как семья. Высокие в прошлом этические нормы заменяются и здесь временными соглашениями, о чем говорит, в частности, огромное число разводов. Иногда складывается впечатление, что современное демократическое государство, пекущееся о правах каждого отдельного гражданина, сознательно ведет политику уничтожения такого уходящего в далекую древность института, как семья.



Борис Викторович со своей сестрой Кориной Миклухо-Маклай.

Надо, чтобы люди перестали вести себя как сегодня, когда каждый считает себя центром Вселенной, а всех других людей - чем-то второстепенным. Надо дать новую жизнь традиционным сообществам - семье, общине, государству, делающим из населения Народ. И надо, чтобы интересы сообщества ценились бы всегда выше, чем интересы индивидуума, и не только с точки зрения закона. Надо, чтобы каждый индивидуум искренне считал свои права менее существенными, чем интересы сообщества. И еще - надо, чтобы общим мнением стало то, что обязанности человека выше его прав.

Достижимо ли это? Трудно сказать, но ясно, что выживут в конечном итоге лишь те народы, которые пойдут по этому нелегкому пути.

В 1999 году издательство "Пашков дом" опубликовало новую книгу Б.В.Раушенбаха "Постскриптум", диапазон которой, при небольшом объеме, очень широк: от массы событий уходящего XX века - житейских, бытовых впечатлений, биографических событий, включивших в себя и любовь, и "суму", и тюрьму, и работу на космос, - до философских обобщений, размышлений о нашем обществе и мироустройстве, о Петре I и его реформах, о Востоке древнем и современном, о проблемах образования в России и за ее пределами, о судьбе русской науки, о нацизме и национализме.

Нет плохого и хорошего времени, есть время, в котором мы живем, и в этом отведенном нам времени надо жить "на полную катушку". Только полнота жизни заключается не в набивании карманов и желудка, а в том, чтобы жить достойно. Не дай Бог, если кто-то расценит мои слова как "послание к потомкам". Никаких посланий писать не собираюсь, а то потомки лет через 50 прочтут и скажут: "Ну и нагородил!" Но мы все-таки должны помнить, что мощь человека растет с каждым годом, в особенности в последнее столетие, и если раньше кто-то мог "насолить" только своей семье, деревне, городу, наконец, стране, то сейчас один человек может, в принципе, уничтожить весь мир. Я не говорю, что такой человек сегодня есть. Важно, чтобы он не появился.

Человечество упрямо идет к той грани, где возможность самоуничтожения становится реальной и вероятна даже по ошибке. Люди всё глубже изучают природу разрушения, ставят всё больше физических опытов, и я сейчас скажу глупость с точки зрения современной физики, но я скажу ее, чтобы было понятно: представьте себе, что физики в процессе экспериментов сделали шаг, после которого стала гореть вся материя, и сгорела Земля, сгорели люди, сгорело всё! Дорасщеплялись...

Неоценим вклад Бориса Викторовича Раушенбаха в развитие науки и культуры нашей страны: действительный член Российской академии наук, Международной Академии астронавтики, академии космонавтики имени Циолковского, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Демидовской премий, профессор и экс-заведующий кафедрой Московского физико-технического института; член Комитета ученых в защиту мира против ядерной угрозы, председатель Научного совета Российской академии наук по комплексной проблеме "История мировой культуры", возглавлявший в недавнем прошлом движение российских немцев за национальное возрождение, член редколлегий многих журналов и книг, президент Ассоциации колокольного звона и многое другое, Борис Викторович Раушенбах продолжает активно работать на благо нашей страны.

Поздравляя Бориса Викторовича с 85-летием, Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II написал: "Восхищаюсь неутомимой работой пытливого ума этого "мужа желаний" (Дан. 9,23). Ему тесно на проторенных путях, ибо его влекут всё новые пространства мысли. Удивительная разносторонность талантов и творческих интересов Бориса Викторовича, привыкшего достигать высоты во всем, за что бы он ни принимался, заставляет вспоминать имена мудрецов эпохи Возрождения".



Могила Бориса Викторовича на Новодевичьем кладбище

[skroznik]

Лев Петрович Феоктистов - ученый, гражданин, мыслитель

Л. П. Феоктистов.
Фото из архива семьи Аврориных.

Лев Петрович Феоктистов родился 14 февраля 1928 года в семье служащих. После окончания в 1951 году физического факультета МГУ он был направлен на работу во Всероссийский научно-исследовательский институт экспериментальной физики (Арзамас-16); с 1955 года его трудовая деятельность продолжилась во Всероссийском научно-исследовательском институте технической физики (Челябинск-70). В этих научных учреждениях Министерства среднего машиностроения он в течение 27 лет работал над теоретическими и практическими проблемами ядерных и термоядерных вооружений.

Уже первые работы Льва Петровича внесли существенный вклад в создание первой водородной бомбы современного типа, которая в 1957 году была испытана и передана на вооружение Советской Армии. Его дальнейшие теоретические исследования были направлены на совершенствование и миниатюризацию ядерных и термоядерных зарядов, что в конечном итоге позволило создать принятые на вооружение системы с разделяющимися головными частями и достигнуть ядерного паритета с США. Исследования Л.П. Феоктистова позволили также создать малогабаритные артиллерийские ядерные заряды большой мощности. Впоследствии такого рода заряды эффективно использовались для тушения мощных пожаров на нефтяных скважинах.

Во время работы во ВНИИЭФ Л.П. Феоктистову удалось раскрыть, природу мощного электромагнитного импульса, который наблюдается при воздушных испытаниях ядерного оружия.

В начале своей деятельности он под руководством Я.Б. Зельдовича и Д.А. Франк-Каменецкого активно участвовал в исследованиях термоядерной детонации. Используя то обстоятельство, что энергия ядерных реакций (в отличие от химических) позволяет существенно, в десятки и сотни раз, сжать вещество перед фронтом горения, Л.П. Феоктистов нашёл новые конструктивные схемы детонации. Результаты его теоретических исследований позволили создать новые типы ядерных зарядов, в которых была радикально снижена радиоактивность продуктов деления и которые были пригодны для использования в мирных целях.

Особое внимание Льва Петровича привлекало использование энергии ядерных взрывов для научных исследований. Он был инициатором и участником ряда физических опытов по изучению свойств вещества в экстремальных условиях, по воздействию излучений ядерного взрыва на материалы и по исследованиям термоядерного горения и термоядерной детонации.

В целом результаты работы Льва Петровича Феоктистова во ВНИИЭФ и ВНИИТФ внесли решающий вклад в создание „ядерного щита“, который и в те, уже далёкие, времена, и особенно сейчас обеспечивал и обеспечивает саму возможность существования нашей Родины.

В конце 70-х годов Лев Петрович Феоктистов по личному убеждению оставил разработки в области военного атома. В 1978 году он становится сотрудником Института атомной энергии им. И.В. Курчатова, где им были начаты работы по теоретическому обоснованию и созданию химического лазера высокой мощности принципиально нового типа. В этом лазере генерируемый световой поток сам инициирует химическую реакцию, обеспечивающую накачку активных атомов. В 2000 году уже в ФИАН Л.П. Феоктистовым с сотрудниками был осуществлён физический пуск химического лазера на основе эффекта самоинициирования.

Другим важнейшим теоретическим результатом, полученным Л.П. Феоктистовым в Курчатовском институте, является открытие стационарной нейтронно-делительной волны, которую теперь называют волной Феоктистова.

В 1986 году Лев Петрович был неформальным руководителем научного штаба по исследованию причин и разработке мер по ликвидации Чернобыльской аварии.

С 1988 года и до конца жизни Л.П. Феоктистов заведовал отделом лазерного термоядерного синтеза Отделения квантовой радиофизики Физического института им П.Н. Лебедева. Здесь Лев Петрович совместно с Н.Г. Басовым продолжил исследования различных вариантов ядерных и термоядерных реакторов, начатые им ещё во время работы во ВНИИТФ. Благодаря этим исследованиям появилась концепция гибридного реактора, в котором подкритический реактор подсвечивается термоядерными нейтронами, получаемыми в результате лазерного синтеза. В частности, Л.П. Феоктистовым был предложен двухкаскадный вариант реактора, сочетающий в себе быстрый маломощный реактор-усилитель с энергетическим тепловым, в котором можно ожидать коэффициента усиления термоядерной энергии до 5000 раз.

Ещё одним важным направлением его научных интересов в последние годы стало исследование электромагнитного излучения, которое возникает при быстрых переходах в системах, обладающих внешними электрическими и магнитными полями (ферромагнетики, сегнетоэлектрики, сверхпроводники с током и др.). На основании этих исследований разработан новый мощный источник импульсного электромагнитного излучения.

Через всю научную деятельность Льва Петровича красной нитью проходило желание снизить риски, связанные с ядерной энергетикой, создать ядерный реактор, который был бы безопасен по физическим соображениям, и в этом направлении ему удалось далеко продвинуться, предложив несколько концепций безопасного реактора. Кроме того, им был предложен рад подходов, позволяющих существенно снизить экологическое загрязнение, обусловленное функционированием атомных электростанций. В последние годы он также активно работал над проблемой создания ядерной энергетики, не позволяющей распространяться ядерному оружию.

Несмотря на сильную вовлечённость в исследования военного атома, Л.П. Феоктистов всегда выступал за радикальное сокращение атомного оружия вплоть до полной его ликвидации. Этим он постоянно занимался, будучи членом правления Российского комитета Пагуошского движения учёных.

Обширной и многогранной была научно-организационная деятельность Л.П. Феоктистова. Он был председателем экспертного совета ВАК СССР, заместителем председателя правления Всесоюзного общества „Знание“, членом редколлегии журнала „Квантовая электроника“.

Л.П. Феоктистов был создателем научной школы по физике высоких плотностей энергии, вёл большую работу по подготовке научных кадров высокой квалификации для научно-исследовательских центров страны. До последних дней он заведовал кафедрой Московского инженерно-физического института.

Заслуги Л.П. Феоктистова перед Отечеством получили высокую оценку. Он Герой Социалистического Труда (1966 г.), лауреат Ленинской (1958 г.) и Государственной (1978 г.) премий, награждён двумя орденами Ленина, двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом Октябрьской Революции и орденом „За заслуги перед отечеством“ IV степени. В 1966 году он был избран членом-корреспондентом АН СССР, а в 2000 году — действительным членом Российской академии наук. Лев Петрович являлся также почётным гражданином г. Снежинска (бывший Челябинск-70) и членом ряда иностранных академий.

Лев Петрович был удивительно разносторонним человеком. Он любил литературу и сам писал книги. Его скромность, деликатность, чувство юмора притягивали к нему людей. Общение с ним всегда доставляло радость.

Имя Льва Петровича Феоктистова, великого учёного великой страны, навсегда останется вписанным в историю России.

Е.Н. Аврорин, О.Н. Крохин

Академик Харитон в нём не ошибся

Аркадий Бриш, ВНИИ автоматики, заслуженный деятель науки и техники России

— Аркадий Адамович, насколько мне известно, вы были у самых истоков атомного проекта. С чего всё начиналось?

— Я был привлечён к разработке ядерного оружия в 1947 году. Когда я приехал в КБ–11 (ныне это Саров), то там было ещё мало специалистов в этой области. Я окончил физический факультет МГУ, потом была война, в которой я участвовал, многое забылось. И когда приехал на объект — встретился с совершенно новой тематикой. Я участвовал в разработке первой атомной бомбы, затем в разработке водородной бомбы. С 50-го года приступил к разработке новой автоматики инициирования реакции деления. В 54-м году уже были испытания бомбы РДС–5.

В 55-м я был переведён в филиал КБ–11 — в КБ–25, в Москву. Сейчас это ВНИИ автоматики, который занимается ядерными боеприпасами, приборами автоматики, то есть активно участвует в создании ядерного оружия нашей страны. Сначала я был замначальника лаборатории, потом заместителем главного конструктора Духова, а в 64-м стал сам главным конструктором. С 97-го года являюсь почётным научным руководителем.

— Когда вы познакомились с Феоктистовым и какое он на вас произвёл впечатление?

— Со Львом Петровичем Феоктистовым я встретился в 51 -м году. Он был в наборе „второго поколения“ и сразу включился в разработку первой „слойки“ Сахарова, а потом РДС–37 — более совершенного ядерного заряда. Лев Феоктистов произвёл на меня впечатление очень образованного человека. Доброжелательный, умница, весёлый, душа компании. Красивый внешне, физически здоровый, очень раскрепощённый. Я объясняю это тем, что, в отличие от нас, испытывавших какой-то страх перед начальством, у Феоктистова этот страх отсутствовал с самого начала. Может, потому, что отец Льва был крупным партийным работником.

— Но я думаю, что Лев Петрович сложился и как учёный, и как личность не только благодаря отцу?

— Безусловно. Знания Феоктистов получил прекрасные, природные данные помогли ему сразу включиться в разработку оружия. По существу, в 55-м году мы получили паритет с США по качеству оружия, а в 60-х годах сравнялись и по количеству. В 54-м году была испытана новая автоматика, в разработке которой я принимал самое прямое участие. Льва Петровича очень уважали Зельдович, Сахаров, Харитон, но в 55-м его уже отправили на Урал. Потом я встречался с ним только на совещаниях. Он был очень обаятельным. Я любил слушать его выступления, поскольку он всегда был очень краток, чёток, интересно говорил. И как человек был очень интересен.

— А когда состоялась ваша последняя встреча?

— Десятого февраля 2002 года я поехал в гости к семье Харитона, в те дни отмечалось 100-летие со дня рождения Юлия Борисовича. Я подъехал к дому, вижу — стоит у подъезда Лев Петрович, какой-то грустный. Мы расцеловались, и я спросил, в чём дело. Он ответил, что сердце сжимает, трудно дышать. Мы поговорили минут десять. А четырнадцатого, в ночь на свой день рождения, Феоктистов умер. У меня такое впечатление, что у него уже тогда, десятого февраля, всё началось, произошло резкое ухудшение здоровья.

— Как вы думаете, почему Лев Петрович решил вернуться из Челябинска-70 в Москву?

— В Челябинске-70 Феоктистов работал до 78-го года. Когда он уходил оттуда, я встретился с ним на научно-техническом совете по ядерному оружию. И он сказал: „Решил я уходить“. Что такое, почему? Он говорит: „Решил, дети уехали в Москву. Работы много сделано. Двадцать восемь лет проработал на объекте, хватит“. В Москве он начал работать в Институте им. Курчатова. Как раз в это время произошла Чернобыльская авария, и он попал в число ответственных за неё, не имея к этому никакого отношения. Потом перешёл в ФИАН и занялся новыми источниками энергии, работал вместе с Олегом Николаевичем Крохиным. Но, когда я его встречал, у меня складывалось впечатление, что он не очень доволен.

— И что, по вашему мнению, влияло на его настроение?

— В мае 2001 года в Снежинске отмечали девяносто лет со дня рождения первого главного конструктора центра Кирилла Ивановича Щёлкина. Был там и Феоктистов. На следующий день собрались теоретики, и я обратил внимание, что Лев Петрович совершенно преобразился. Он был душой компании: шутки, прибаутки. Конечно, двадцать восемь лет работы на Урале не прошли даром. Связи, дружба, уважение. В Москве ему было значительно труднее работать, присутствовала всё время какая-то грусть.

— То есть вы хотите сказать, что Лев Петрович был оторван от родной среды?

— Я работаю в ядерной области пятьдесят пять лет, но не могу забыть те восемь лет на Урале, не могу забыть КБ–11. Я считаю, что да — Льва как бы оторвали от родной среды, и это подорвало его здоровье. В отношении его кончины я слышал, что у него было плохое самочувствие, но он поехал на работу в МИФИ, и ему стало там плохо.

— Что вы считали особенно ценным в научной работе Льва Петровича?

— Вклад Льва Петровича в области фундаментальных предложений по ядерному оружию огромен, как и во всей отрасли. Мы обсуждали на технических совещаниях и ядерные заряды, и автоматику подрыва. К его точке зрения всегда прислушивались, потому что этот человек глубоко разбирался в тончайших вопросах современной физики, в термоядерных взрывах, длительность которых — сто миллионных долей секунды. Очень трудно оперировать такими процессами. Но Лев Петрович эти вещи очень глубоко понимал. У него на всё была своя, оригинальная точка зрения.

— Кого из учёных, работавших в ядерной области, Лев Петрович особенно уважал? Кого считал своими учителями?

— Это, конечно, Яков Борисович Зельдович и Давид Альбертович Франк-Каменецкий. Их он считал учителями, которые очень много в него вложили. Лев Петрович очень высоко ценил научные и конструкторские таланты Ю.Б. Харитона. В 65-м году Феоктистов защищал докторскую диссертацию. Научным оппонетом у него был Харитон. Защищался Феоктистов на Урале, и Юлий Борисович приехал на защиту из Арзамаса-16. Это свидетельствует о том, как Харитон, со своей стороны, глубоко уважал Феоктистова.

— Аркадий Адамович, как вы можете прокомментировать заявление Феоктистова, что „ядерное оружие себя исчерпало“?

— Я думаю, что он как специалист понимал, что исчерпаны в основном все идеи по созданию ядерного оружия. Когда долго занимаешься одним и тем же вопросом, всегда горизонты удаляются. Кажется, что все возможности исчерпаны, как вдруг возникает что-то новое, новые перспективы. Ядерное оружие создано, оно уже существует помимо нас. Многие считают, что должно создаваться оружие третьего поколения. Сейчас энергия ядерного взрыва распространяется во все направления, поэтому только часть энергии доходит до цели. Громадная мощность взрыва используется только частично. Встаёт вопрос: нельзя ли создать направленный взрыв? Серьёзных прорывов здесь пока нет, но наука не может остановиться.

Лев Петрович именно насчёт себя считал, что он исчерпал все идеи. Я же думаю, что пока существуют теоретики, пока существуют объекты, разработка ядерного оружия будет проводиться. Ни одна страна не откажется от ядерного оружия.

— Разве у самих учёных-ядерщиков не возникает вопрос, нужно ли вообще это оружие?

— Конечно, все учёные убеждены, что ядерная война не нужна. В ней погибнет минимум половина человечества. Но как объединить все страны, чтобы они договорились об уничтожении ядерного оружия? У Феоктистова было мнение, что мы всё время догоняем Америку. По всему миру сто двадцать тысяч ядерных боеприпасов, из них примерно половина у нас и в Америке. Поэтому война между Россией и Америкой не может быть ядерной.

Лев Петрович прекрасно понимал, что нельзя взять и уничтожить всё оружие. Пока у нас есть оружие, Америка уважает нашу силу. Но ни одна страна не заинтересована в ядерной войне. Все знают, что это катастрофа.

— Удастся ли нам избежать этой катастрофы?

— Постепенно происходит разборка оружия. Есть специальные комиссии, которые следят за уничтожением боеголовок. Надо жить в надежде, что страны смогут договориться.

Его выделяла необыкновенная артистичность

Евгений Аврорин, научный руководитель РФЯЦ-ВНИИТФ, академик РАН

— Евгений Николаевич, с какого времени вы работаете в Челябинске-70 и как долго знали Льва Петровича Феоктистова?

— В Челябинске-70 я практически со дня его создания, то есть с 1955 года, и с того же времени знаю Льва Петровича. Даже немного раньше, потому что в течение полугода до этого я работал вместе с ним в Арзамасе-16. Наш объект возник по постановлению правительства (октябрь 1954 года). Непосредственно приказ о его создании вышел в апреле 1955 года. А в сентябре в новый центр была послана группа специалистов, которую отобрали в Арзамасе-16. В этой группе были Лев Петрович Феоктистов, Евгений Иванович Забабахин, Юрий Александрович Романов, я и другие наши товарищи.

То место, куда мы прибыли, называлось „21-я площадка“. До неё здесь располагалась лаборатория „Б“, где работали Тимофеев-Ресовский и группа немецких специалистов. Незадолго до того, как мы туда прибыли, лабораторию расформировали. В новом центре сразу создали два теоретических отделения, одно возглавил Забабахин, другое — Романов. На самом деле это разделение было чисто формальным, все теоретики работали вместе. Одним из самых ярких теоретиков был Лев Петрович Феоктистов.

Что его особенно выделяло среди остальных учёных и специалистов, кроме выдающегося таланта физика-теоретика, так это необыкновенная артистичность во всём. Прежде всего в поведении. Он очень хорошо, красиво говорил. Мимика, жестикуляция — всё было очень артистично. И в работе — тот же элемент артистичности, то есть стремление выполнить работу не просто хорошо, но красиво. У него было очень глубокое понимание физики.

Сейчас, к сожалению, очень много физиков, которые знают формулы, умеют ими пользоваться, получают положительные научные результаты с помощью, прежде всего вычислений. У Льва Петровича в высшей степени было развито то, что мы называем научной интуицией. Он чувствовал результат, умел его потом обосновать с помощью строгих теоретических выкладок. Особенно было развито умение предугадать результат с помощью простых оценок. Было просто эстетическим удовольствием наблюдать Льва Петровича у доски. У него в этом были великолепные партнёры. Прежде всего Забабахин, который тоже блестяще готовил свои выступления у доски. Но тот больше стремился к математической строгости. В численных оценках великолепным партнёром был математик Армен Айкович Бунатян. У Льва Петровича всегда было много идей, и он их излагал в очень яркой, увлекательной форме. Во время выступлений за ним часто было трудно уследить, настолько быстро развивалась его мысль.

Помимо работы, Лев Петрович был заводилой во многих делах. Тогда это был очень молодой коллектив, в среднем двадцать с небольшим лет. Лев Петрович стремился сделать жизнь весёлой, интересной. Он участвовал во всех футбольных сражениях, в шуточных спортивных играх. Позже он увлёкся поездками по Уралу, очень полюбил его природу.

Работа, конечно, была очень напряжённой. Именно тогда создавалось термоядерное вооружение Советского Союза. Началось это, собственно, в 55-м году на испытаниях.

— Какое впечатление на вас произвели испытания 1955 года?

— Мы вместе со Львом Петровичем находились примерно в семнадцати километрах от эпицентра. Нас заставили расстелить брезент и лечь на него. У всех были чёрные очки и закопчённые стекла. Мы наблюдали величественное зрелище ядерного гриба. Сверкающий белый шар поднялся выше облачности. Он начал расширяться, потом всё это превратилось в чёрную тучу. Прозвучал приказ об эвакуации, все загрузились в машины…

Вечером это событие отметили — после обсуждения результатов испытания. Все показатели оказались в норме — за исключением того, что взрыв произошёл на одну миллионную долю секунды раньше запрограммированного времени. Когда Ю.Б. Харитон доложил об этом промахе в правительстве, там по этому поводу был смех. Но на самом деле эта ошибка была достаточно серьёзным показателем того, что не всё хорошо прошло. Пришлось в дальнейшем результаты уточнять.

„Торжество“ проходило на квартире, где жил А.Д. Сахаров. Это была неформальная, дружеская вечеринка. Позднее Лев Петрович много раз бывал на испытаниях. Он был инициатором многих работ, которые легли в основу создания нового оружия. И, что ещё более важно, он был инициатором многих технических опытов, которые открывали новые направления, иногда совершенно неожиданные.

— Вы не могли бы привести какой-нибудь пример?

— Например, пытались получить термоядерную вспышку в газообразных дейтерии и тритии. Хотели её использовать для создания промышленных ядерных зарядов. Но оказалось, что это направление имело и военное значение. Косвенным образом эти опыты послужили для создания целого нового поколения ядерного оружия.

По инициативе Льва Петровича проводились опыты по изучению последствий ядерных взрывов, в том числе такой уникальный опыт, как подрыв ядерного заряда, перед этим подвергшегося действию другого ядерного заряда. Эти опыты требовали большой изобретательности, так как в подземных условиях нужно произвести те эффекты, которые происходят при подрыве ядерного заряда либо в вакууме, либо в атмосфере или за пределами атмосферы. Приходилось тщательно продумывать, как ликвидировать фон и всякие побочные эффекты. И сами методы регистрации требовали большой изобретательности. Лев Петрович участвовал во всех экспериментах на Семипалатинском и Новоземельском полигонах.

— В чём выражалась конкуренция между двумя ядерными центрами — Арзамасом-16 и Челябинском-70?

— Первая водородная бомба нового образца была создана в Арзамасе-16 в 1955 году, но между испытательным образцом и серийным оружием существует большая разница. В 1957 году была уже испытана бомба, которую передали на вооружение Советской Армии. Сделана она была именно в Челябинске-70, и группа наших учёных, в том числе Феоктистов, была награждена Ленинской премией. В 70-е годы общее количество зарядов, имеющихся на вооружении армии, более чем на две трети было челябинским, хотя работало у нас втрое меньше специалистов, чем в Арзамасе-16.

Я могу быть, конечно, и необъективным, но считаю, что многие рекордные вещи были созданы именно в нашем институте. Может, это объяснялось молодостью, большей смелостью, что для нашего института было более характерно, чем для Арзамаса. Мы шли на предельные испытания, на грани отказа. У Льва Петровича была такая теория, что хорошо поставленный опыт должен иметь положительный результат в пятидесяти процентах случаев — то есть мы задаём природе вопросы, на которые можно ответить „да“ или „нет“.

— А если положительный результат почти всегда стопроцентный?

— Это первый признак того, что вопрос сформулирован плохо, без напряжения. В принципе, надо ставить предельные опыты, которые учат гораздо большему, чем опыты с заведомо положительным результатом. Мы получили и вооружение, и промышленные образцы с предельными параметрами.

— А со стороны властей не было недовольства по поводу негативных, по их мнению, опытов?

— Конечно, каждый отрицательный результат был предметом разборок. Но оргвыводы делались крайне редко, только в тех случаях, когда срывалось очень важное задание. За всё время это было всего один или два раза и сразу становилось предметом тщательного разбирательства. Опыты с отрицательным результатом обычно повторяли. Мы старались доискаться причин, по которым такие результаты имели место.

— Что, на ваш взгляд, послужило толчком к изменению мировоззрения Льва Петровича?

— Постепенно у многих, работающих в атомной области, стало возникать впечатление, что всё уже сделано. Для Льва Петровича как бы не осталось интересной работы. Что касается перемены его взглядов на ядерное вооружение вообще, то нельзя сказать, что он стал пацифистом. Он признавал, что ядерное оружие — зло, но неизбежное зло. Раз уж оно было создано в США, то нам лучше отвечать созданием ядерного оружия и у нас в стране. Но то, что настало время, когда мир должен стать миром без ядерного оружия, — да, в последние годы такое мнение у него появилось. Но он понимал, что сделать это не так просто. В его мировоззрении не было резкого поворота, это был всё-таки постепенный переход.

— Желание Льва Петровича уехать из Снежинска диктовалось в основном этими причинами?

— Я думаю, что здесь была совокупность причин. Он очень заинтересовался работами по лазерному термоядерному синтезу. Это направление развивалось наиболее интенсивно в ФИАНе. Были и личные причины. Александра Ивановна подталкивала его к переезду в Москву, где в университете учились их дети, Александр и Ирина. Я не думаю, что какие-то пацифисткие ноты сыграли в этом деле решающую роль. На первой конференции по термоядерному синтезу Лев Петрович очень понравился академику Басову, да и не мог не понравиться — он всем нравился. Басов помог Льву Петровичу и при переезде, и в Москве оказал ему огромную поддержку.

— Евгений Николаевич, а что вы знаете о работе Льва Петровича в ФИАНе?

— В Москве у Феоктистова была непростая история. Когда он уже решил переезжать и ходил с этим вопросом и в ЦК, и к министру Славскому, ему сказали, что из Минсредмаша его не отпустят. Его направили сначала в филиал Курчатовского института в Троицк. Там у него не очень сложилось, не нашлось единомышленников. И его перевели в Курчатовский институт в Москве. Но он по-прежнему поддерживал связи с Басовым. И через несколько лет он всё же перешёл туда, куда он хотел с самого начала, — в ФИАН.

— А чем Лев Петрович занимался в Курчатовском институте?

— Разными вещами: лазерным оружием, он был ответственнм за оборонные работы. В ФИАНе он занимался двумя крупными направлениями: лазерным термоядерным синтезом и принципиально новыми схемами безопасных ядерных реакторов. Одна из таких схем заключается в том, что основная часть ядерного реактора представляет собой подкритическую сборку, а до критичности доводится с помощью внешнего источника — небольшого запального ядерного реактора, ускорителя или термоядерного устройства. Этим он начал заниматься ещё в Снежинске.

Один из вариантов — это гибридный реактор, включающий лазерную мишень и подкритичный бланкет, имеющий достаточно высокий коэффициент умножения. Бланкет представляет собой оболочку из низкообогащённого урана, который сам по себе не переходит через критическое состояние. Это резко повышает параметры безопасности, потому что в принципе не может произойти ядерного взрыва. Но всё это, конечно, усложняет конструкцию.

— Поддерживал ли Лев Петрович связи с Челябинском-70 после переезда в Москву?

— Да, связи эти никогда не прерывались. Он очень охотно приезжал на научные конференции, был непременным участником Забабахинских чтений, которые проходят два раза в пять лет. Область научных интересов у Забабахина была очень широкой, поэтому на этих чтениях нетрадиционным образом переплетаются самые разные направления: физика высоких давлений, детонация, лазерный термоядерный синтез, свойства взрывчатых веществ. А объединены они тем, что это всё физика быстропротекающих процессов в экстремальных условиях.

Забабахинские чтения собирают большую аудиторию. В последний свой приезд, осенью 2001 года, Феоктистов очень интересно выступил перед школьниками, которых собрали из окрестных городов. Были отобраны ребята-старшеклассники, которые интересуются физикой, — всего оказалось около шестидесяти школьников. И несколько академиков, в том числе и Лев Петрович, прочли им лекции. Необычайно приятно было смотреть на этих ребят. Мы привыкли слышать, что нынешняя молодежь интересуется только наркотиками. Поэтому было очень приятно видеть умные лица, горящие глаза. Ребята задавали необычайно интересные вопросы.

— Были ли у вас лично какие-то совместные работы со Львом Петровичем после его отъезда?

— В первые годы были — продолжение тех работ, которые он у нас начинал, но потом это прекратилось. К сожалению, остался неосуществлённым проект, который мы хотели сделать втроём с Гуськовым. Мы готовили научную монографию „Некоторые вопросы физики высоких плотностей и энергий“. Сделали много заготовок. Но без Льва Петровича этот проект осуществить невозможно.

Физика и жизнь в разных измерениях

Альберт Васильев, директор Международного центра экологической безопасности Минатома РФ

Мы в долгу перед теми, кто ушёл. И в ещё большем долгу перед теми, кто будет после нас, потому что в суете повседневности мы не находим времени рассказать о замечательных людях, рядом с которыми жили и работали. И учились у них понимать не только физику, но и саму жизнь.

Лев Петрович Феоктистов, несомненно, относился к таким людям. Он сам написал о себе и о тех, с кем работал, две очень хорошие и интересные книги. И в этой книге воспоминаний о нём его друзья и ученики рассказывают то, что сам о себе он не смог или не успел рассказать. Мы уважали его как очень талантливого учёного и любили как обаятельнейшего человека, с которым было приятно общаться и по работе, и просто в обычном кругу. Поэтому мне хочется рассказать о некоторых встречах с ним в счастливые времена совместной работы во ВНИИТФ.

В октябре 1971 года нужно было ядерным взрывом на глубине около 700 метров образовать полость в толстом слое каменной соли для хранения газоконденсата на Дедуровском месторождении в Оренбургской области. Готовились мы к работе основательно. Вместе с заказчиком выбирали мощность заряда. От неё зависели и объём полости, и уровень разрушений на промысле и в ближайших посёлках. Сам заряд был испытан на полигоне осенью 1967 года. А в мае 68-го усиленным вариантом этого первого мирного промышленного заряда ВНИИТФ был потушен аварийный газовый фонтан на Памукском месторождении в Узбекистане.

Уже эти проведённые взрывы не совсем точно описывались нашими расчётами. Поэтому я настаивал на том, что в новом опыте необходимо провести измерение мощности взрыва новым тогда методом „грунтового шара“ (МГШ), разработанным во ВНИИТФ. Наш научный руководитель Е.И. Забабахин, борясь за экономию и денег, и нормочасов на заводе (а затраты производственников, возрастая по мере увеличения объёма и сложности измерений, иногда намного превосходили расходы на изготовление самого заряда!), категорически мне отказал: „Зачем нужны эти измерения, если точность наших расчётов ничуть не хуже?!“ Но внутренний голос говорил мне, что изменения некоторых параметров могут дать результат, отличный от расчётного. Да и опыт на Памуке, где впервые с помощью МГШ были сделаны измерения мощности, не был полностью понятен. Оставались сомнения, поэтому я неоднократно ходил к Евгению Ивановичу и добивался включения МГШ в программу опыта. Тот наконец сдался.

Мощность, измеренная при взрыве, оказалась в два раза выше расчётной. И выше той, что была измерена при взрыве в штольне на полигоне. Отклонение от расчётов вниз обычно воспринималось легче — всегда есть неучтённые „вредные“ факторы, трудные для расчёта. А превышение, да ещё такое! Это значит, что мы не понимаем чего-то существенного в физике заряда.

Замечу, кстати, что газовики от такого нашего отклонения крупно выиграли. Полость взрыва получилась — за те же деньги! — в два раза больше проектной и могла вмещать 50 тысяч тонн конденсата. А последствия взрыва — число треснутых печей в домах и обвалившихся труб — были ниже прогноза. Так что запасённые перед взрывом нашими ремонтными бригадами кирпичи, цемент и шифер даже не были полностью израсходованы, что пошло на пользу ближайшему совхозу.

Во ВНИИТФ для расследования причин отклонения была создана комиссия. Возглавлял её Лев Петрович Феоктистов. Входили в неё представители различных отделений нашего института, ВНИИЭФ, а также Минобороны и Минатома. В комиссию входил и Саша Хлебников. С ним вместе мы работали над зарядом для Памука, в 1970 году он перешёл во ВНИИЭФ. Комиссия тщательно рассматривала все возможные версии, вне очереди проводились расчёты различных возможных вариантов. Тут я фактически впервые работал со Львом Петровичем. Он удивительно чувствовал физику, вникал в тонкости всех расчётов. Заряд был необычный. И по форме, и по составу. Да к тому же работал в окружении грунта, который непосредственно влиял на его основные характеристики.

Лев Петрович в ту пору уже был первым заместителем научного руководителя института, под его руководством и по его идеям разрабатывалось новое поколение зарядов. А он вместе с нами часами обсуждал результаты расчётов, которые проводились в том числе и по его предложениям. Кстати, этот заряд был основан на его идее, которая позволила заметно уменьшить габариты „изделий“ ВНИИТФ. Для мирных зарядов, взрывать которые нужно было в глубоких скважинах, иногда на глубинах более двух километров, это было особенно важно.

В конце концов комиссия пришла к выводу, что никаких ошибок в измерениях нет — ошибка в расчётах. А вот как считать правильно, ещё предстояло разобраться. Началась долгая и сложная работа. Добиться понимания и научиться правильно рассчитывать мощность различных модификаций этого заряда было очень важно. Ведь уже в следующем году с его помощью мы должны были тушить аварийные фонтаны в Туркмении и на Украине, создавать подземные ёмкости для захоронения биологически вредных отходов двух химкомбинатов в Башкирии. И в каждом опыте требовалась своя мощность.

Я предложил вести расчёт энерговыделения методом Монте-Карло, и первая одномерная итерационная версия программы была создана очень быстро. Позднее наши математики создали великолепные программы для двухмерных расчётов шаг в шаг, что позволило значительно расширить наши возможности. Были созданы библиотека малогрупповых констант и новая одномерная схема заряда. Это позволило объяснить результаты и полигонного опыта, и опытов на Памукском и Дедуровском месторождениях. На их основе были выбраны параметры для следующих опытов. Расчёты мощности для этих взрывов были подтверждены измерениями МГШ в пяти последовавших мирных взрывах. И на защите моей диссертации Лев Петрович нашёл очень тёплые и лестные для меня слова, высоко оценив проделанную работу.

Но это было только начало большой работы. Скоро стало ясно, что заплатками в библиотеке ядерных данных уже не обойтись. Нужно заняться созданием настоящей библиотеки ядерных данных — такой, какая уже была в Ливерморе. Меня поддержали и мой непосредственный начальник Е.Н. Аврорин, и начальники математического отделения А.А. Бунатян и отделения экспериментальной физики Ю.А. Зысин. Собрались у Льва Петровича в кабинете. Все понимали, что это очень трудоёмкая работа и для неё потребуется выделить людей. Бунатян спросил в лоб, насколько серьёзно я берусь за эту работу, не брошу ли её на полпути. Я поклялся, что доведём до конца. Наивный, я не знал тогда, как трудна эта работа! Лев Петрович сказал, что давно пора этим заняться, да вот энтузиаста не хватало. Но уж раз такой нашёлся, надо поддержать.

Потом я не раз ходил к нему показывать то, что мы делаем. Жаловался на нехватку экспериментальных данных, так необходимых для корректировки констант. И однажды он сказал: а почему бы вам не создать свою установку, на которой вы можете проводить эксперименты для самых разных систем? Мы посидели, обсуждая разные варианты, и я начал работать над схемой установки, стараясь добиться как можно большего набора возможностей для исследований. Это было уже перед его уходом в Москву. Льва Петровича интересовали гибридные термоядерные бланкеты. Я был тогда под его влиянием и тоже считал, что гибридные бланкеты — это будущее термояда. Поэтому и установка, созданная нами позже, позволяла не только проводить очень точные, эталонные критмассовые измерения, но и исследовать различные гибридные бланкеты.

Эта уникальная установка РОМБ (Разборная опытная модель бланкета) использовала стенд для критмассовых измерений, генератор 14 МэВных нейтронов и большой набор цилиндрических дисков из разных делящихся (высокообогащённый уран и плутоний) и конструкционных материалов. Во ВНИИТФ за 20 последних лет на этой установке выполнено более 300 экспериментов. Около 50 опытов по заказу Лос-Аламосской и Айдахской лабораторий были представлены в специальном формате для публикаций в международном справочнике.

Эта установка работает и сейчас. Она оснащена большим набором деталей из различных, в том числе очень дорогих, материалов, которые сейчас просто невозможно было бы изготовить. А тогда это удалось сделать благодаря помощи главного конструктора Б.В. Литвинова. С его разрешения закупка материалов и изготовление деталей шли за счёт расходов на мирные взрывы — для проведения расчётов по обоснованию их безопасности.

Тут мне хочется вспомнить один эпизод из нашей уральской жизни. Ровно через два месяца после того, как мы потушили фонтан на Памуке — 22 июля 1968 года, у меня родился сын. Узнал я об этом на работе. Посыпались поздравления, даже Евгений Иванович Забабахин зашёл ко мне поздравить. Работать я уже не мог. По нашим традициям такое событие должно было отмечаться сообща и достойно. Позвонил в роддом и узнал, что у жены всё нормально. После этого сел в машину и поехал в сады. Сам я в ту пору был ещё начинающим садоводом, но выручила щедрость соседей — набрали огурцов, клубники и всякой зелени, накопали свежей картошки. Потом, естественно, завернул в магазины, благо в наших закрытых городах снабжение всегда было хорошим.

Домой явился обвешанный сумками. Там меня радостно встретили дочь и тёща, специально к этому времени приехавшая из Москвы. Ну, говорю, Екатерина Гавриловна, готовьтесь. Сегодня будет много гостей. Она заволновалась: когда придут, сколько. Мой ответ её просто потряс. Не знаю сколько — может, двадцать человек, а может, сорок. И уж часов до 11 точно придут. Ошибся я не намного. Последние трое гостей пришли без четверти двенадцать, и из них я знал только одного.

После работы прибежали жёны наших друзей, сообща готовили ужин: варили картошку, жарили котлеты, резали салаты. Потом пошли гости, и моя семилетняя дочь гордо исполняла роль хозяйки.

Пришли Аврорины, Феоктистовы, Мурашкины — мы жили в одном доме. Всем было весело. Пели песни, рассказывали анекдоты и, конечно, поднимали тосты за сына, за жену, за всех нас. И никто не обращал внимания, что не хватает стульев и даже тарелок и вилок. Только добрая моя тёща страдала, видя, как гости садятся на боковины дивана и на ручки кресел и едят по двое из одной тарелки. В Москве такого не увидишь!

После полуночи остались только свои. Часа в два ночи кто-то предложил пойти поспать, но я помню, как Лев Петрович сказал: „А зачем? Нам скоро ехать в аэропорт, давайте уж посидим ещё“. В тот день они улетали на Камчатку — три семьи: Аврорины, Феоктистовы и Мурашкины. Лев Петрович, что называется, пробил эту поездку и очень этим гордился.

Эту историю я потом не раз рассказывал своему сыну. И сейчас вспоминаю её как один из самых счастливых моментов своей жизни. И не только потому, что мы были тогда молоды. При всех недостатках того строя было в нашей жизни много чистого и возвышенного, было меньше меркантильного. И для таких замечательных людей, как Феоктистов, Забабахин, Бунатян, это было поистине звёздное время.

Работы по мирным взрывам — это как бы конверсионная тема для нас — пользовались вниманием и поддержкой. И в самые тяжёлые моменты я знал, что могу рассчитывать на понимание и помощь своих старших товарищей. Дважды я возвращался с полигонов — Семипалатинского и Новоземельского — с „баранкой“. И каждый раз комиссии, анализ неудачи и — доброжелательное отношение Льва Петровича, который в других случаях не стеснял себя в выражениях. И каким контрастом было поведение одного хорошо знакомого начальника, когда на Семипалатинском полигоне после отказа нового заряда, специально разработанного для мирных применений, он прошёл мимо, глядя сквозь меня. Ни слова! А мы сидели, разглядывая свежие плёнки с записями измерений, и лихорадочно прокручивали возможные варианты причины отказа.

Ошибки находились, но не всегда быстро. Оба раза причина была не в физике, а в технологических погрешностях аппаратуры. Но до этого нужно было дойти!

В это время у меня появилась новая страсть. В долгие вечера на полигоне и на площадках мирных взрывов за столом вспоминали прошлые опыты, разные события. Я часто брал с собой магнитофон и записывал эти рассказы, понимая, что это — живая наша история из уст самих участников. Много записей делал дома, когда командированные на Урал приходили ко мне в гости. Как обычно в таких ситуациях, жена готовила ужин, из погреба в гараже приносились наши знаменитые соленья — и начинались рассказы. Лев Петрович этой моей работой интересовался, и я ему пересказывал отдельные истории.

К юбилею К.И. Щёлкина мы решили провести научный семинар с воспоминаниями о Кирилле Ивановиче — создателе ВНИИТФ. Евгений Иванович Забабахин, научный руководитель института, обещал подготовить рассказ на сорок минут. И, как всегда, выступил блестяще. С интересными подробностями, очень меткими характеристиками.

Лев Петрович тоже выступил. И там он рассказал об истории проведения ядерного взрыва во время учений на Тоцком полигоне. В своих книгах он об этом пишет, но без одной очень важной детали, которую мне хочется здесь привести. Кстати, впервые об этом было рассказано в нашем с ним совместном докладе в Вене на международной конференции по истории атомного проекта (HISAP-99).

В 1954 году на Тоцком полигоне в Оренбургской области проводились учения стран Варшавского договора с использованием ядерной авиабомбы. Она была предварительно испытана на Семипалатинском полигоне, её мощность — 40 килотонн. Высоту подрыва — 450 метров — выбирали так, чтобы огненный шар не коснулся земли. При этом разрушения, вызванные ударной волной, максимальны, а радиоактивное загрязнение, в том числе и наведённая активность, минимальны.

Незадолго до взрыва Щёлкин получает телеграмму из Арзамаса-16, в которой говорится, что возможно увеличение мощности взрыва. Следовательно, надо менять условия работы заряда, все согласовывать с Г.К. Жуковым, который и так настороженно относился к ядерным бомбам, получать „добро“ у руководства Средмаша… Кирилл Иванович знал результаты полигонного испытания и конструкцию бомбы. Он оценил эту телеграмму как желание перестраховаться. И решил никому её не показывать!

Взрыв прошёл нормально, никаких следов от огненного шара на земле не было. А вечером на банкете довольный Щёлкин ходил с телеграммой в руке и показывал её начальству. И все поняли, какую ответственность он брал на себя, принимая это решение.

Лев Петрович привёл этот поступок Щёлкина как пример поведения грамотного и волевого руководителя, каким и был Кирилл Иванович.

И как же сейчас страдаем мы и вся страна оттого, что всё меньше таких руководителей на высоких постах!

Перед отъездом Льва Петровича в Москву я попросил его рассказать о начальных годах работы в Сарове и на Урале. Он категорически отказался. Сначала я был ошарашен. Потом понял: у него уже произошёл перелом в отношении к ядерному оружию. Позже, когда он сам стал писать, это отношение выровнялось, стало более мягким. Но тогда его оценки были очень резкими. Он отделял прошлое, нацеленный в будущее, которое считал более светлым, чем оно оказалось.

«Нужно сформулировать задачу»

Сергей Гуськов, главный научный сотрудник Физического института им. Лебедева

Отдел Лазерного термоядерного синтеза (ЛТС) был создан в 1990 году по решению Николая Геннадьевича Басова специально для Льва Петровича, который стал первым руководителем этого отдела. К моменту образования отдела в Отделении квантовой радиофизики уже в течение длительного времени (с середины 60-х годов) велись работы в области взаимодействия лазерного излучения с веществом и ЛТС.

Вообще, ФИАН — пионер в области ЛТС. Принцип инерциального термоядерного синтеза — надо сжать вещество, нагреть и, если за время сжатия оно не разлетелось и произойдут реакции, то будет термоядерный выход и возможность управления реакцией только за счёт сил инерции. Вероятность термоядерного выхода определяется той плотностью, до которого сжали вещество, и той температурой, до которой его нагрели. Чем больше сжать вещество, тем больше скорость реакции. У лазера должен быть специально подобран импульс. Мишень должна быть определённой конструкции.

Лев Петрович очень много занимался именно мишенной частью. Идеи эти были выдвинуты Н.Г. Басовым и О.Н. Крохиным в 1961 году в докладе на заседании президиума Академии наук. Тогда и было предложено новое направление, новый способ создания и удержания термоядерной плазмы. После этого началась напряжённая работа, и в 1968 году были получены первые термоядерные нейтроны. Демонстрация проводилась ещё без сжатия, только нагрев, но уже зарегистрировали нейтроны. Создан ряд лазеров, каждый из которых в своё время считался самым крупным в мире.

Например, лазер „Кальмар“ (100 Дж). Это была выдающаяся установка, единственная в мире, которая позволила облучать сферическую мишень сразу с девяти направлений. Взаимодействие ФИАНа по этим работам было с Феоктистовым, когда он ещё работал в Челябинске-70, во ВНИИТФ. Помимо специальных задач, которые поглощали большую часть его времени, Лев Петрович всегда интересовался физикой ЛТС. Ряд процессов, которые протекают при взрыве бомбы (сжатие вещества, нагрев плазмы, удержание конструкции, инициирование реакции), могут проверяться при аналогичных условиях в экспериментах с лазерной мишенью в лабораторных условиях, а не на полигоне. Это, конечно, не тот диапазон температур и плотностей, которые имеют место в бомбе, но взаимосвязь процессов тесная.

Лев Петрович был председателем межведомственной комиссии, которую создали по предложению Басова для координации работ в области ЛТС между различными ведомствами, включая Академию наук и Министерство среднего машиностроения. Это было мудрое решение, потому что ФИАН, в котором велись работы по ЛТС, в силу статуса академического института не в состоянии был строить очень большие установки, это даже финансированием не предусматривалось. Центры Минсредмаша, такие как Арзамас-16 (ныне Саров), Челябинск-70 (ныне Снежинск), имели большой технический потенциал для проведения крупных исследований и могли оказать помощь в развитии новых направлений.

По всей видимости, Басов и Феоктистов именно тут искали возможности создания контактов, научной и, конечно, финансовой поддержки ФИАНа со стороны того же ВНИИТФ. Эта комиссия работала с конца 70-х до середины 80-х и состояла из представителей АН, ТРИНИТИ (Троицк), который был тогда филиалом Курчатовского института, самого Курчатовского института, ВНИИЭФ (Арзамас-16) и ВНИИТФ (Челябинск-70). Всего в комиссии было человек двенадцать.

Работать с Феоктистовым было исключительно интересно. То, что он был начальником, никогда не ощущалось. Я понимал, что он выдающийся физик. Он никогда ничего не приказывал, всегда было какое-то обсуждение, он умел слушать.

Если говорить о моей с ним работе, у меня было много интересных задач. Я бы рассказал о двух направлениях, которые ярко характеризуют Феоктистова как выдающуюся личность и как талантливейшего учёного.

В сложной экономической ситуации начала 90-х годов Л.П. подстёгивал нас не как начальник, а как физик. Он всё время говорил: „Нужны серьёзные задачи!“ Тут на науку вообще денег не отпускают, а он говорит: „Нужно сформулировать задачу“. Дадут, не дадут денег — не важно, всё равно надо ставить серьёзные научные задачи. Ему всегда нужна была физика. Он всегда добивался своего. Например, он хотел, чтобы в лаборатории был свой действующий лазер. Будучи теоретиком, он физики без эксперимента не представлял. С большим трудом, но лазер был создан. Вернее, реконструирован из старого железа. Трудностей было дикое количество: нет приборов, нет на них денег. Тем не менее деньги где-то доставались, Феоктистов договаривался в Минатоме, дело продвигалось. Но ещё до того, как этот лазер был создан, он говорил: „Нужно придумать задачи под этот лазер“.

Лев Петрович инициировал работы по нескольким очень важным задачам и сам принимал в них участие. В 93-м он высказывает идею, которая родилась из его „бомбовой“ практики, — „термоядерные системы с бесконечным усилением энергии“. Представьте, что вы взорвали одну бомбу, не важно, с помощью какого источника. Вторая, побольше, помещённая рядом, взрывается за счёт передачи ей энергии взрыва первой бомбы, содержащейся главным образом в излучении. Дальше расположена ещё большая бомба. Можно ли увеличить коэффициент усиления — то есть отношение энергии, которую вы освободили, к энергии, которую вы подвели? Можно ли выйти на бесконечность?

Львом Петровичем было получено строгое математическое подтверждение, что можно выйти на бесконечный коэффициент усиления по энергии. Но это дискретная система. А можно ли придумать непрерывную систему с бесконечным усилением термоядерной энергии? Оказывается, можно. Такая система представляет собой две коаксиальные цилиндрические оболочки. Внутри центрального цилиндра распространяется волна термоядерного горения. При этом система устроена так, что часть выделяющейся термоядерной энергии преобразуется в энергию мягкого рентгеновского излучения. Это излучение распространяется в промежутке между цилиндрами, обгоняя волну термоядерного горения, и сжимает термоядерное горючее непосредственно перед фронтом волны горения, тем самым улучшая условия распространения и эффективность волны горения.

Мы со Львом Петровичем получили изящное аналитическое решение этой достаточно сложной многопараметрической задачи на основе автомодельного подхода. Потом это решение было опубликовано в „Письмах в ЖЭТФ“, а сама работа доставила мне большое удовольствие.

Вторая задача — это так называемая концепция „прямого зажигания“ в инерциальном термоядерном синтезе. Представьте, что у вас есть тонкая сферическая оболочка, в середине которой — ДТ (смесь дейтерия и трития). Если вещество в виде ДТ–льда, то надо предусмотреть криогенную установку, чтобы мишень была при температуре нескольких десятков градусов Кельвина. Лазером мы сжимаем оболочку и заключённое внутри неё ДТ–вещество. Но одновременно вещество греется под воздействием ударной волны, что препятствует сжатию. Возникает задача: можно ли так сжать вещество, чтобы его не греть? Оказалось, есть такое решение — нужно временное профилирование давления. Давление не должно быть сразу большим. Такое решение задачи было получено независимо нами и американцами в Ливерморской лаборатории. Но воплотить это решение на практике оказалось сложно. Очень трудно задать давление. Во-первых, это очень дорого. К тому же система неустойчива.

Мы предложили эти процессы сжатия и нагрева разделить радикальным способом: сначала сжимать, а потом уже сжатое вещество нагреть, при этом применить два разных источника энергии. Первый лазер медленно сжимает мишень по так называемой холодной адиабате. На это тратится основная энергия. После этого в момент максимального сжатия нужно воздействовать на мишень вторым, очень мощным лазерным импульсом (с интенсивнстью 10^(18 –19) Вт/см^2) с очень короткой длительностью (несколько десятков пикосекунд) — для того чтобы нагреть термоядерное топливо до термоядерных температур за время, пока оно не разлетелось.

Ещё одна особенность подхода заключается в том, что нагревать надо не всё топливо, а только сотую часть его массы. В этой области происходит инициирование волны термоядерного горения, которая затем распространяется на всё окружающее сжатое топливо. Однако имеется серьёзная проблема. В момент максимального сжатия остаётся часть оболочки, сжимавшей топливо. Оболочка должна оставаться, и она должна быть тяжелей ДТ. Пусть 80 процентов её испарилось, но оставшиеся 20 процентов должны держать ДТ.

Возникает задача: как пробиться вторым лазером к термоядерному веществу? Тогда родилась идея сделать симметричные дырки в самой первоначальной конструкции оболочки. Но плазма разлетается во все стороны, и эти окошки будут „затекать“. Нашли и тут выход — сделать покрытия окошечек совсем из специального материала, отличного от материала оболочки. Мы назвали такую мишень „мишенью прямого зажигания“ и опубликовали с Феоктистовым в 1992 году статью, а доложили на конференции ещё в 91-м году.

Эта конференция была посвящена вопросам взаимодействия излучения с веществом и ЛТС и проходила в Варшаве (Польша). Кроме наших там были коллеги из Франции и США. Доклад получил статус „приглашённого“ пленарного доклада, я его делал. Лев Петрович был тоже на конференции. А в 94-м году американцы опубликовали свою работу в журнале „Физика плазмы“, где без всяких ссылок на наши достижения изложили точно такой же подход к проблеме — разделение стадий сжатия и нагрева. Правда, ничего не говорилось об окнах. У них вместо этого прозвучала идея пробивания отверстий во время самого процесса нагрева. Лазерный импульс разделяется на две части. Один пробивает дырочку, а другой входит в неё. Они назвали эту идею „быстрое зажигание“ („fast ignition“) в отличие от нашего прямого зажигания („direct ignition“).

Сейчас подход прямого зажигания, как в редакции с мишенью, имеющей дырки, так и в редакции пробивания дырки в процессе нагрева, исследуется во всех крупнейших лабораториях мира. Это направление является самым перспективным в проблеме инерциального термоядерного синтеза, так как требует значительно меньших энергетических затрат, чем традиционные подходы. Энергия падаёт с 1МДж до 200 кДж.

Работа со Львом Петровичем над этими и другими проблемами приносила удовлетворение и большое удовольствие — настолько это была богатая личность, щедрая на идеи. Интеллигентнейший человек! Способ мышления очень интересный — самый сложный процесс он умел объяснить просто. Лев Петрович говорил, что этому подходу он научился у Якова Борисовича Зельдовича и Давида Альбертовича Франк-Каменецкого. Мыслить и излагать просто. Он выделял главное в процессе и те параметры, с помощью которых можно это главное объяснить. Ему тоже было нужно любую проблему объяснить так, чтобы он понял. Часто он останавливал собеседника и говорил: „Что-то не так, это непонятно“. Но это всегда говорилось интеллигентно — он просто предлагал подумать ещё. Саму идею он, конечно, ухватывал мгновенно.

Когда он выступал с докладом, это был целый спектакль. Он говорил очень красиво, был исключительно обаятельным. От него трудно было услышать резкое слово даже в полемике.

Лев Петрович был очень деятельным человеком, и когда обострилась его сердечная болезнь, она ему страшно мешала. Но он всегда оставался душой компании. Вспоминается вечер в честь его 70-летия. Говорят тост — Лев Петрович тут же говорит ответное слово. Он ни одно выступление не оставлял просто так. Тут же давал ремарку, комментировал с неизменным юмором. Происходила как бы пародия на учёный совет — выступают докладчик, содокладчик, оппонент. Причём говорил Лев Петрович коротко, умно, искромётно.



Могила Льва Петровича на Троекуровском кладбище

[skroznik]

Он взял атомную бомбу под роспись и не вернул

Константин Рязанов

К 100-летию со дня рождения К.И. Щёлкина

Написать эти заметки меня сагитировал учитель математики троицкой Гимназии, неоднократный лауреат фонда «Династия» Ю. О. Пукас (недавно Юрий Остапович опубликовал статью [1] о талантливом математике Н. А. Дмитриеве, также ключевом, но малоизвестном участнике Атомного Проекта).

Сначала я отказывался. Мол, что я скажу нового? Разве что семейную шутку-легенду (абсолютно правдивую), как моя мама, вчерашняя студентка медтехникума, безуспешно рвала Щёлкину больной зуб? Так и то уже описано и напечатано. Или пересказать своими словами то немногочисленное, что опубликовано? Но и это уже не раз сделал известный «атомовед» В. C. Губарев. И нельзя написать лучше, чем написал сын Щёлкина — Феликс Кириллович [2]. Его книга (см. ниже фото обложки) небольшая, но очень интересная — ее прочтут не отрываясь не только физики, но и просто неравнодушные к отечественной науке и истории.

И тем не менее, я взялся за перо...

В Советском Атомном Проекте нет другой фигуры, сделавшей столь много, но столь мало известной. Судите сами.

В самом начале работ по Проекту о них знали только 12 человек. Этот список возглавляли Сталин и Берия, а замыкал 35-летний Щёлкин [2. С. 22]. Уже к 1954 г. после удачных взрывов первых бомб Кирилл Иванович становится трижды Героем Соцтруда в числе пяти «апостолов-атомщиков» (в 1962 г. шестым к ним присоединится Сахаров).

Четырежды Героем СССР был Жуков, трижды — летчики Кожедуб и Покрышкин (и кавалерист Буденный). Они получали «Золотые Звезды» за войну и фронт. Пять «Звезд» носил Брежнев, но это — экзотика и no comment.

Всего в истории СССР было 16 трижды Героев Соцтруда. Если убрать председателя колхоза и членов Политбюро и правительства, останутся академики и член-корры: Александров, Духов, Зельдович, Курчатов, Ильюшин, Келдыш, Сахаров, Туполев, Харитон, Щёлкин.

Думаю, подавляющему большинству читателей ничего не говорят две фамилии: Духов и Щёлкин. Оба в середине прошлого века были заместителями научного руководителя и главного конструктора Арзамаса-16 (КБ-11) Ю.Б. Харитона. Но Щёлкин по ответственности, объему и важности работ был вровень Харитону де-факто, а возглавив позже Челябинск-70, стал и де-юре.



Курчатов и Щелкин

«...все документы КБ-11, направляемые в СК (Специальный Комитет; создан Сталиным сразу после взрывов в Хиросиме и Нагасаки. — К.Р.), подписаны Харитоном и Щёлкиным, а все постановления и распоряжения СМ (Совета Министров СССР. — К.Р.), представленные на подпись Сталину Спецкомитетом (читай — Берией) никогда не разделяли главного конструктора и его первого заместителя... «Обязать... Харитона, Щёлкина», «принять предложения Харитона, Щёлкина», «поручить Харитону, Щёлкину» и т.п.» [2. С. 63].

И тем не менее, с торжествами по поводу столетия Харитона (в 2004 г.) недавний юбилей Щёлкина не идет ни в какое сравнение. Можно сказать, что на фоне 90-летия Сахарова россияне «щёлкинский» юбилей даже не заметили. А ведь, по сути, Кирилл Иванович подвергся обструкции, аналогичной «сахаровской», на 10 лет раньше Андрея Дмитриевича... Не говоря уж о некоторых «странностях», которые преследуют его даже после смерти (о чем ниже).

Вот уж воистину: Щёлкин «самый неизвестный среди самых заслуженных»! И чтобы о нем узнали чуть-чуть больше, я и пишу эти строки.

Кирилл Иванович Щёлкин

(17.05.1911 — 08.11.196 — первый научный руководитель и главный конструктор ядерного центра Челябинск-70 (с 1992 г. РФЯЦ—ВНИИТФ — Российский Федеральный Ядерный Центр-Всероссийский научно-исследовательский институт технической физики).

Член-корреспондент АН СССР (с 23 октября 1953 г., отделение физико-математических наук). Специалист в области горения и детонации и роли турбулентности в указанных процессах (именно ему принадлежит формулировка теории спиновой детонации [9]), в научной литературе известен термин «зона турбулентного пламени по Щёлкину».

Именно Щёлкин расписался «в получении» первого советского атомного взрывного устройства РДС-1 из сборочного цеха. Потом над ним подшучивали: а куда ты дел бомбу, за которую расписался? В документах полигона до сих пор значится, что за «изделие» (следует номер и шифр) ответственен К. И. Щёлкин. Именно он 29 августа 1949 г. на Семипалатинском полигоне вложил инициирующий заряд в плутониевую сферу. Именно он вышел последним и опломбировал вход в башню с РДС-1.

В 1960 г. Щёлкин переехал в Москву, работал зав. кафедрой горения в МФТИ.

Не буду подробно останавливаться на годах учебы (Щёлкин закончил физико-технический факультет Крымского пединститута — тот же, что и Курчатов; в их судьбах много удивительных совпадений), начале научной работы в Институте химфизики (у Н.Н. Семенова), военных эпизодах (с фронта его вызвали как уже известного специалиста по горению и детонации для решения вопросов надежности работы реактивных двигателей самолетов), приходе в Атомный Проект, напряженнейшей работе «на объекте» в КБ-11 (Саров). Главный итог: при ключевом участии К.И. Щёлкина за 2,5 года была создана первая советская атомная бомба и проведен ее успешный подрыв.

«После взрыва Берия обратился к Курчатову с предложением дать название заряду. Игорь Васильевич ответил, что название уже есть и крестный отец — Щёлкин: «Россия делает сама». Дело в том, что в документах заряды давно обозначались аббревиатурой «ракетный двигатель» — РДС-1,2 и т. д. Ю.Б. Харитон слышал, что это наименование расшифровывал секретарь Спецкомитета Махнев как «реактивный двигатель Сталина». Очень может быть. Однако очень важно, что, пожалуй, в самый важный день их жизни и Курчатов, и Щёлкин поддержали расшифровку "Россия делает сама». Это очень символично. Оба наверняка знали расшифровку Махнева. И тем не менее, «Россия делает сама». И Берия поддержал. Два из трех самых информированных о роли разведки в Атомном Проекте человека — Берия и Курчатов — согласились со Щёлкиным, одним из двух самых информированных в стране людей, о том, как делали нашу первую атомную! Это принципиальнейший факт для истории Российской науки! Официальный отчет об испытании, адресованный Берии и написанный по поручению Спецкомитета от КБ-11, подписал один Щёлкин» [2. С. 70].



Открытие бюста К.И. Щёлкину на родине, в Тбилиси, 1982 г. Второй слева — Л.П. Феоктистов (академик, работал в Сарове, Снежинске, Троицке, Москве), третий слева — Е.Н. Аврорин (академик, научный руководитель центра в Снежинске с 1985 г.) пятая слева — Кира Фомина (внучка К.И. Щёлкина), десятый слева — Г.П. Ломинский (директор центра в Снежинске в 1964–1988 гг.), шестой справа — Ф.К. Щёлкин. Фото из книги «Апостолы атомного века. Воспоминания, размышления» (2)



Бюст Щелкину в Тбилиси.

Еще цитата (о взрыве РДС-2 24 сентября 1951 г.): «После успешного взрыва Курчатов, передав всем поздравления Сталина, пригласил руководство вылететь в Семипалатинск самолетом. Как потом выяснилось — на банкет. Отец пригласил с собой в самолет рядовых бойцов из «окопа на башне» — Ломинского (впоследствии руководителя Челябинска-70 в 1964-88 гг. — К.Р.), Жучихина и Буянова. Эти трое были единственными не начальниками, участвовавшими в историческом банкете. Этот простой и естественный для нормального человека жест — делить с людьми не только трудности, но и радости — многое может сказать о человеке: здесь и уважение к товарищам по труду, и доброжелательность, и порядочность, и справедливость, и благодарность за труд подчиненных. Второй раз отец, видимо, не смог «по-тихому» отколоться от начальства и праздновать новую победу «с народом», как это было 29 августа 1949 года». [2. С. 83]

18 октября 1951 г. взорвали РДС-3 «бомбометанием по цели» с самолета, как и РДС-4 23 августа 1953 г. В 1954 г. было принято правительственное решение создать второй ядерный центр. Об этом в Арзамасе-16 объявил И.В. Курчатов и предложил назначить научным руководителем и главным конструктором нового центра Щёлкина, так как «Харитону и Щёлкину на одном объекте стало тесно» [2. С. 96]. Но самостоятельная работа началась с конфликта и продолжалась всего 5 лет.

24 мая в Центре научно-делового сотрудничества ВНИИТФ состоялось совместное заседание научно-технических советов РФЯЦ — ВНИИТФ (г. Снежинск) и РФЯЦ — ВНИИЭФ (г. Саров), приуроченное к 100-летию со дня рождения К.И. Щелкина.

В ходе заседания НТС состоялось знаменательное для отечественной филателии событие — памятное гашение марок, выпущенных к юбилею ФГУП Издатцентром «Марка». Специально для этой церемонии Издатцентр изготовил сувенирный штемпель, на котором расположена надпись «К 100-летию со дня рождения К.И. Щёлкина», его портрет и дата гашения. В торжественной церемонии памятного гашения приняли участие дети великого ученого: Феликс Кириллович и Анна Кирилловна.

Помощник директора ВНИИТФ Н.П. Волошин отметил, что 17 мая в Москве состоялось официальное гашение юбилейных марок. Тираж выпуска — 500 тыс. экземпляров.

По материалам сайта ВНИИТФ

Хрущев в целях экономии хотел разместить объект внутри областного Челябинска. Создавать ядерный центр в городе с полумиллионным населением было безумием, и Щёлкин попросил освободить его от участия в такой авантюре. Разгневанный Хрущев пошел на попятную. Челябинск-70 (Снежинск) стали строить в уральской тайге, туда съезжались специалисты, велись успешные исследования и испытания, «уральские» ядерные заряды не уступали «арзамасским», а даже превосходили их, но в 1960 г. Щёлкин вынужден был уйти на пенсию (в 49 лет). Официальная причина — по состоянию здоровья. Но вот как было на самом деле.

У Щёлкина не сложились отношения со Славским — замминистра среднего машиностроения (сегодня это Росатом, хотя нынешняя корпорация Кириенко уже далеко не та «империя Средмаша»). В Челябинске-70, несмотря на запрет Славского, методом «народной стройки» мгновенно (чтобы не успели остановить и разобрать) воздвигли зимний бассейн (я посещал его в 1966 г. первоклассником и сейчас вижу в окно родительской квартиры, когда приезжаю на Урал). Чиновник был в бешенстве, но изменить ничего уже не мог. А еще Щёлкин лишил его Ленинской премии за 1957 г. Снова цитирую сына ученого:

«Он случайно увидел в Министерстве этот список, подготовленный к отправке в Комитет по Ленинским премиям. В нем отсутствовал один из его «ребят», которого он представлял к награде, а вместо него оказался включен в список награжденных первый заместитель министра Е.П. Славский. Отец взял список, достал авторучку, чтобы вычеркнуть Славского, сотрудники Министерства буквально повисли у него на руках, доказывая, что замминистра прекрасно знает этот вопрос и много им занимался. Отец в ответ на это сказал, что это входит в его служебные обязанности, а Ленинскую премию присуждают за творческий вклад в работу, а не за знание вопроса. Славский Ленинскую премию не получил. Через несколько месяцев он на 30 лет стал министром, и отец получил врага не только на всю жизнь, но и после смерти. Противостояние с Берией, Хрущевым — и вот теперь беспрецедентный случай — лишение Ленинской премии всемогущего Славского — говорит о том, что отец глубоко уважал дело, которому служил, любил и опекал «ребят», которые творчески и беззаветно трудились рядом с ним. Его никогда не волновало, нравится ли он начальству. Главное, чтобы не страдало дело, которое ему поручено. Про таких говорят: их злейшими врагами были они сами» [2. С. 101].

Основная же причина ухода Щёлкина — расхождение с властью во взглядах на развитие атомной науки и перспективы ядерного оружия. Как Курчатов (и позже Сахаров), Щёлкин был убежден, что время наращивания ядерного потенциала прошло, паритет достигнут, необходимо во имя и блага человечества сокращать военную часть Проекта и развивать научную (в том числе создавать управляемый «термояд»). Но Хрущев уже не слушал не только Щёлкина, но и Курчатова, а Славский сворачивал финансирование «не оборонных» программ. Это убедительно показывает Ф. К. Щёлкин в своей книге об отце [2. C. 112-115].

В 1960 г. Кирилл Иванович в знак протеста ложится в больницу, чтобы оформить инвалидность. Там он и узнает о смерти своего соратника и друга Игоря Васильевича. Так закончилась идея Курчатова-Щёлкина создать Уральский научный центр. Кстати, в Троицке работали и работают многие из того «щёлкинского» набора, вынужденного разъехаться, чтобы заниматься наукой в других местах: В. Розанов, О. Матвеенко, Ю. Гендель, Ю. Медведев, Н. Ахмеров, В. Нестеренко, В. Дербилов, А. и Э. Зотовы, В. и Т. Борзенко, О. Крохин, А.Федотов...

* * *

После смерти Кирилла Ивановича семье пришлось вернуть стране все его награды. Сказали: «Так положено!». В. Губарев пишет: «Одним можно, а другим нельзя? Странно, не правда ли?» [3].

Его юбилеи не объявлялись и не отмечались (вплоть до 90-летия). Как будто и не было такого физика-атомщика, трижды Героя Соцтруда...

Лишь в 1982 г. в Тбилиси, где Щёлкин родился, был открыт его памятник (хотя по советским законам бюсты дважды Героям разрешалось ставить при жизни). Видимо, помогло то, что одновременно в Гори воздвигли бюст другому дважды Герою — Сталину. Оба памятника шли одним постановлением Верховного Совета СССР.


Теперь первый директор Снежинска (Д. Е. Васильев) и первый научный руководитель (К. И. Щёлкин) снова вместе, как 55 лет назад. Фото Н. П. Рязановой

Но судьба не щадит Щёлкина и после смерти. Осенью 2009 г. памятник исчез. Из ответа грузинских властей нашему МИДу (апрель с.г.): «Бюст украден, ведется расследование, а если удастся его найти, то бюст будет установлен на прежнем месте». Но «формально не отказывая, грузинские власти дали понять, что положительного решения по этому вопросу не будет». Похоже, что расследованием безобразия активно занимается лишь «Российская газета»; собирались подключиться академии наук РФ, Украины и Грузии, но результата пока нет [4].

Так что недавно (к столетию) открытый в Снежинске бюст — сегодня единственный. Там же есть проспект Щёлкина. Еще есть город Щёлкино в Крыму, основанный в октябре 1978 г. как поселок строителей Крымской АЭС. Здесь месяц назад была открыта мемориальная доска. Городок больше известен местом рок-тусовки «Казантип» — на развалинах здания реактора. К слову, здесь имел квартиру и часто бывал на отдыхе редактор «Троицкого варианта», к.ф-м.н. Юрий Поль.

* * *

Есть еще одна «странная и загадочная» история «по теме».

Со Щёлкиным работал Дмитрий Евлампиевич Стельмахович, который трагически погиб (вынужденно застрелился) в Арзамасе-16 в 1947 г. Сведения о нем скупы и противоречивы (ср. [5, 6, 7 и 8]). Мне хочется разобраться, восстановить справедливость и истину. Прошу откликнуться тех, кто в курсе, кто что-нибудь знает о нем или его родственниках. В том числе — о его племяннике Эдуарде Лабби из Таллинна (в возрасте 9-10 лет Эдуард жил со Стельмаховичем и его женой в Арзамасе-16).



Надгробие на Новодевичьем кладбище, к которому в день 100-летия никто кроме родственников так и не пришел...

1. «Потенциал», №11, 2010; http://potential.org.ru/Home/ArtDt201011191402PH5C1J11
2. Щёлкин Ф.К. «Апостолы атомного века. Воспоминания, размышления». М.: ДеЛи принт, 2004; http://scilib.narod.ru/Nukes/Schelkin/index.html
3. Владимир Губарев. «Три звезды Кирилла Щёлкина» // «РФ сегодня», №12, 2007.
4. Александр Емельяненков. «Родился в Тифлисе? Вон из Тбилиси!» // «Российская газета»— Столичный выпуск №5478 (102), 16.05.2011.
5. Жучихин В.И. «Первая атомная». М.: ИздАТ, 1993. С. 35-36; news.trtk.ru/nauka/sarov/
6. Альтшулер Л.В. «Рядом с Сахаровым» в кн. «Он между нами жил... Воспоминания о Сахарове». М.: Практика, ОТФ ФИАН, 1996; http://scilib.narod.ru/Nukes/CAXAPOB...tshuler_lv.htm
7. Грабовский М.П. «Плутониевая зона» — М.: «Научная Книга», 2002; http://scilib.narod.ru/Nukes/Plutonium_zone/index.html
8. Швилкин Б.Н. «Детские годы в Арзамасе-16» в кн. «История советского атомного проекта. Документы, воспоминания, исследования». Вып. 1. // Институт истории естествознания и техники им. С. И. Вавилова РАН. М.: «Янус-К», 1998.
9. Асташенков П.Т. «Пламя и взрыв». М.: Политиздат, 1978. С. 28-38.

[skroznik]

И.В. КУРЧАТОВ И ВЛАСТЬ

Смирнов Юрий Николаевич - кандидат физико-математических наук,
Российский научный центр «Курчатовский институт».

Игорь Васильевич Курчатов оставил неизгладимый след в истории России.

Блестящий ученый-физик, он в возрасте 40 лет попал в поле зрения высшего руководства страны и выполнил миссию, которая, казалось, выходила далеко за рамки его профессии и пределы человеческих возможностей. Он был вовлечен в прямое взаимодействие с И.В. Сталиным, В.М. Молотовым и Л.П. Берией, в водоворот важнейших для страны событий и обстоятельств, которые при малейшей неудаче или неосторожном шаге могли погубить его в любое мгновение. Но Игорь Васильевич настолько эффективно справился с поставленной перед ним задачей, что Сталин даже удостоил его особым знаком благодарности, подарив свой большой, во весь рост, живописный портрет. А Н.С. Хрущев, отправляясь весной 1956 г. с официальным визитом в Англию, включил “засекреченного” Курчатова в состав правительственной делегации.

Во времена Сталина атомная эпопея стала для Игоря Васильевича каждодневным риском и требовала от него предельного напряжения.

Иногда можно услышать, что ядерное оружие нам было не нужно, а в условиях тоталитарного режима его создание было даже безнравственно. Но никакие гуманитарные соображения не остановили Соединенные Штаты Америки в Японии: Хиросима и Нагасаки были подвергнуты безжалостному атомному уничтожению. Восстановить равновесие с США было абсолютно необходимо, его достижение стало для нас первоочередной государственной задачей. Появление советского ядерного оружия заставило Америку, обладавшую монополией на атомную бомбу, расстаться с философией собственной неуязвимости и безнаказанности. Более того, ядерный паритет между США и СССР способствовал в дальнейшем зарождению новой дипломатии и пониманию мировыми политическими лидерами, что большая война на Земле отныне должна быть исключена.



Игорь Курчатов в молодости

Курчатов работал под контролем и постоянным наблюдением со стороны властей. Его прямым начальником был Берия. В результатах его деятельности был жизненно заинтересован Сталин. Вождь знал, что говорил, когда, награждая после первого испытания отечественного атомного заряда отличившихся физиков (и не только их), заметил: “Если бы мы опоздали на один-полтора года с атомной бомбой, то, наверное, «попробовали» бы ее на себе”.

В том, что мы “успели”, велика личная заслуга Игоря Васильевича. Это был и его триумф. Но он, несмотря на победу, все-таки видел повод для сожаления. По свидетельству М.Г. Мещерякова, “вечером душного августовского дня 1949 г. после успешного первого атомного взрыва И.В. Курчатов, прогуливаясь по берегу Иртыша, от которого веяло прохладой, обращаясь скорее к самому себе, сказал: «Все это могло произойти и раньше, если бы не было нелепой двухлетней заминки. В конце концов, размагничивать корабли могли и без нас»” [1].

Не забудем: этот выдающийся результат, венчавший невероятные усилия по созданию уникальной отрасли, был достигнут Игорем Васильевичем в разоренной, истощенной войной стране. О масштабе развернувшихся работ свидетельствует простой факт. Американские эксперты, рассказывая об усилиях по созданию своей атомной бомбы, отмечали, что потребовался принципиально новый, грандиозный научно-технический и производственный комплекс, и этот успех был “даже для американской промышленности сопряжен с большими трудностями” [2].

Сталин говорил: “Предоставим Курчатову неограниченные кредиты”. И добавлял: “Но будем его контролировать”. Можно только догадываться, какой непомерный груз ответственности перед государством и народом лежал на плечах молодого физика. И насколько непрост был контакт с первыми лицами государства. Даже, казалось бы, в радостные минуты пуска первого опытного атомного реактора Ф-1 в конце 1946 г. Берия, ознакомившись с его работой и выходя из реакторного здания, задал Курчатову зловещий вопрос: “Кто ваш преемник?” Через три с небольшим года в связи с пуском очередного промышленного реактора Берия приехал в Челябинск-40 и из-за пустяка устроил разнос персоналу, обслуживавшему реактор. Свидетель этой сцены Б. В. Брохович вспоминает: “Все это время я не спускал глаз с лица Игоря Васильевича. У него… было вытянутое напряженное лицо, напряглись вены и дрожали руки, с которыми он не смог справиться” [3].

Острые моменты возникали и в годы оттепели, когда уже не было ни Сталина, ни Берии. В мемуарах, опубликованных в июльском номере “Знамени” за 1988 г., А.И. Аджубей рассказал, как однажды на дачу к Хрущеву приехал Курчатов, которого он очень ценил. Их долгая беседа кончилась раздором. Когда обиженный Игорь Васильевич ушел, Хрущев проворчал: “Борода лезет не в свое дело. Физик, а пришел ходатайствовать за генетиков. Чертовщина какая-то: нам хлеб нужен, а они мух разводят”.

Курчатов оставался для своих сотрудников ровным, энергичным, преисполненным оптимизма руководителем. Он никогда не делал предметом обсуждения свои эмоции. Но весной 1956 г. его все-таки прорвало и, когда-то пышущий здоровьем, он пожаловался своему заместителю И.Н. Головину: “Самочувствие отвратительно. Давление не снижается ниже 180. Дела меня замучат до смерти. Я ничего не хочу, ничего не вижу”. Через 10 дней у Игоря Васильевича случился первый инсульт…

Уже через четыре года после атомного взрыва 29 августа 1949 г. из страны догоняющей Советский Союз вышел в лидеры, впервые в мире испытав транспортабельный термоядерный заряд, готовый к боевому применению. На Западе были вынуждены признать: “Ситуация, которой так долго опасался Вашингтон, стала теперь очевидной. Первенство в состязании за «абсолютное оружие» уже принадлежало другой стороне” [4].

Все последующие годы, обеспечивая свою безопасность, наша страна больше никогда не уступала США в области разработки ядерных вооружений.

С появлением столь разрушительного оружия деятельность Игоря Васильевича стала исключительно важной уже для всего мира. Две великие державы, стоявшие во главе военно-политических блоков, строили свои взаимоотношения, обмениваясь рискованными декларациями. Даже время от времени угрожали применить новое оружие, чем ставили мир на грань войны. Ядерная тема превратилась в синоним проблемы национальной безопасности. Будучи главным научным консультантом Кремля, Курчатов в опаснейшие 1950-е гг. благотворно влиял на позицию высшего руководства страны, предупреждая о губительных глобальных последствиях термоядерной войны. Он настаивал на прекращении ядерных испытаний и подталкивал Хрущева к проведению политики мира. В том, что СССР и США в драматических условиях идеологического противостояния сумели избежать катастрофы, - большая заслуга И.В. Курчатова.

Парадоксально, но появление ядерного оружия как никогда подтолкнуло развитие науки и техники. Мир вокруг нас преобразился на глазах. Действительно, посеяв смертельный страх в сознании людей, это оружие самим фактом своего существования немедленно повлияло на основные направления в промышленности и военном деле. В нашей стране именно на базе военных самолетов - носителей ядерного оружия - вскоре были созданы знаменитые пассажирский реактивный самолет Ту-104 и самый большой для своего времени самолет для трансконтинентальных перелетов Ту-114. Мощная ракета, построенная С.П. Королевым для доставки к цели нашей первой водородной бомбы, одновременно открыла путь в космос первому в мире спутнику, полету Гагарина и сделала возможными другие наши пионерские достижения в космонавтике. В интересах обороны форсированными темпами стали развиваться вычислительные, телеметрические и радиолокационные системы, которые тут же нашли путь к человеку в его повседневной жизни. Небывалый скачок сделала не только физика, но и химия. Появились невиданные материалы и технологии. Беспрецедентная научно-техническая революция на протяжении жизни одного поколения преобразила быт человека, окружив его комфортом и удобными техническими новинками. Атомная эра до неузнаваемости изменила международные отношения и военные доктрины двух супердержав. Наука впервые стала инструментом, обеспечивающим безопасность государства.

Неудивительно, что И.В. Курчатов стал ключевой фигурой для Кремля. Это потребовало от него особых качеств и какого-то особого дара. Беседуя почти 15 лет назад с научным руководителем Семипалатинского полигона академиком М.А. Садовским, я услышал от него неожиданные слова: “Игорь Васильевич Курчатов - это что-то исключительное, он все-таки явление природы”. Академик Б.В. Раушенбах выделял Курчатова, как, впрочем, и Королева. Он считал, что их миссия гораздо выше миссии любого ученого. Что они - маршалы.

И.В. Курчатов выиграл судьбоносную для страны великую битву, и мы продолжаем пользоваться плодами его подвижнического труда. Россию прославили многие имена. Но подвиг Курчатова уникален и многогранен, его влияние простирается в будущее.

Надо учитывать, что этот подвиг был бы невозможен без тесного взаимодействия Курчатова с государственным аппаратом, с властью. В воспоминаниях некоторые авторы затрагивают эту тему. Однако она настолько глубока и поучительна, так много значила для полного успеха, что достойна особого внимания. Я остановлюсь на том, как зарождалось и развивалось взаимодействие Игоря Васильевича с очень непростыми первыми лицами в руководстве страны. Как он добивался прямого вовлечения высшей власти в дела атомного проекта, считая это абсолютно необходимым. Как власть помогала Курчатову и “опекала” его. И, наконец, как он влиял на эволюцию взглядов политического руководства страны, помогая осознать опасные реалии атомной эпохи.

“Может быть, придется вернуться в Казань…”

Впервые близкое “дыхание” власти И.В. Курчатов ощутил, когда по прямому распоряжению И.В. Сталина, подписанному 28 сентября 1942 г., Академии наук СССР и персонально академику А.Ф. Иоффе предписывалось “возобновить работы по исследованию осуществимости использования атомной энергии путем расщепления ядра урана и представить Государственному комитету обороны к 1 апреля 1943 г. доклад о возможности создания урановой бомбы или уранового топлива” [5].

Слова “урановая бомба” не появлялись до этого на столь высоком уровне. Во исполнение распоряжения Сталина Иоффе приказом по казанской группе Ленинградского физико-технического института сформировал специальную лабораторию в составе: Курчатов Игорь Васильевич (заведующий), Алиханов Абрам Исаакович, Корнфельд Марк Осипович, Неменов Леонид Михайлович, Глазунов Петр Яковлевич, Никитин Сергей Яковлевич, Щепкин Герман Яковлевич, Флеров Георгий Николаевич, Спивак Петр Ефимович, Козодаев Михаил Силыч, Джелепов Венедикт Петрович.

Героическая атомная эпопея началась.

Игорь Васильевич проявил себя очень быстро. Осенью 1942 г. он вместе с ближайшими сотрудниками разрабатывает мероприятия для развертывания работ по урановой проблеме. Г.Н. Флеров вспоминал: “Начиная работу, мы были нищие и, пользуясь данным нам правом, собирали из остатков по воинским частям и в институтах Академии наук необходимые нам вольтметры и инструмент” [6].

В последние дни ноября 1942 г., когда Курчатов находился в командировке в Москве, его по поручению В.М. Молотова, по-видимому, впервые ознакомили с агентурной информацией о развернувшихся на Западе работах по атомной тематике. 27 ноября 1942 г. Игорь Васильевич подготовил на имя Молотова пространное заключение [7].Подчеркнув, что информация “совершенно не содержит технических подробностей о физических исследованиях по самому процессу деления”, он отметил: “Рассмотренный материал ограничивается концом 1941 г., ...но уже и в имеющемся материале содержатся новые для ученых Союза и весьма важные данные”. Он сразу поставил перед правительством вопрос о резком расширении фронта работ в связи с тем, что “в исследованиях проблемы урана советская наука значительно отстала от науки Англии и Америки и располагает в данное время несравненно меньшей материальной базой для производства экспериментальных работ”. Молотов, прочитав заключение Курчатова, сделал на документе помету: “Т. Сталину. Прошу ознакомиться с запиской Курчатова. В. Молотов. 28.ХI”.

С этого времени имя Курчатова стало известно высшему руководству страны. Стратегически точный взгляд 40-летнего ученого на проблему и проявленная им ответственность были замечены. Уже 23 января 1943 г. уполномоченный ГКО по науке С.В. Кафтанов и вице-президент Академии наук А.Ф. Иоффе по собственной инициативе обратились к Молотову и рекомендовали “общее руководство всей работой возложить на проф. И.В. Курчатова”. Их предложение вскоре было реализовано в распоряжении Государственного комитета обороны от 11 февраля 1943 г., подписанном Молотовым. Этим распоряжением “в целях более успешного развития работы по урану” предписывалось, в частности, “научное руководство работами по урану возложить на профессора Курчатова И. В.” и разрешалось “Президиуму Академии наук СССР перевести группу работников спец. лаборатории атомного ядра из г. Казани в г. Москву для выполнения наиболее ответственной части работ по урану”.

Весной 1943 г. курчатовский коллектив переезжает в Москву на Пыжевский переулок. И, как в дальнейшем бывало не раз, меняет название: “специальная лаборатория атомного ядра” превращается в Лабораторию № 2. (Осенью с Пыжевского переулка Лаборатория № 2 перебирается, наконец, на постоянное место, в другой район города - в Покровское-Стрешнево.)

Весной 1943 г. И.В. Курчатов, Ю.Б. Харитон, Г.Н. Флеров, Я.Б. Зельдович, И.К. Кикоин, А.И. Алиханов, обосновавшись в одном из номеров гостиницы “Москва”, намечали, какие исследования являются первоочередными, кто будет заниматься бомбой, кто ураном, графитом и тяжелой водой, кто разделением изотопов.

После назначения научным руководителем важнейшей государственной проблемы жизнь Курчатова сильно меняется. Через два месяца он пишет [8] в Казань своей жене Марине Дмитриевне:

26.04.43 г.

Дорогая моя женка!

Что-то давно нет от тебя никаких вестей. Пишу тебе деловое письмо о переезде сюда.

В письмо вкладывается пропуск на въезд в Москву к месту постоянного жительства. По этому пропуску тебе дадут пропуск в Казани в НКВД на въезд в Москву. Если будут затруднения, обратись к Монусу, а если и это не выйдет, попроси т. Белязо [9]. связаться с М. И. Рукиным и передать ему мою просьбу оформить пропуск в самое короткое время.

Со службы уходи. В письмо вкладываю просьбу Академии об освобождении тебя от работы. Если будут задерживать, сообщи мне телеграфно об этом, - вышлю телеграмму с предложением освободить тебя от имени ответственного товарища. Телеграфируй так: Москва, Магнит, Алиханову для Курчатова - это Институт Капицы. Дело в том, что, наверное, 1 мая я выеду из гостиницы и перееду или на новую квартиру, или к Капице - ибо там сейчас очень хорошо, - а то одному в квартире будет скучно. Но Алиханов во всяком случае телеграмму мне передаст.

Мне говорили, что пропуск на место постоянного проживания в Москве - очень сильный документ и по нему отпускают с места работы сразу. Так что действуй решительно и собирайся сюда. Вещи возьми, если сможешь, все. Дрова пусть остаются за нами, так как, может быть, придется вернуться в Казань, если здесь будет плохо. Комната пусть остается за нами, так и передай Ольге Васильевне. Пока пусть живут сами в ней, но никого не пускают, т.к. мы можем вернуться - я-то ведь не выписывался. Скажи, что я нахожусь в длительной командировке.

Теперь о квартире. Я ее еще не получил, но на днях, вероятно, получу. Свой отъезд ты с этим не связывай и выезжай поскорей. Телеграфируй, когда собираешься сюда; если недолго задержишься - постараюсь прилететь тебе помочь. Но это не наверное, т.к. дела очень много. Продукты - большую часть оставь Борьке [10]. Пришли мне мыла.

Наша квартира должна быть из 3х комнат (я ее смотрел), во вновь построенном доме, на 5 этаже на Можайском шоссе. Есть лифт, но он пока не работает. В квартире очень симпатичная кухонька (с газовой плитой - газа пока нет), ванна (с газовым подогревом), телефон; две комнаты на север - одна на юг.

В этом же доме есть двухкомнатная квартира (тоже с ванной и кухней, но в отличие от трехкомнатной ванна и уборная в одном месте, а в трехкомнатной они раздельны), я постараюсь получить именно двухкомнатную, хотя ордер на трехкомнатную.

Почему я думаю так сделать? Потому что на самом деле двухкомнатная квартира состоит тоже из трех комнат, только одна очень маленькая (будет у нас столовая), а зато все комнаты выходят на юг. В одной комнате мы сделаем спальню, во второй (где есть балкон) кабинет - там же будет жить Борька.

Квартирки уютные, а если не понравится - то можно будет потом переехать в ту, которую думаю к осени построить при лаборатории.

Постарайся управиться со всем этим поскорей, а то мне очень скучно здесь, да и жить будет тяжело, т.к. из гостиницы я выеду и с завтраком и ужинами будет у меня плохо. Да и вербы отойдут, придется подумать о ветках с деревьев. Которые, впрочем, независимо должны быть в нашей квартире - ты опять ведь молчишь.

Ради получения денег, которых у тебя нет, - продай что-нибудь.

С вещами постарайся устроиться, как я тебе писал, т.е. сдать их частью в вагон Капице, частью в багаж на билеты спутникам твоим по Академ. вагону.

Возможно, что поедешь вместе с Рукавишниковым и другими из Радиевого института или с Корнфельдом - пусть тебе помогут.

Здесь в Москве - все устрою с приемом.

Попроси Монуса помочь тебе как следует. Пишу неразборчиво - ибо надо кончать. Хочу еще написать Борьке, - пусть расскажет тебе содержание письма к нему. Почему все молчишь! Хоть изредка бы посылала телеграмму. Не больна ли?

Целую крепко тебя, моя родная, любимая. Игорь.

Сегодня звонили Буба [11] и Глазунов - они здоровы и останутся в Ленинграде до 10–15 мая. Сегодня говорил со старшим Неменовым, который вчера вернулся в Москву из Ленинграда. Дорогой на самолет разбился, но все остались здоровы и даже не получили царапин - рассказал о жизни в Ленинграде - вид у него хороший - форма генерала к нему идет.

Привет Тамарке и всем знакомым.

Это письмо интересно во многих отношениях. Но, пожалуй, особенно удивительно, что Игорь Васильевич вовсе не считал в то время свой переезд в Москву окончательным и не исключал каких-либо изменений. Однако он продолжает действовать и приходит к принципиальному выводу, что успех в урановой проблеме может быть достигнут только при самом непосредственном, постоянном участии в ней руководства страны. В самом деле, 30 июля 1943 г. Курчатов обращает внимание Молотова на обстоятельства исключительной важности:

Мы сделали только первый шаг и находимся в начале большого и трудного пути.

Как по числу и квалификации кадров, так и по материально-технической вооруженности исследований по проблеме урана, наша страна остается далеко позади Америки, Англии и Германии. Проблемой урана у нас занято сейчас около 50, а в Америке - около 700 научных сотрудников...

Имеющееся резкое отставание нельзя ликвидировать только путем привлечения наличных кадров ученых и создания единичных технических сооружений. Только при специальном правительственном внимании и всемерном развитии физики атомного ядра, физики деления изотопов нам удастся ликвидировать отставание (здесь и далее по тексту статьи выделено мной. - Ю.С.).

На каждом из <...> путей встают громадные трудности. Для создания котла из металлического урана и смеси урана с графитом необходимо накопить в ближайшие годы 100 тонн урана. Разведанные запасы этого элемента в СССР оцениваются в 100-120 тонн. Исходя из этого, ГОКО наметил получение 2 тонн урана в 1943 и 10 тонн в 1944 и последующих годах.

Является настоятельно необходимым ускорение работ по накоплению урана, что возможно только при условии обнаружения новых и предельно высокой эксплуатации существующих месторождений. Америка располагает разведанными месторождениями урана в несколько тысяч тонн и могла бы продать СССР 100 тонн урана (стоимость такой закупки равна 1400000 ам. долларов). Сомнительно, однако, чтобы американское правительство разрешило провести эту операцию, так как смысл ее несомненно был бы оценен правильно)

[12].

Этот документ сначала оказался у М. Г. Первухина. Но уже 3 августа 1943 г. Первухин направляет его Молотову “для ознакомления” и “обсуждения поставленных в записке вопросов”. И все это в условиях полыхающей войны!

Поразительно читать строки Курчатова не только об отсутствии достаточных количеств урана для выполнения первоочередных работ, но и об отсутствии ясности, есть ли вообще на территории страны достаточные запасы этого сырья - обстоятельство, которое придает особый драматизм работам того периода по советскому атомному проекту.

Заметим: ныне Россия сама продает Соединенным Штатам излишки своего энергетического ядерного топлива.

“Надо будет переговорить с Курчатовым”

Руководители страны понимали, к какому исключительно важному и ответственному делу был привлечен И.В. Курчатов. Что молодому ученому потребуются особые полномочия и особый авторитет. Осенью 1943 г. он, минуя ступеньку члена-корреспондента, был рекомендован для избрания сразу в академики. Следуя требованиям секретности, в справке для Академии наук не раскрывалась миссия, возложенная на Курчатова. Говорилось только, что Постановлением Совета народных комиссаров СССР ему “поручено руководство очень ответственной научной работой”. Однако 27 сентября 1943 г. на вакантное место избрали все-таки не его, а А. И. Алиханова. В числе активных оппонентов Курчатова оказались не только авторитетные в Академии физики П. Л. Капица и И. Е. Тамм, но даже его наставник и учитель А.Ф. Иоффе. В связи с этим немедленно были предприняты необычные действия.

Президент АН СССР ботаник В. Л. Комаров срочно обратился с письмом к заместителю председателя правительства академику А. Я. Вышинскому с просьбой разрешить произвести через два дня довыборы еще двух действительных членов, одним из которых и станет Курчатов. Операция удалась. Это был случай, когда кандидатура, навязанная Академии наук властью, оказалась более чем достойной. Подробности закулисных действий представителей власти теперь стали известны.

8 октября 1943 г. И.В. Сталину и В. М. Молотову была направлена Докладная записка Комиссии ЦК ВКП(б) по выборам в Академию наук СССР. Членами этой Комиссии были, в частности, секретарь ЦК ВКП (б) и начальник Главного политуправления Красной Армии А. С. Щербаков, а также два заместителя председателя СНК СССР - А.Я. Вышинский и М. Г. Первухин.

В этом пространном документе [13]. говорилось, что “выборы, проведенные в условиях войны, являются, наряду с выборами 1939 г., наиболее крупными со времени существования Академии наук”. Что “возможные кандидаты в действительные члены и в члены-корреспонденты предварительно рассматривались Комиссией ЦК ВКП(б), которая отобрала к избранию наилучших кандидатов. За этих кандидатов велась агитация среди академиков. «Правда» и «Известия», а также и другие газеты осветили их научную и общественную деятельность”.

В Докладной записке специально было отмечено:

Физик И.В. Курчатов имел сильного конкурента члена-корреспондента А.И. Алиханова. В пользу Алиханова и против Курчатова вначале настойчиво выступал академик П.Л. Капица. Отделение рекомендовало общему собранию избрать в академики А.И. Алиханова. Потребовалось вмешательство Комиссии, беседа с акад. Капицей, а также индивидуальные беседы почти со всеми академиками отделения, после чего И.В. Курчатов был рекомендован 12-ю голосами (из 14) на дополнительное место, не использованное химиками и переданное физическому отделению. Следует отметить, что при тайном голосовании на общем собрании Курчатов получил 91% поданных голосов, тогда как Алиханов только 81%. …Члены партии - академики А.Ф. Иоффе и В.П. Волгин не столько помогали, сколько мешали нормальному течению выборов. А.Ф. Иоффе, несмотря на рекомендации Комиссии провести в действительные члены И.В. Курчатова, беспрестанно кол****ся между кандидатурами Курчатова и Алиханова, что отрицательно сказалось на результатах выборов в первом туре.

Записка заканчивалась знаменательным обращением к почетному академику Сталину и Молотову, который станет почетным академиком через три года: “Комиссия при ЦК ВКП(б) просит утвердить результаты выборов в Академию наук. Списки избранных действительных членов и членов-корреспондентов прилагаются”.

А.С. Федоров вспоминал:

Вечером 26 сентября 1943 года, застал Иоффе и Капицу в институте. “Александр Сергеевич, - воскликнул Капица, - скажите, что сделают с этим известным всему миру ученым, всего год состоящим в вашей партии, если он будет голосовать согласно своей совести, а не так, как его обязывает партия?” Затем Капица объяснил мне суть дела. В ответ на вопрос Капицы я сказал, что с Абрамом Федоровичем, конечно, “ничего не сделают”, но партийная этика обязывает члена партии голосовать за кандидатуру, одобренную партгруппой… На следующий день, 27 сентября, состоялись выборы. Никто не знает, за кого отдал голос А.Ф. Иоффе (голосование тайное), но академиком был избран А.И. Алиханов… Два дня спустя, 29 сентября, И.В. Курчатов (за счет незаполненной вакансии по другому отделению Академии) также стал академиком [14].

Неудивительно, что эти выборы вошли в историю Академии наук. Математик Л.С. Понтрягин вспоминал:

При обсуждении кандидатуры Курчатова против него решительно выступал П.Л. Капица, который стремился провести в академики Алиханова. Академик-секретарь Отделения А.Ф. Иоффе указывал на то, что имеется настойчивое пожелание избрать Курчатова, а Капица требовал письменных указаний, которых Иоффе не имел. В результате Курчатов был провален, а Алиханов выбран. Курчатов был выбран только после предоставления специального места.

Только теперь видно, кто есть кто. Огромная роль Курчатова общеизвестна, а Алиханов после избрания открыл целый ряд новых элементарных частиц, но потом обнаружилось, что открытие это основано на неправильном толковании эксперимента, и никаких частиц не было открыто [15].

Рассказывая о том, как был задействован в атомном проекте И.Е. Тамм (и, как следствие, - А.Д. Сахаров!), Е.Л. Фейнберг добавил свои краски и подробности к избранию Курчатова в академики:

Я догадываюсь, что привлечение Игоря Евгеньевича состоялось только благодаря удивительным качествам Игоря Васильевича. Ведь на моих глазах в сентябре 1943 года прошли выборы в академики на одно вакантное место по специальности “экспериментальная физика”. Были два претендента - А.И. Алиханов и И.В. Курчатов. У Алиханова были обвораживающие черты личности, и он умел просто и очень убеждающе рассказывать про свою физику. Игорь Евгеньевич был его - а не Курчатова - горячим поклонником. Поэтому он развил бешеную агитацию, чтобы избрали Алиханова. И преуспел: академиком стал Алиханов! Тогда правительство ввело дополнительное место, на которое и избрали Курчатова... При этих условиях Игорь Васильевич мог бы быть обижен на Игоря Евгеньевича, и это сказалось бы на их взаимоотношениях. Но для Курчатова - человека широких взглядов и здравого понимания, главным всегда было дело, и он сознавал, что такая большая сила, как Тамм, не может оставаться в стороне. Результат получился, конечно, блестящий! [16].

Еще перед войной Курчатова, известного физика, коллеги выдвигали в члены-корреспонденты Академии наук. Тогда его постигла неудача. Своим необычным избранием в 1943 г. Игорь Васильевич проложил дорогу в Академию наук страны многим выдающимся ученым-ядерщикам, занятым в оружейном комплексе: ведь о них, как в свое время и о Курчатове, ничего конкретного, кроме общих слов, нельзя было сообщать в ходе выборов в силу исключительной секретности работы.

К окончанию войны И.В. Курчатов был, как говорится, уже на слуху у Сталина. Не случайно Г.К. Жуков, вспоминая Потсдамскую конференцию летом 1945 г., рассказал о следующем эпизоде:

В ходе конференции глава американской делегации президент США Г. Трумэн, очевидно, с целью политического шантажа однажды пытался произвести на И.В. Сталина психологическую атаку.

Не помню точно, какого числа, после заседания глав правительств Г. Трумэн сообщил И.В. Сталину о наличии у США бомбы необычайно большой силы, не назвав ее атомным оружием.

В момент этой информации, как потом писали за рубежом, У. Черчилль впился глазами в лицо И.В. Сталина, наблюдая за его реакцией. Но тот ничем не выдал своих чувств, сделав вид, будто ничего не нашел в словах Г. Трумэна. Как Черчилль, так и многие другие англо-американские авторы считали впоследствии, что, вероятно, И.В. Сталин действительно не понял значения сделанного ему сообщения.

На самом деле, вернувшись с заседания, И.В. Сталин в моем присутствии рассказал В.М. Молотову о состоявшемся разговоре с Г. Трумэном. В.М. Молотов тут же сказал:

- Цену себе набивают.

И.В. Сталин рассмеялся:

- Пусть набивают. Надо будет переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы.

Я понял, что речь шла об атомной бомбе [17].

О Курчатове Сталин знал не только по результатам возложенной на него работы. Теперь известно, что Игорь Васильевич, как, впрочем, и другие академики, находился под наблюдением органов государственной безопасности, и на него было заведено досье. Когда летом 1945 г. возник вопрос об избрании нового президента Академии наук СССР (им стал С. И. Вавилов), 8 июля Сталину, Молотову и Маленкову была представлена с грифом “Сов. секретно (Особая папка)” “Справка Наркомата государственной безопасности СССР о научной и общественной деятельности действительных членов Академии наук СССР”, [18]. включавшая список из 23 кандидатов с их краткими биографиями. В их числе оказался не только Курчатов, но и Лысенко. Сталин прочитал:

Курчатов Игорь Васильевич - директор лаборатории № 2 Академии наук СССР, 1903 г. рождения, русский, беспартийный, академик с 1943 года, профессор МГУ, лауреат Сталинской премии. Орденоносец.

По специальности - физик-ядерщик. Работает в области исследований радиоактивных явлений. Основная работа по новому виду радиоактивного распада урана и использования его энергии.

В области атомной физики Курчатов в настоящее время является ведущим ученым в СССР.

Обладает большими организационными способностями, энергичен. По характеру человек скрытный, осторожный, хитрый и большой дипломат.

Однако быть беспартийным Курчатову оставалось недолго. В 1947 г. генерал Н.И. Павлов, который 8 марта 1946 г. был назначен Сталиным уполномоченным СНК СССР при Лаборатории №2 и, в частности, осуществлял “контроль за своевременным выполнением Лабораторией задания правительства по проведению научно-исследовательских работ”, решил привлечь Игоря Васильевича в партию и заговорил с ним об этом. Павлов вспоминал:

Он вначале отвел мое предложение, сказав, что этот его шаг будет встречен неодобрительно со стороны ученых… Я стал приводить аргументы в пользу вступления - нельзя возглавлять важнейшую научно-техническую программу, пользоваться большим доверием у коллектива и руководителей партии и правительства, оставаясь беспартийным.

Тогда он неожиданно спросил меня:

- А как Лаврентий Павлович?

Я ему сказал, что не знаю.

- А вы спросите его. Если одобрит, - я подам заявление.

Я пообещал поговорить с Берия. Одно дело пообещать, другое дело выполнить обещание.

Продумав свое обращение, я, наконец, осмелился позвонить по кремлевскому аппарату, сказав, что считаю неправильным, когда важнейший государственный проект осуществляется под руководством беспартийного человека. Берия молчал. Я сказал, что порекомендовал товарищу Курчатову вступить в ВКП(б). Он тут же перебил меня: “Не нажимайте!”. Я продолжаю приводить аргументы, а Берия - все свое: “Не нажимайте”.

Так я и не получил согласия, но не было и запрета.

На другой день я сказал Игорю Васильевичу о состоявшемся разговоре. Вскоре [19] он был принят кандидатом в члены партии [20].

“Необходимо вести работы широко, с русским размахом”

Хотя советский атомный проект стартовал осенью 1942 г. под эгидой В.М. Молотова, его результаты на первом этапе не удовлетворяли Курчатова. В руководстве страны Молотов был тогда вторым человеком после Сталина, но это не остановило Игоря Васильевича. 29 сентября 1944 г. он написал заместителю председателя СНК СССР Л.П. Берии:

В письме т. М.Г. Первухина и моем на Ваше имя мы сообщали о состоянии работ по проблеме урана и их колоссальном развитии за границей. ...Вокруг этой проблемы за границей создана невиданная по масштабу в истории мировой науки концентрация научных и инженерно-технических сил, уже добившихся ценнейших результатов.

У нас же, несмотря на большой сдвиг в развитии работ по урану в 1943–1944 г., положение дел остается совершенно неудовлетворительным...

Зная Вашу исключительно большую занятость, я все же, ввиду исторического значения проблемы урана, решился побеспокоить Вас и просить Вас дать указания о такой организации работ, которая бы соответствовала возможностям и значению нашего Великого Государства в мировой культуре [21].
Через два месяца после этого письма, 3 декабря 1944 г., постановлением ГКО СССР о лаборатории И.В. Курчатова Берии было поручено “наблюдение за развитием работ по урану” [22].

Однако поворотный момент в истории нашего атомного проекта наступил, когда 6 августа 1945 г. американцы сбросили на Хиросиму свою первую атомную бомбу. Для советского правительства пришло время решительных действий.

Выразительный факт, касающийся этих событий и Сталина, отметила его дочь Светлана Аллилуева:

“Я помню, что в тот день, когда я была у него, - пришли обычные его посетители и сказали, что американцы сбросили в Японии первую атомную бомбу... Все были заняты этим сообщением, и отец не особенно внимательно разговаривал со мной. А у меня были такие важные - для меня - новости. Родился сын! Ему уже три месяца, и назвали его Иосиф... Какое значение могли иметь подобные мелочи в ряду мировых событий, - это было просто никому не интересно...” [23].

Уже через несколько дней после американских атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки последовали крупные организационные решения И.В. Сталина.

20 августа 1945 г. при ГОКО был создан Специальный комитет из 9 человек под председательством Л.П. Берии, в состав которого был включен и Курчатов. На комитет возлагалось руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана.

Одновременно при этом комитете был сформирован Технический совет под председательством Б.Л. Ванникова, в который вошли А.И. Алиханов, И.Н. Вознесенский, А.П. Завенягин, А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица, И.К. Кикоин, И.В. Курчатов, В.А. Махнев, Ю.Б. Харитон и В.Г. Хлопин.

Наконец, для непосредственного руководства научно-исследовательскими, проектными, конструкторскими организациями и промышленными предприятиями по использованию внутриатомной энергии урана 20 августа 1945 г. было организовано во главе с Б.Л. Ванниковым и подчиненное Специальному комитету Первое главное управление при СНК СССР.

Через пять месяцев, 25 января 1946 г., Сталин лично встречается с Курчатовым и, демонстрируя полное доверие, предоставляет ему своеобразный карт-бланш [24].

Сразу после беседы Игорь Васильевич записал для себя основные впечатления. Обращает на себя внимание форма записи: строгая, деловая, фактически официальная, констатирующая. Да он и не мог поступить иначе, чтобы случайным словом не подвергнуть даже малейшему риску огромное дело, которое возглавлял. Листок с быстрой, почти стенографической записью Игорь Васильевич до последнего дня хранил в своем личном сейфе.

Как следует из записей в журнале “Посетители кремлевского кабинета И.В. Сталина”, Курчатов в кабинете вождя был впервые. Неудивительно, что он обратил внимание на “печи изразцовые, прекрасный портрет Ильича и портреты полководцев”. Но обошел молчанием, как выглядел Сталин во время их встречи. Дочь вождя свидетельствует: “Когда война кончилась, он заболел. У него сразу был такой спад. Ему было уже 66 лет. Он очень болел в 46 году.... И болел долго и трудно. Сказались напряжение и усталость военных лет и возраст... Летом 1946 г. он уехал на юг - впервые после 1937 г.” [25].

Запись Игоря Васильевича с большим трудом поддается расшифровке. По этой причине в публикуемом ниже тексте сделаны отдельные небольшие пропуски, а сомнительные, неоднозначные варианты конкретных слов отмечены вопросительными знаками и заключены в скобки. Смысл некоторых замечаний в записи И. В. Курчатова и указаний Сталина становится более понятным, если вспомнить, какие события развернулись с участием академика П.Л. Капицы после первых заседаний Специального комитета и Технического совета, членом которых он состоял.

3 октября 1945 г., т. е. уже через полтора месяца после создания Специального комитета и Технического совета, Капица обратился с личным письмом к Сталину. В нем он написал, что “товарища Берия мало заботит репутация наших ученых (твое, дескать, дело изобретать, исследовать, а зачем тебе репутация). Теперь, столкнувшись с тов. Берия по Особому Комитету, я особенно ясно почувствовал недопустимость его отношения к ученым” [26]. И далее: “...уже пора товарищам типа тов. Берия начинать учиться уважению к ученым. Все это заставляет меня ясно почувствовать, что пока еще не настало время в нашей стране для тесного и плодотворного сотрудничества политических сил с учеными”. Таким образом, в отличие от Курчатова, который также видел особенности “руководящих товарищей”, Капица уже на начальном этапе посчитал для себя невозможным результативный контакт с властью.

Более того, 25 ноября 1945 г. Капица настоятельно просит Сталина освободить его “от участия в Особом Комитете и Техническом Совете”. В своем пространном письме он мотивировал просьбу тем, что

“товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в Особом Комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия... У тов. Берия основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берия слабо. ...Если стремиться к быстрому успеху, то всегда путь к победе будет связан с риском и с концентрацией удара главных сил по весьма ограниченному и хорошо выбранному направлению... Единственный путь тут - единоличное решение, как у главнокомандующего, и более узкий военный совет” [27].

Капица предлагал также: “Надо поднять наши научные институты и благосостояние наших научных работников”. Как мы увидим из записи Курчатова, вопросы, поставленные Капицей, - как достичь успеха и как сделать жизнь ученых более обеспеченной, - в той или иной степени, и, видимо, не случайно, затрагивались Сталиным во время их встречи. Поэтому интересно проследить, какие именно указания дал Сталин Игорю Васильевичу. И обратим внимание, что Сталин в разговоре с Курчатовым сам заговорил о Капице.

Уже 21 декабря 1945 г. Капица был освобожден от работы в Спецкомитете и Техническом совете, а осенью 1946 г. снят со всех занимаемых должностей и попал в опалу. Между прочим, в свое время я прямо спросил Ю.Б. Харитона, как со стороны выглядел конфликт Капицы с Берией и почему так обошлись с Петром Леонидовичем. Юлий Борисович был лаконичен: “Задирался много”.

Игорь Васильевич не упоминает, как проходила сама встреча. Но мы можем это представить себе благодаря рассказу Константина Симонова, который 13 мая 1947 г. вместе с А. Фадеевым и Б. Горбатовым впервые оказался в кабинете Сталина. Вряд ли за год с небольшим общий рисунок подобных встреч изменился. Встреча, которую описал Симонов, проходила с участием Молотова и Жданова и началась в седьмом часу вечера:

...В приемную вошел Поскребышев и пригласил нас. Мы прошли еще через одну комнату и открыли дверь в третью. Это был большой кабинет, отделанный светлым деревом, с двумя дверями - той, в которую мы вошли, и второй дверью в самой глубине кабинета слева. Справа, тоже в глубине, вдали от двери стоял письменный стол, а слева вдоль стены еще один стол - довольно длинный, человек на двадцать - для заседаний.

Во главе этого стола, на дальнем конце его, сидел Сталин, рядом с ним Молотов, рядом с Молотовым Жданов. Они поднялись навстречу. Лицо у Сталина было серьезное, без улыбки. Он деловито протянул каждому из нас руку и пошел обратно к столу. Молотов приветливо поздоровался...

После этого мы все трое - Фадеев, Горбатов и я - сели рядом по одну сторону стола, Молотов и Жданов сели напротив нас, но не совсем напротив, а чуть поодаль, ближе к сидевшему во главе стола Сталину...

Сталин... в начале беседы больше стоял, чем сидел, или делал несколько шагов взад и вперед позади его же стула или кресла... Сталин, как всегда, говорил очень неторопливо, иногда повторял сказанное, останавливался, думал, прохаживался”.

Он был одет

“в серого цвета китель, в серые брюки навыпуск. Курил кривую трубку. Впрочем, курил мало. Зажигал ее, затягивался один раз, потом через несколько минут опять зажигал, опять затягивался, и она снова гасла, но он почти все время держал ее в руке. Иногда он, подойдя к своему стулу, заложив за спинку большие пальцы, легонько барабанил по стулу остальными. Во время беседы он часто улыбался [28].

Обратимся теперь к тексту записи Игоря Васильевича:

25 января 1946 г..

Беседа продолжалась приблизительно один час с 730 до 830 вечера [29]. Присутствовали т. Сталин, т. Молотов, т. Берия.

Основные впечатления от беседы. Большая любовь т. Сталина к России и В.И. Ленину, о котором он говорил в связи с его большой надеждой на развитие науки в нашей стране [...].

Во взглядах на будущее развитие работ т. Сталин сказал, что не стоит заниматься мелкими работами, а необходимо вести их широко, с русским размахом, что в этом отношении будет оказана самая широкая всемерная помощь.

Т. Сталин сказал, что не нужно искать более дешевых путей, что не нужно (дошлифовывать?) работу, что нужно вести работу быстро и в грубых основных формах. Он высказал мысль, что … всякое большое изобретение (вначале?) было грубым, как это имело место с паровозом.

По отношению к ученым т. Сталин был озабочен мыслью, как бы облегчить и помочь им в материально-бытовом положении. И в премиях за большие дела, например, за решение нашей проблемы. Он сказал, что наши ученые очень скромны, и они никогда не замечают, что живут плохо - это уже плохо, и хотя, он говорит, наше государство и сильно пострадало, но всегда можно обеспечить, чтобы (несколько?) … (тысяч?) человек жило на славу (и несколько тысяч человек лучше, чем на славу?)… свои дачи, чтобы человек мог отдохнуть, чтобы была машина.

В работе т. Сталин говорил - что надо идти решительно со вложением решительно всех средств, но по основным направлениям.

Надо также всемерно использовать Германию, в которой есть и люди, и оборудование, и опыт, и заводы. Т. Сталин интересовался работой немецких ученых и той пользой, которую они нам принесли [30].

Из беседы с т. Сталиным было ясно, что ему отчетливо представляются трудности, связанные с получением (наших?) первых агрегатов, хотя бы с малой производительностью, т. к. (сказал?) увеличения производительности можно достигнуть увеличением числа агрегатов. Труден лишь первый шаг, и он является основным достижением.

(Затем?) были заданы вопросы об Иоффе, Алиханове, Капице и Вавилове и целесообразности работы Капицы.

Было выражено (мнение?) на кого (они?) работают и на что направлена их деятельность - на благо Родине или нет.

Было предложено написать о мероприятиях, которые были бы необходимы, чтобы ускорить работу, все, что нужно. Кого бы из ученых следовало еще привлечь к работе.

Систему премий [31].

Обстановка кабинета указывает на (оригинальность?) и (?) ее хозяина. Печи изразцовые, прекрасный портрет Ильича и портреты полководцев.

Космические лучи и циклотрон...

Заключительные слова записи Игоря Васильевича, к сожалению, не поддаются расшифровке.

...Со дня встречи Сталина с Курчатовым 25 января 1946 г. до пуска первого советского опытного уран-графитового реактора 25 декабря 1946 г. оставалось ровно 11 месяцев. До взрыва первой советской атомной бомбы 29 августа 1949 г. оставалось еще долгих и очень трудных 3 года и 7 месяцев.

По существу, в ходе беседы Сталин наделил Курчатова особыми полномочиями.

Как видно из беседы, Сталин хорошо понимал: создание собственной атомной бомбы становится важнейшим делом для государства. Поэтому были развернуты такие мобилизационные мероприятия, которые были под силу только мощной партийно-государственной системе, подчиненной единой воле и жесткому контролю. Той централизованной диктаторской машине управления, которая господствовала в СССР. Для решения беспрецедентной задачи были привлечены лучшие силы промышленности, конструкторских бюро, исследовательских институтов, все звенья партийных органов и управления, лучшие руководители и специалисты.

Теперь по несколько раз в месяц под председательством Берии проходили заседания Специального комитета, на которых рассматривались узловые вопросы реализации атомного проекта. И практически все протоколы, которые велись на этих заседаниях, содержали в той или иной вариации фразу: “Проект Постановления по данному вопросу представить Председателю Совета Министров СССР товарищу Сталину И.В.”. Не случайно только в течение года (с августа 1945 г.) Сталин лично подписал более шестидесяти важнейших документов в интересах форсированного развития атомной тематики и постоянно находился в курсе дела.

“Специальное правительственное внимание”, которого давно добивался Курчатов, стало фактом. Но одновременно неизмеримо увеличилась и его нагрузка. От программы научно-исследовательских работ Лаборатории №2, весь коллектив которой на конец войны составлял около 100 человек, надо было немедленно перейти к новому масштабу работы: созданию крупнейших, небывалых предприятий и комбинатов зарождающейся атомной отрасли со многими тысячами сотрудников. Именно тогда стали закладываться целые закрытые города, начало которым положили Арзамас-16 и Челябинск-40. Выстраивалась цепочка, включавшая могучую, мощную триаду: добычу уранового сырья, производство оружейного плутония и урана, разработку и конструирование атомных зарядов. Этот лавинообразно нарастающий процесс, сопровождавшийся испытаниями зарядов на атомном полигоне, еще более расширился в связи с возникшей вскоре задачей по созданию термоядерного оружия. Специфика новой отрасли заключалась в том, что отныне трудно было провести грань между самой высокой на тот период наукой и крупномасштабными технологиями и производствами. Бурно растущий, казавшийся необозримым атомный комплекс стал постоянной заботой и предметом личной ответственности Игоря Васильевича как научного руководителя проблемы.

С другой стороны, создание атомной бомбы в СССР пришлось на период обострившегося с лета 1946 г. опаснейшего противостояния между СССР и США, когда война между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции могла начаться в любой момент. Надо было спешить. Но наша страна только что вышла из опустошительной кровавой войны с фашизмом. Сталин знал о жертвах и лишениях своих соотечественников не только по сводкам. Его дочь Светлана вспоминала, что летом 1946 г. он поехал на юг на машине:

“Огромная процессия протянулась по плохим тогда еще дорогам... Останавливались в городах, ночевали у секретарей обкомов, райкомов. Отцу хотелось посмотреть своими глазами, как живут люди, - а кругом была послевоенная разруха. ...Он нервничал, видя, что люди живут еще в землянках, что кругом еще одни развалины” [32].

В те годы, еще до взрыва первой советской атомной бомбы (как, впрочем, и позднее), Сталин продолжил свое безжалостное давление на общество, не щадя ни своих партийных единомышленников, ни ученых, ни еще совсем недавних национальных кумиров. Заподозрив Г.К. Жукова в подготовке заговора, он в июне 1946 г. высылает его в Одессу. По нелепому навету лично лишает воинского звания генерал-лейтенанта легендарного папанинца Е.К. Федорова, а в августе 1947 г., разжаловав в рядовые, снимает его с должности. К началу 1949 г. раскручивается сфабрикованное “ленинградское дело”, завершившееся трагической развязкой.

Гнетущую атмосферу в стране усиливали печально знаменитые репрессивные постановления Центрального Комитета ВКП(б) в области литературы, театра, кино (1946 г.) и даже музыки (1948 г.). Были проведены разгромные “дискуссии” по вопросам философии (1947 г.) и по так называемому космополитизму в науке (1948–1949 гг.). Общеизвестна трагическая участь советской генетики, судьба которой была решена в августе 1948 г....

В этих условиях быстрое создание атомной бомбы в нашей стране, завершившееся успешным испытанием 29 августа 1949 г., было настоящим подвигом. И роль Игоря Васильевича в этом деле была одной из самых решающих.

“Над человечеством нависла угроза” [33].

К 1953 г. Советский Союз превратился в ядерную державу, и его армия готовилась принять на вооружение первые образцы ядерного оружия. [34]. Задача, поставленная И.В. Сталиным по преодолению атомной монополии США и разработке собственного атомного оружия, была перевыполнена: 12 августа 1953 г. СССР успешно испытал первую в мире транспортабельную водородную бомбу. Работа над ней велась с 1948 г. До этого триумфа И.В. Сталин не дожил всего пять месяцев.

Новые лидеры страны Г.М. Маленков и Н.С. Хрущев, быстро решив “проблему Берии”, унаследовали от Сталина политику противостояния с Соединенными Штатами. Сталин оставил пришедшим ему на смену руководителям сложившиеся стереотипы в области международных отношений. Среди них - положение, согласно которому, пока существует капитализм, мировая война неизбежна, и чтобы ее устранить, необходимо уничтожить капитализм. В новом советском руководстве наиболее последовательным сторонником и выразителем сталинской точки зрения оставался Молотов. Даже в июне 1957 г. на пленуме ЦК КПСС, посвященном “антипартийной группе”, в которую входил и Молотов, он, отдавая должное новым веяниям во внешней политике, говорил: “Мы все понимаем и считаем необходимым проводить, поддерживать и стимулировать те меры, которые содействуют уменьшению международной напряженности. Это основа нашей работы по укреплению мира, по оттягиванию и предотвращению новой войны” [35]. Иными словами, столкновение - вопрос лишь времени и выбора момента для “окончательной победы” над “агрессивными силами империализма”. Фраза о “предотвращении новой войны” была сказана Молотовым в несвойственной ему манере - в унисон с зарождающейся новой партийной точкой зрения.

Однако ядерное оружие, особенно водородное, очень скоро вынудило советских лидеров пересмотреть свои позиции. Исключительное значение в этой эволюции имел секретный материал, подготовленный в первые месяцы 1954 г. И.В. Курчатовым, А.И. Алихановым, И.К. Кикоиным и А.П. Виноградовым в виде рукописи статьи. Один экземпляр ее был направлен министром среднего машиностроения В. А. Малышевым первому секретарю ЦК КПСС Н.С. Хрущеву с предложением опубликовать текст в открытой печати. При этом с учетом требований секретности опубликовать предлагалось не от имени авторов рукописи - участников атомного проекта, а за подписью других авторитетных советских ученых, которые “хорошо известны за границей и с нашей тематикой не связаны”.

“Проект статьи, - отметил Малышев, - послан мной товарищам Маленкову и Молотову” [36].

Содержание этого документа представляется исключительным по своему значению. Важна и реакция на него со стороны советского руководства. Авторы статьи писали:

Современная атомная практика, основанная на использовании термоядерной реакции, позволяет практически неограниченно увеличивать взрывную энергию, сосредоточенную в бомбе... Защита от такого оружия практически невозможна, ясно, что массовое применение ядерного оружия приведет к опустошениям воюющих стран... Помимо разрушающего действия атомных и водородных бомб человечеству, вовлеченному в ядерную войну, угрожает еще одна опасность - отравление атмосферы и поверхности земного шара радиоактивными веществами, образующимися при ядерных взрывах.

...Темпы роста производства атомных взрывчатых веществ таковы, что уже через несколько лет накопленных запасов атомных взрывчатых веществ будет достаточно для того, чтобы создать невозможные для жизни условия на всем земном шаре. Взрыв около ста больших водородных бомб приведет к тому же... Таким образом, нельзя не признать, что над человечеством нависла огромная угроза прекращения всей жизни на земле.

Для Игоря Васильевича ужасная картина ядерных взрывов не была абстракцией. Начиная с первого эксперимента в августе 1949 г., он в течение шести лет был не просто участником испытаний на Семипалатинском полигоне, а председателем государственной комиссии, возглавляя эти крупномасштабные атомные и термоядерные эксперименты. И каждый из них требовал от него предельного напряжения душевных сил. (К слову сказать, на его глазах проходили и войсковые учения со взрывом атомного заряда на Тоцком полигоне.)

И.В. Курчатов понимал, что складывается нешуточная ситуация. Он и его коллеги со всей определенностью поставили перед советским руководством вопрос о самоубийственной опасности ядерной войны и наверняка, как тогда было принято, еще до появления рукописи, предназначавшейся для широкого читателя, поднимали эту тему перед первыми лицами государства. Более того, в статье они подчеркнули необходимость “полного запрещения военного применения атомной энергии”. Эта точка зрения явно противоречила “историческому оптимизму” официальной советской идеологии в вопросе об окончательной победе социализма над капитализмом и по существу являлась пацифистской.

Столь серьезная обеспокоенность И.В. Курчатова не могла не произвести впечатления на советское руководство.

12 марта 1954 г. глава правительства Г.М. Маленков в ходе предвыборной кампании в Верховный Совет СССР заявил в своем выступлении, что “советское правительство стоит за дальнейшее ослабление международной напряженности… решительно выступает против политики “холодной войны”, ибо эта политика есть политика подготовки новой мировой бойни, которая при современных средствах войны означает гибель мировой цивилизации” [37].

Публичное заявление такого рода по вопросу войны и мира из уст преемника Сталина означало нечто из ряда вон выходящее. Поэтому на очередном Пленуме ЦК КПСС новая позиция Маленкова вызвала отпор со стороны Хрущева и Молотова. Однако вскоре после того как в феврале 1955 г. Хрущев сместил Маленкова с поста главы правительства и весной того же года оттеснил Молотова от руководства внешней политикой, он дал понять, что разделяет оценку опасности термоядерной войны, которую сам еще недавно обличал. Это ясно показала встреча в верхах в Женеве в июле 1955 г., где Хрущев был уже главным действующим лицом в составе советской делегации.

В ходе этой встречи состоялась знаменательная беседа с глазу на глаз (только с участием советского переводчика О. Трояновского) президента США генерала Д. Эйзенхауэра и министра обороны СССР маршала Г.К. Жукова - двух прославленных полководцев Второй мировой войны. Каждый из них прекрасно представлял мощь ядерного оружия. К тому же Жуков осенью 1954 г. в районе Тоцкого полигона командовал войсковыми учениями, в ходе которых был произведен взрыв атомной бомбы мощностью 40 кт [38]. Эйзенхауэр первым дал понять, насколько его беспокоит рост ядерных вооружений. Он подчеркнул, что “теперь, когда появилось ядерное и водородное оружие, изменились многие понятия, бывшие правильными в прошлом. Война в современных условиях с применением ядерного и водородного оружия стала еще более бессмысленной, чем когда-либо прежде”. Жуков согласился и отметил, что “лично видел, насколько смертоносно это оружие” [39].

Обращает на себя внимание реализм и ответственная позиция двух профессиональных военных, ставших государственными деятелями. Без сомнения, Жуков, как лицо официальное, мог придерживаться такой позиции в ходе беседы с Эйзенхауэром только с ведома и одобрения Хрущева.

Таким образом, предупреждение Курчатова и его коллег достигло цели. Встреча в Женеве, вспоминал Хрущев много лет спустя, “еще раз убедила нас в том, что никакой предвоенной ситуации в то время не существовало, а наши вероятные противники боялись нас так же, как мы их” [40].

Вот почему в документах КПСС, принятых на XX съезде в феврале 1956 г., тезис о неизбежности новой мировой войны вследствие “агрессивных происков империализма” и новых “поджигателей войны” был заменен положением о длительном “мирном сосуществовании систем с разным общественным строем”.

Очень важно, что и в последующие годы И.В. Курчатов, обеспокоенный угрозой термоядерной войны, не прекращал свои “просветительские” усилия в отношении руководителей страны. К этому благородному делу он подключил А.Д. Сахарова, предложив ему в начале 1957 г. написать статью о радиоактивных последствиях взрывов так называемой “чистой бомбы” [41].

Зная о подвижнической деятельности Игоря Васильевича, мы уже, к примеру, не можем считать односторонний советский мораторий на ядерные испытания, объявленный Хрущевым 31 марта 1958 г., только следствием политического расчета. СССР и США, сознавая опасность, нависшую над человечеством, стали делать первые робкие шаги по ограничению ядерной гонки.

Широко известны слова, произнесенные Курчатовым с трибуны Верховного Совета СССР 15 января 1960 г., за три недели до внезапной кончины: “Я глубоко верю и твердо знаю, что наш народ, наше правительство только благу человечества отдадут достижения” атомной науки. В этих словах нельзя не видеть и назидательный смысл, обращенный к руководству страны.

И.В. Курчатов жил и работал в трудное, очень опасное время. Это было постоянное, упорное восхождение к цели, которая в течение последних семнадцати лет его короткой жизни, отданных атомному проекту, уже не менялась: безопасность страны. Он был в числе тех немногих своих современников, работавших по обе стороны Атлантического океана, кто заставил человечество повзрослеть и осознать глубину ответственности перед потомками. Миллионы наших сограждан во многом именно ему обязаны жизнью, а десятки главных городов, начиная с Москвы, - продолжением своей биографии.

Он оставил нам оберегающий Россию могучий щит и оптимистическую надежду на будущее.

Примечания

1. Михаил Григорьевич Мещеряков: К 90-летию со дня рождения / Ред. Р. Г. Позе, Е. М. Молчанов. Сост. В. Ф. Никитин, В. И. Никитина, Т. А. Стриж. Дубна: ОИЯИ, 2000. С. 32.
2. Хогертон Дж. Ф., Раймонд Л. Когда Россия будет иметь атомную бомбу? М.: Изд-во ИЛ, 1948. С. 36.
3. См.: Брохович Б. И.В. Курчатов в Челябинске-40 // Игорь Васильевич Курчатов в воспоминаниях и документах // М.: ИздАТ, 2003.
4. Юнг Р. Ярче тысячи солнц. М., 1961. С. 255.
5. Распоряжение ГКО №2352 сс “Об организации работ по урану” от 28.9.1942. Архив Президента (АПРФ). Ф. 22. Оп. 1. Д. 95. Л. 99–101.
6. Из беседы с Ю. Н. Смирновым.
7. См.: Докладная записка И.В. Курчатова В. М. Молотову с анализом разведывательных материалов и предложениями об организации работ по созданию атомного оружия в СССР. 27 ноября 1942 г. // Игорь Васильевич Курчатов в воспоминаниях и документах. М.: ИздАТ, 2003. С. 540–543.
8. Письмо публикуется впервые (ксерокопия из личного архива Ю. Н. Смирнова).
9. Монус Самуилович Соминский в течение двух десятилетий был одним из наиболее близких помощников А.Ф. Иоффе по Ленинградскому физико-техническому институту; автор книги “Абрам Федорович Иоффе”, изданной в 1965 г. Мария Афанасьевна Белязо - начальник спецотдела ЛФТИ.
10. Борис Васильевич Курчатов - брат И.В. Курчатова.
11. Леонид Михайлович Неменов.
12. См.: Докладная записка И.В. Курчатова В. М. Молотову о работе Лаборатории № 2 за первое полугодие 1943 г. 30 июля 1943 г. // Игорь Васильевич Курчатов… С. 563–568.
13. Документы русской истории. 1999. № 2. С. 66– 69. Публикация Н. Сидорова.
14. Автор благодарен П. Е. Рубинину за предоставленную машинопись воспоминаний А. С. Федорова.
15. Понтрягин Л. С. Жизнеописание Л. С. Понтрягина, математика, составленное им самим. М.: ИЧП “Прима В”, 1998. С. 194.
16. Харитон Ю. Б., Адамский В. Б., Романов Ю. А., Смирнов Ю. Н. И. Е. Тамм глазами физиков Арзамаса-16. Воспоминания о И. Е. Тамме. 3-е изд., доп. М.: ИздАТ, 1995. С. 393.
17. Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: Изд-во АПН, 1971. С. 685.
18. Выборы или выбор? К истории избрания президента Академии наук СССР. Июль 1945 г. // Исторический архив. 1996. № 2. С. 142– 153. Публикация подготовлена В. В. Крыловым.
19. 6 августа 1948 г.
20. Из рукописных воспоминаний Н. И. Павлова.
21. Головин И. Н. Курчатов – ученый, государственный деятель, человек. Препринт Российского научного центра “Курчатовский институт”. Материалы юбилейной сессии Ученого совета центра 12 января 1993 г. С. 24–25.
22. Пихоя Р. Г. Советский Союз: история власти. 1945–1991. Изд. 2-е. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2000. С. 57.
23. Аллилуева С. Двадцать писем к другу. М., 1990. С. 143–144.
24. См. также: Смирнов Ю. Н. Сталин и атомная бомба // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. № 2. С. 128.
25. Аллилуева С. Двадцать писем к другу. М., 1990. С. 9, 144.
26. Капица П. Л. Письма о науке. М., 1989. Письма № 96, 98, 99. С. 233–234.
27. Капица П. Л. Письма о науке. М., 1989. С. 240–242.
28. Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. Размышления о Сталине. М., 1988. С. 124–125, 141–142.
29. Журнал “Посетители кремлевского кабинета И.В. Сталина” свидетельствует: встреча проходила с 19.25 до 20.15 вечера.
30. Один из наиболее видных немецких специалистов, работавших в СССР, Макс Штеенбек так суммировал вклад своих соотечественников в советский атомный проект: “Западная пропаганда... при каждом удобном случае утверждала, что советскую атомную бомбу создали якобы немецкие ученые. Абсолютная чепуха! Конечно, мы сыграли определенную роль в разработке ядерной темы, но наша задача никогда не выходила за те границы, где освоение энергии четко переходит от мирного применения к использованию в военных целях”. См.: Штеенбек М. Путь к прозрению. М., 1988. С. 158 –159.
31. Сталин быстро понял не только важность создания отечественного атомного оружия, но и предусмотрел особые, можно сказать, беспрецедентные меры для поощрения его разработчиков. Уже через два месяца после встречи с Курчатовым (и почти за три с половиной года до первого нашего испытания!) 21 марта 1946 г. он подписал развернутое постановление правительства на эту тему. Отличившиеся участники испытания 29 августа 1949 г., включая И.В. Курчатова, были премированы именно в соответствии с этим постановлением.
32. Аллилуева С. Двадцать писем к другу. М., 1990. С. 144. Фильм “Светлана, дочь Иосифа”. ЦТ, 26 января 1994 г.
33. См.: Зубок В., Смирнов Ю. Ядерное оружие и советское руководство (1940–1950 гг.) // Бюллетень по атомной энергии. 2001. Сентябрь. С. 64–70. Yuri Smirnov and Vladislav Zubok. Nuclear Weapons after Stalin’s Death: Moscow Enters the H-Bomb Age // См.: Cold War International History Project Bulletin, Issue 4, Fall 1994, Washington, USA. P. 1, 14 –18.
34. Кохран Т. Б., Аркин У. М., Норрис Р. С., Сандс Дж. Дж. Советское ядерное оружие (1989). М.: ИздАТ, 1992. С. 8.
35. Последняя “антипартийная” группа. Стенографический отчет. Пленум ЦК КПСС, июнь 1957 года // Исторический архив. 1991. № 4. С. 4.
36. Копия статьи с сопроводительной запиской Малышева Хрущеву была найдена В. Зубоком в Центре хранения современной документации (ЦХСД. Ф. 5. Оп. 30. Д. 126. Л. 3. Малышев предлагал, чтобы статью подписали академики Несмеянов, Иоффе, Скобельцын и Опарин. Однако статья так и не была опубликована.
37. Речь товарища Г. М. Маленкова. Правда. 1954 г. 13 марта.
38. Ядерные испытания СССР. Т 1. РФЯЦ-ВНИИЭФ. Саров, 1997. С. 125.
39. Запись беседы Г. К. Жукова с президентом Д. Эйзенхауэром 20 июля 1955 г. (ЦХСД. Ф. 5. Оп. 30. Д. 116. Л. 122–123).
40. Воспоминания Никиты Сергеевича Хрущева // Вопросы истории. 1992. № 8–9. С. 76.
41. Сахаров А. Д. Курчатов иногда говорил: мы солдаты // Игорь Васильевич Курчатов... М.: ИздАТ, 2003.

[skroznik]

Курчатов (продолжение)




__________________________________________________ _______________________________________



Памятник Курчатову в городе Курчатов (Казахстан)
__________________________________________________ ________________________________________



Памятник Курчатову в городе Курчатов Курской области
__________________________________________________ _________________________________________





Памятник Курчатову у входа в его родной Институт - бывшую легендарную лаборатория N2.

[skroznik]

Курчатов (продолжение)









Физико-технический институт. У главного входа в Физико- технический институт. 1925. 1—Ю.Б. Харитон, 2—И.В. Курчатов, 3—Н.Н.Семенов, 4—И.В. Обреимов.
__________________________________________________ ______________________________________________



Памятник Курчатову в Обнинске
__________________________________________________ ______________________________________________



Памятник Курчатову в Озерске
__________________________________________________ ______________________________________________



Келдыш и Королев в гостях у Курчатова
__________________________________________________ _______________________________________________



За обсуждением ядерных ракетных двигателей с Иевлевым - академики Келдыш, Курчатов, Александров
Слева направо: М.В. Келдыш, А.И. Лейпунский, В.М. Иевлев, И.В. Курчатов, А.П. Александров, Ю.А. Трескин. 1959 г.
__________________________________________________ _________________________________________________



Слева направо: академики Королев (дважды Герой), Курчатов (трижды Герой), Келдыш (трижды Герой) и Мишин (Герой Труда) (первый зам. Королева, после его смерти - Главный конструктор).

[skroznik]

Александров Анатолий Петрович

(1903-1994)

Анатолий Петрович Александров (1903-1994) принадлежит к замечательной плеяде отечественных ученых ХХ в., которые создавали научно-технический, экономический и оборонный потенциал нашей страны. Он получил широкую известность и признание как выдающийся ученый, руководитель и организатор.

А.П. Александров родился 13 февраля 1903 года в городе Тараща Киевской губернии в семье надворного советника. В 1906 году семья переехала в город Киев, где в 1919 году Анатолий Петрович окончил реальное училище. Работал учителем в школе, преподавая физику и химию. Параллельно учился в Киевском университете и работал на общественных началах в Рентгеновском институте, где познакомился с И.В. Курчатовым.

На работы Александрова по физике диэлектриков, выполненные в годы учебы в университете, обратил внимание академик А.Ф. Иоффе и пригласил его в ленинградский Физико-технический институт Академии наук СССР. Именно в Физтехе, в школе А.Ф.Иоффе Анатолий Петрович сформировался как ученый. В институте он занимался молекулярной динамикой полимеров. Уже в первых работах Анатолия Петровича по исследованиям электрического пробоя проявились блестящий талант экспериментатора и способность глубоко разбираться в сложных физических явлениях.



Академики Леонтович, Тамм и Александров с Нильсом Бором.

Александров занимался также противоминной защитой кораблей. В 1936 году Анатолий Петрович разработал метод защиты кораблей от магнитных мин, который сохранил в годы войны жизни десятков тысяч моряков. Под руководством Александрова была проведена огромная работа по размагничиванию военных кораблей на всех флотах. В 1942 год за это изобретение ему была присуждена Сталинская премия.



Два трижы героя - Славский и Александров

С 1943 года, когда Физико-технический институт был в эвакуации в Казани, Анатолий Петрович под руководством И.В. Курчатова одним из первых стал работать над атомной проблемой. Вместе с Курчатовым он стоял у истоков создания первых промышленных реакторов для получения оружейного плутония, а затем был научным руководителем первого комбината, где были построены промышленные реакторы.

В 1943 году Александров Анатолий Петрович был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР. В 1945 году награжден Орденом Ленина, Орденом Трудового Красного Знамени, медалями за оборону Сталинграда и Севастополя.

В 1946 году он был назначен директором Института физических проблем Академии наук СССР в Москве. Возглавлял институт до 1955 года. Занимался проблемами выделения дейтерия - тяжелого протона водорода, получения оружейного плутония.

В 1952 году Александров А.П. был назначен ответственным руководителем работ по созданию атомных подводных лодок. Различные институты предложили восемь вариантов реакторной установки для первой лодки, но выбор пал на вариант Института атомной энергии. Позже Анатолий Петрович совместно с Курчатовым подготовил постановление правительства о проектировании и строительстве атомного ледокола, и вновь он был назначен руководителем проекта. Атомный ледокол “Ленин” был заложен на верфи Адмиралтейского завода и 5 декабря 1957 г. спущен на воду.



Славский среди моряков-подводников

19 декабря 1955 года состоялось исключительно важное для развития экспериментальной базы отрасли заседание Научно-технического совета. По его итогам Александров представил доклад “Строительство опытных реакторов в пятилетие 1956—1960 гг”. По его предложению были модернизированы несколько действующих исследовательских реакторов. Это позволило на полвека обеспечить отечественную науку облучательной, нейтронно-физической и материаловедческой экспериментальной базой. Многие из созданных тогда установок действуют до настоящего времени.

С 1960 года Александров - директор Института атомной энергии имени И.В. Курчатова.

Александров впервые поставил вопрос о разработке правил ядерной безопасности международного уровня, которые позволили бы, в частности, экспортировать отечественные энергетические реакторы на надежной правовой основе. Постановлением Совета Министров СССР от 16 сентября 1971 г. создан Междуведомственный технический совет по атомным электростанциям (МВТС), соответствующее положение утверждено в январе 1972 г., и председателем совета назначен Александров, возглавлявший его в течение всех четырнадцати лет существования этой чрезвычайно авторитетной организации.

Трудно переоценить заслуги Анатолия Петровича в развитии исследований по управляемому термоядерному синтезу. Благодаря его усилиям работы по созданию термоядерного реактора вышли на уровень международного сотрудничества, достигли стадии технического проекта полномасштабной установки и положено начало ее сооружения.

С 1975 по 1986 год Александров избирается президентом Академии наук СССР.

В 1983 году решением исполнительного комитета Сосновоборского городского Совета народных депутатов за большие заслуги в развитии атомной энергетики, строительстве Ленинградской АЭС Анатолию Петровичу было присвоено звание «Почетный гражданин города Сосновый Бор».

Сильнейшим ударом и личной драмой для Анатолия Петровича стала авария на Чернобыльской АЭС. «С этого времени и моя жизнь кончилась — и творческая тоже», – сказал он. Но катастрофа не сломила его, он мобилизовал коллектив курчатовцев на ликвидацию последствий аварии и, несмотря на преклонный возраст, принял личное участие в этой работе.

В 1986 г. Анатолий Петрович оставил пост президента АН СССР. 30 ноября 1987 года он подал заявление об освобождении от должности директора Института атомной энергии им.И.В. Курчатова. В начале 1988 г. руководство институтом принял на себя Е.П. Велихов.

Александров Анатолий Петрович умер 3 февраля 1994 года. Похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище.



Александров вручает золотую медаль Кеодыша академику Марчуку.

Перечисление наград А.П. Александрова занимает целый абзац. Герой Социалистического Труда (1954, 1960, 1973). 9 орденов Ленина (1945, 1949, 1953, 1954, 1956, 1963, 1975, 1978, 1983). Орден Октябрьской Революции (1971). Орден Трудового Красного Знамени (1945). Медаль «За оборону Сталинграда» (1945). Медаль «За оборону Севастополя» (1945). Ленинская премия (1959). Сталинская премия (1942, 1949, 1951, 1953). Почётная Грамота Президиума Верховного Совета Российской Федерации (1993). Золотая медаль имени И. В. Курчатова (196. Большая золотая медаль имени М. В. Ломоносова (197. Золотая медаль им С. И. Вавилова (197.

Вот что говорят об Александрове его коллеги:

Академик А.П. Осипов, президент Российской академии наук. «Уделяя большое внимание перспективам развития ядерной энергетики, он руководил разработкой в институте и в других организациях новых ядерных энергетических установок, в частности для металлургической и химической промышленности. Руководя крупнейшим по числу сотрудников и разнообразию научных направлений институтом, Анатолий Петрович воспитал большой отряд талантливых ученых. Он всегда внимательно относился к нуждам сотрудников, стремился поддерживать в коллективе атмосферу увлеченности делом и доброжелательности».

Академик Жорес Алферов, лауреат Нобелевской премии: «В годы его президентства (в РАН – Ред.) мне приходилось встречаться с ним и в Москве, и во время его довольно частых приездов в Ленинград. Должен сказать, что мы имели уникального президента Академии наук Советского Союза. Огромный авторитет ученого, инженера и государственного деятеля он использовал в полной мере для развития фундаментальных и прикладных исследований в нашей стране. Я бы отметил два особо ценных качества: во-первых, в любом обсуждении проблемы вы сразу чувствовали его интерес к делу, именно к делу, к его научной и государственной важности, без какой-либо конъюнктурной заинтересованности; во-вторых, Анатолий Петрович ценил в людях прежде всего бескорыстное служение науке и стране и умел находить и поддерживать порядочных, честных и способных людей».

Академик А.Ю. Румянцев, министр РФ по атомной энергии (2001-2004 гг.), руководитель Федерального агентства по атомной энергии (2004-2005 гг.): «Даже в мировом масштабе непросто найти другой пример столь долгой и плодотворной жизни ученого, отданной служению родине на таких высоких и ответственных постах: президент Академии наук СССР, председатель Научно-технического совета Министерства по атомной энергии, председатель Междуведомственного технического совета по атомным электростанциям, директор Института атомной энергии им.И.В. Курчатова. Анатолий Петрович был научным руководителем программ по развитию атомной энергетики и атомного флота страны, активным участником создания технологии обогащения урана, разработки и строительства промышленных реакторов по производству оружейных материалов (плутония и трития). Даже одной из этих ипостасей хватило бы для наполнения творчески состоявшейся, успешной человеческой жизни.

Александров был свидетелем всех главных событий XX в. и принимал самое непосредственное участие в формировании истории второй половины этого бурного столетия. Мы, его ученики и младшие коллеги, всегда будем гордиться тем, что были его современниками и в меру своих сил помощниками в великом общем деле - техническом освоении атомной энергии».

[skroznik]

Жуковский Николай Егорович

1847—1921

... человек полетит, опираясь не на силу своих мускулов, а на силу разума.

Русский учёный в области механики, основоположник современной аэро- и гидромеханики. В 1868 окончил Московский университет. С 1872 преподавал в Московском техническом училище (ныне МВТУ), с 1886 одновременно профессор Московского университета. В 1894 был избран членом-корреспондентом Петербургской Академии Наук а в 1900 выдвинут кандидатом в академики, но снял свою кандидатуру, не желая оставлять преподавание в Москве. С 1918 руководил ЦАГИ. Под руководством Жуковского была создана одна из первых в мире аэродинамических труб (1902), основан первый в Европе аэродинамический институт (1904), организована аэродинамическая лаборатория в Москровском техническом училище (1910). Жуковский своими работами в области аэродинамики и авиации заложил теоретические основы крылатых Летательных Аппаратов. Ему принадлежит фундаментальная работа по динамике полёта «О парении птиц» (1891), в которой исследован механизм парения с набором высоты и вычислены возможные эволюции траектории при полёте, в том числе «мёртвая петля» (петля Нестерова). В 1906 изложил принцип образования подъёмной силы крыла самолёта и сформулировал теорему, позволяющую определить её численное значение. В цикле работ Жуковского (1910—12) развит математический аппарат для решения задач обтекания крыла и дан метод построения теоретических «профилей Жуковского». В 1912—18 Жуковский установил законы распределения скоростей у лопасти винта, послужившие теоретической основой для их проектирования, создал основы аэродинамического расчёта самолёта, расчёта динамической продольной устойчивости и прочности самолётов.

Вопросы реактивного движения были изложены Жуковским в ряде работ: «О реакции вытекающей и втекающей жидкости» (1882—85), "О движении твердого тела, имеющего полости, наполненные однородной капельной жидкостью" (1885), "К теории судов, приводимых в движение силой реакции воды" (190. Жуковский - автор многочисленных оригинальных исследований в области астрономии, математики, механики твёрдого тела, гидродинамики, гидравлики и др. Именем Жуковского назван кратер на Луне.

1847, 17 января - в семье штабс-капитана Егора Ивановича Жуковского и Анны Николаевны Жуковской в деревне Орехово Владимирской губернии родился сын, названный Николаем.

Отец Николая, Егор Иванович Жуковский, происходил из мелкопоместных дворян Полтавской губернии. Он был образованным инженером-путейцем (в 1832 году закончил лучшее в те годы высшее техническое военное учебное заведение - Петербургский институт Корпуса путей сообщения).

Николай Жуковский был худеньким, смуглым, непоседливым мальчиком с темными волосами и черными глазами. Кроме того, в семье было еще три сына: Иван - старше его на три года, Валериан - на четыре года моложе и Владимир - на шесть лет моложе.

1854 - для подготовки к поступлению в гимназию Ивана и Николая Жуковских был приглашен домашний учитель - студент Московского университета А.Х. Репман, человек незаурядных способностей, отличавшийся страстной любовью к естественным наукам и хорошим знанием иностранных языков.

Дети много читали. Особой любовью пользовались Диккенс и Жюль Верн. Много позже, когда Н.Е.Жуковский стал всемирно известным ученым, в его научной библиотеке всегда на почетном месте стояла книга Жюля Верна "Воздушный корабль".

1857 - домашняя подготовка закончена и братья Жуковские (Иван и Николай) вместе с матерью Анной Николаевной приезжают в Москву для вступительных экзаменов.

1858, февраль - Николай Жуковский поступил в 4-ю Московскую гимназию, где начиная с 3-го класса выделился как лучший ученик по естественным наукам, алгебре и геометрии. Очень трудно давались иностранные языки, особенно латынь и немецкий.

Братья Жуковские содержались в пансионе для разночинцев (родители не могли вносить плату, положенную для благородных гимназистов). Разница, впрочем, состояла лишь в качестве обеда и месте проживания.

Мечтой Николая Жуковского и его семьи было инженерное образование в Петербургском институте инженеров путей сообщения, который заканчивал его отец. Однако преподаватели в гимназии и А.Х. Репман, видя несомненные успехи Николая в математических науках, советовали ему поступать на физико-математический факультет Московского университета.

Плата за обучение в университете была существенно ниже, это обстоятельство и сыграло решающую роль.

1864, весна - Николай Жуковский заканчивает гимназию с серебряной медалью и с осеннего семестра зачисляется в Московский университет без экзаменов.

В студенческие годы Николай Жуковский обладал ограниченными материальными средствами и для обеспечения жизни в Москве занимался вместе со своим товарищем М.А. Щукиным изданием лекций профессоров. Однако учебные успехи не были выдающимися, и в назначении стипендии имени Ломоносова Жуковскому было отказано.

Таким образом, в студенческие годы Жуковский не проявил своих выдающихся способностей в области механики. В те годы он всеми силами стремился к техническому инженерному образованию. Господствовавшая в университете аналитическая школа Лагранжа-Остроградского не затрагивала творческого дарования Жуковского. Для него характерны были геометрическая наглядность, научно поставленный эксперимент, непосредственное наблюдение реально протекающих процессов, стремление овеществить, моделировать теоретические рассуждения.

1868, осень - после окончания университета Жуковский решает осуществить свою юношескую мечту и поступает в Петербургский институт инженеров путей сообщения, бывший в 19-м веке одним из лучших высших технических учебных заведений России. Преподавание в нем радикально отличалось от университетского. Следуя учебным планам Парижской Политехнической школы, на первых двух курсах главное внимание уделялось начертательной геометрии, черчению и геодезии.

Однако климат Петербурга оказался неподходящим для здоровья Жуковского, да и при зачислении в институт он не был освобожден от сдачи тех научных дисциплин, которые изучал в университете. В итоге учебная нагрузка оказалась столь высокой, что результаты Жуковского по основным и новым для него дисциплинам - геодезии и черчению оказались весьма слабыми. Неудовлетворительная оценка по на экзамене по геодезии привела Жуковского к решению оставить институт.

1869 - 1870 - Жуковский живет в фамильном имении Орехово (диагноз врачей - сильное переутомление). Из внутренних побуждений он систематически занимается математикой, теоретической и практической механикой. Cопоставление содержания всех крупных сочинений по механике, проштудированных им, с теми знаниями, которые были получены в Московском университете, собственный опыт исследовательской работы позволили ему прийти к своему призванию. Жуковский решает избрать профессию научного работника в области теоретической механики и сдавать магистерские экзамены в МГУ.

1870, 15 августа - Жуковский занял место преподавателя физики во 2-й женской гимназии вместо уехавшего в Одессу профессора физики Н.А. Умова. В те годы все научные работники по разделу прикладной математики обычно начинали свою деятельность с преподавания в системе средней школы.

1871

• успешная сдача магистерских экзаменов: 9 февраля - практическая механика, 6 марта - теоретическая механика, 22 апреля - чистая математика. После этого Жуковский получил право преподавания в высшем учебном заведении.
• 18 ноября - Педагогический совет Московского высшего технического училища избирает Жуковского преподавателем математики, а начиная с 1872 года он получил уроки механики в Московской практической академи коммерческих наук.

1874, 14 сентября - Жуковский утвержден доцентом кафедры аналитической механики Московского высшего технического училища. Началась плодотворная и целеустремленная педагогическая деятельность Жуковского

1876 - первая научная работа Жуковского, посвященная выявлению законов распределения скоростей и ускорений частицы жидкости. По существу, это было введение в общий курс гидромеханики.

1876, 4 ноября - публичная защита диссертации. Защита прошла успешно, и Жуковский получает ученую степень магистра прикладной математики. Эта дата ознаменовала старт Жуковского, как ученого.

Научное наследие Жуковского оказалось огромным. Всего он написал:

• гидромеханика и гидравлика - 46 работ
• аэромеханика - 50 работ
• теоретическая механика (включая астрономию и математику) - 41 работа
• прикладная механика - 30 работ
• речи и статьи по истории науки - 27 работ
• Итого - 194 работы

Подавляющее большинство исследований посвящено изучению явлений механического движения, то есть кинематике и динамике. Проблемами статики Жуковский занимался мало. В наиболее фундаментальных трудах были разъяснены принципиальные положения аэромеханики, сформулированы ее важнейщие закономерности. По существу, только после Жуковского летные характеристики проектируемых летательных аппаратов стали определяться расчетным методом с последующей экспериментальной проверкой. В ХХ веке в создании аэромеханики принимали участие многие ученые и инженеры всех передовых стран мира, но вклад Жуковского оказался столь значительным, что до наших дней его имя не сходит со страниц авиационных журналов, специальных монографий по аэромеханике, учебников по теории авиации для вузов и летных училищ.

1881, 1 ноября - первый известный доклад Жуковского по вопросам воздухоплавания в Московском политехническом обществе.

1882

30 апреля уковский защищает диссертацию на степень доктора прикладной математики, представив работу "О прочности движения".
8 мая - определением Совета Московского университета Жуковский утвержден в степени доктора.

1885 - публикация в журнале Русского физико-химического общества выдающегося сочинения "О движении твердого тела, имеющего полости, нанаполненные однородной капельной жидкостью". Дан общий метод решения задач о движении твердых тел с полостями произвольной формы, как вывод из сформулированной теоремы показана причина вращения планет вокруг одной из главных осей инерции. Работа Жуковского положила начало целому циклу исследований, значение которых стало ясно лишь в ХХ веке, в частности, при расчетах движения ракет с баками, наполненными жидким горючим и окислителем. Однако глубину заключений и строгость математического анализа увидели все специалисты. Эта работа поставила имя Жуковского в ряд мировых корифеев теоретической механики и гидромеханики.

1886 - Жуковский - экстраординарный профессор Московского университета по кафедре прикладной математики.

1887 - Жуковский занимает должность штатного профессора по кафедре аналитической механики в Московском высшем техническом училище. C этими двумя высшими учебными заведениями страны была неразрывно связана вся дальнейшая научно-педагогическая деятельность Жуковского.

1889

• при кабинете прикладной механики Московского университета начаты исследования по вопросам воздухоплавания.
• лето - Жуковский участвует в работе Всемирного воздухоплавательного конгресса в Париже.

1890 - публикация в Математическом сборнике Московского университета большой работы "Видоизменение метода Кирхгофа для определения движения жидкости в двух измерениях при постоянной скорости, данной на неизвестной линии тока". Своим методом Жуковский не только с необычайной ясностью и изяществом решил задачи Кирхгофа, Бобылева и Мещерского, но и ряд новых задач, в частности, исследование действия турбин и задачи струйного сопротивления.

1892 - доклад "По поводу летательного снаряда Чернушенко" 1892 - первая научная работа Жуковского по динамике полета. Составив основные уравнения динамики для центра тяжести планирующего тела (то есть, при постоянном угле атаки), Жуковский нашел траектории при различных условиях движения воздуха, в том числе теоретически предсказал возможность "мертвой петли". Через 21 год эта петля была выполнена русским летчиком Нестеровым.

1894 - доклады "О летательном аппарате профессора Вельнера" и "Новая летательная машина Хайрама Максима"

1894 - Жуковский избран членом-корреспондентом Академии наук.

1895 - по приглашению Отто Лилиенталя Жуковский посещает Германию и наблюдает за его полетами.

1895 - доклад "Летательный аппарат Отто Лилиенталя"

1897 - 1898 - Жуковский исследует причины возникновения аварий в Московском водопроводе, вскрывает механизм гидравлического удара и выводит формулы, связывающие скорость течения, давление, плотность и радиус трубы, зависящие от времени и расстояния рассматриваемого сечения от выбранного начала координат. Эти формулы вот уже 100 лет являются основными при расчетах такого рода. Найденное Жуковским решение позволяет определить место аварии, не выходя из насосной станции и не дожидаясь выхода воды на мостовую.

1898, 21 февраля - доклад Жуковского о явлениях гидравлического удара на собрании ученых и инженеров в Политехническом обществе. Триумф научной и инженерной мысли!

1898, осень - на Х съезде русских естествоиспытателей и врачей Жуковский прочитал обзорный доклад "О воздухоплавании", в котором решительно поддержал развитие аппаратов тяжелее воздуха.

1900

• кандидатура Жуковского выдвинута в действительные члены Академии. Однако академический устав того времени требовал от избранного в члены Академии переезда в Петербург. Жуковский, не желая покидать Москву и большую научную школу механиков, снял свою кандидатуру.
• публикация работы Жуковского "О гидравлическом ударе в водопроводных трубах" в Германии на немецком языке.

1904 - аналогичная публикация в Великобритании.

1905, 15 ноября - Жуковский читает в Математическом обществе доклад "О присоединенных вихрях", заложивший теоретическую основу развития методов определения подъемной силы крыла аэроплана.

1906 - публикация доклада в виде отдельной научной работы.

1907 - публикация во Франции доклада "О гидравлическом ударе".

1908 - Жуковский создает Воздухоплавательный кружок МВТУ, из которого впоследствии вышли известные деятели авиации и техники: Архангельский, Ветчинкин, Мусинянц, Сабинин, Стечкин, Туполев, Юрьев и другие.

1909 - Жуковский возглавляет создание аэродинамической лаборатории в Московском высшем техническом училище.

1910 - Жуковский возглавляет Науно-технический комитет только что созданного Московского общества воздухоплавания.

1910 - 1911 - новая работа по аэродинамике, в которой Жуковский установил два класса теоретических профилей крыла. Положение центра давления давления, метод определения которого разработал Жуковский, играет весьма важную роль при изучении и расчетах устойчивости самолета.

1911 - к 40-летию преподавательской деятельности Московское высшее техническое училище утверждает Жуковского в звании инженера-механика и вручает ему золотой инженерный знак. Сбылась-таки юношеская мечта Жуковского об инженерной профессии! Николай Егорович весьма охотно носил это украшение - совершенно необычное для тогдашних профессоров теоретической механики. Надо сказать, что в то время разделенность понятий "ученый", "инженер", "преподаватель" была весьма существенной и она зачастую непонятна для современного инженерно-технического работника.

1912

• начало появления статей Жуковского по вихревой теории гребного винта. Разработанная Жуковским, эта теория является основой проектирования и построения пропеллеров большинства современных винтовых и турбовинтовых самолетов.
• Жуковский начинает курс лекций по динамике аэропланов в школе авиации на Ходынском аэродроме.

1914 - 1915 - Жуковский начинает первые в России аэродинамические исследования авиационных бомб.

1916, 1 июля - Жуковский организует расчетно-испытательное бюро при аэродинамической лаборатории Технического училища.

1918, 1 декабря - в Москве создан центр научно-исследовательской работы в области авиации и гидроавиации - Центральный аэрогидродинамический институт (ЦАГИ). Жуковский - председатель научной коллегии.

1920

• сентябрь - Жуковский - ректор Института инженеров Красного воздушного флота, получившего его имя (ныне - Военно-воздушная академия имени Жуковского).
• декабрь - декретом правительства установлена годичная премия имени Жуковского за наилучшие труды по математике и механике. Самому Николаю Егоровичу установлен ряд персональных льгот.

1921, 19 марта - кончина Николая Егоровича Жуковского.

[skroznik]

Национальный гений - Владимир Николаевич Челомей

Челомей Владимир Николаевич – Генеральный конструктор ракетно-космической техники, академик АН СССР.

Родился 30 июня 1914 года в городке Седлец Привисленского края (ныне территория Польши) в 70 километрах от Варшавы в семье учителей. Вскоре семья переехала в город Полтаву (Украина), подальше от района боевых действий в начавшейся Первой мировой войне.

В 1926 году семья переехала в Киев, где В.Н.Челомей продолжил учебу в семилетней трудовой школе. В 1929 году после окончания школы поступил в Киевский автомобильный техникум; в 1932 году, закончив техникум, поступил на авиационный факультет Киевского политехнического института (в 1933 году на базе этого факультета был создан Киевский авиационный институт).

Став студентом, В.Н.Челомей продолжал усиленно заниматься самообразованием: слушал лекции по математике, физике и механике в Киевском университете и Украинской академии наук. Особенно его интересовала механика и в частности теория колебаний. Благодаря блестящим способностям и огромному трудолюбию он получил прекрасное фундаментальное образование.

В студенческие годы В.Н.Челомей активно занимался научной работой. За время учебы в трудах КАИ им было опубликовано более 20 научных статей. В 1936 году литографским способом была издана его работа «Векторное исчисление», которая стала для студентов основным учебным пособием. Отличительной чертой многих его работ было то, что результаты исследований тут же воплощались в практику.

Проходя практику на Запорожском моторостроительном заводе, он «...выполнил большую расчетно-исследовательскую работу по крутильным колебаниям авиамоторов» и «...проявил особо высокую теоретическую и инженерную подготовку» (справка Запорожского завода). Эта и другие работы Челомея позволяли выяснять причины отказов авиадвигателей. Уже тогда у него возник замысел пульсирующего воздушно-реактивного двигателя, и он, получив разрешение, проводил на оборудовании завода опыты в интересах его разработки и создания.

На заводе он прочел большой 70-часовой курс лекций по теории колебаний инженерам завода. По отзыву академика Л.И. Седова, многие теоретические результаты, изложенные в этих лекциях, для того времени были новыми и в дальнейшем вошли в учебники и специальные справочники.

В 1937 году В.Н.Челомей на год раньше с отличием окончил Киевский авиационный институт. Дипломная работа на тему «Колебания в авиационных двигателях» была защищена блестяще и признана Ученым советом выдающейся, на уровне кандидатской диссертации.

После окончания института работал в Институте математики АН УССР и учился в аспирантуре. В 1939 году защитил кандидатскую диссертацию на тему «Динамическая устойчивость элементов авиационных конструкций».

Научные интересы В.Н.Челомея сосредоточились на исследовании динамической устойчивости упругих систем. В ходе этих исследований он получил важные теоретические результаты, нашедшие применение в практике, – предложенный им метод определения продольных, поперечных и крутильных колебаний упругих систем. Этот метод позволяет создать универсальную вычислительную программу для ЭВМ и широко применяется и сейчас.

В 1940 году было учреждено 50 Сталинских стипендий для особо выдающихся молодых ученых, работающих над докторскими диссертациями. В их число был включен и В.Н. Челомей. Был установлен срок завершения и защиты диссертации – 1 июня 1941 года. Диссертация была защищена в срок, но из-за войны работа не была утверждена ВАКом, и Челомей в последующие годы дорабатывал её в процессе текущих научных исследований. Новая защита состоялась через 10 лет, в 1951 году в МВТУ имени Н.Э. Баумана. В 1952 году ему было присвоено звание профессора.



Главный корпус МВТУ им Баумана, где Владимир Николаевия был профессором на "ракетном" (машиностроительном) факультете.

Летом 1941 года В.Н.Челомей был назначен начальником группы реактивных двигателей Центрального института авиационного моторостроения (ЦИАМ) имени Баранова, где в 1942 году им был создан первый в СССР пульсирующий воздушно-реактивный двигатель, который устанавливался на ряде летательных аппаратов.

Приказ Наркомата авиационной промышленности от 19 сентября 1944 года о назначении В.Н.Челомея Главным конструктором и директором опытного авиационного завода №51 положил начало созданию новой организации, со своей тематикой, своими задачами, принципами и методами работы, которые привил коллективу его главный конструктор.

К началу 1945 года в КБ ученым был создан самолет-снаряд 10Х. В 1948 году закончились его испытания, но на вооружение он не был принят из-за неудовлетворительных тактико-технических характеристик. В.Н.Челомей на некоторое время отошел от практической конструкторской работы, занимался наукой и преподаванием, однако тематику крылатых ракет (так стали называть самолеты-снаряды) не оставил.

Разработками В.Н.Челомея заинтересовалось командование ВМФ, и в июне 1954 года в подмосковном Тушино на моторном заводе №500 была создана специальная конструкторская группа по проектированию крылатой ракеты второго поколения. В этой ракете реализовывались новые идеи ученого: во-первых, ракета помещалась в транспортно-пусковом контейнере, закрытом герметичной крышкой; во-вторых, крылья ракеты в контейнере находились в сложенном положении и раскрывались после старта; в-третьих, применялся пороховой ускоритель для вывода ракеты из контейнера. Реализация этих идей позволила опередить США в вопросе вооружения подводных лодок.



Челомей, министр общемаша Афанасьев и Главком ВМФ Горшков с группой офицеров обсуждают вопросы ракетного вооружения флота

В 1955 году В.Н.Челомею был передан механический завод в городе Реутове под Москвой, где было создано ОКБ-52 Министерства авиационной промышленности. Челомей сумел создать на предприятии сплоченный и эффективно работающий творческий коллектив, что было важным достижением, обеспечившим дальнейшие успехи. За короткое время под его руководством КБ выросло и превратилось в мощную научно-конструкторскую организацию.



Ракетные академики Макеев и Челомей.



Челомей и Келдыш

Период с 1956 по 1965 год можно охарактеризовать как этап признания места В.Н.Челомея и его КБ в ряду ведущих предприятий оборонных отраслей промышленности. Возрождение конструкторского бюро в Реутове позволило развернуть работы по созданию принципиально нового типа крылатой ракеты с раскрывающимся в полете крылом, а также выиграть соревнование в условиях жесткой конкурентной борьбы со сложившимися авиационными КБ Микояна, Ильюшина и Бериева и открыть дорогу к перевооружению Военно-Морского Флота страны комплексами ракетного оружия.

Уже 12 марта 1957 года состоялся первый пуск крылатой ракеты П-5, а 19 июня 1959 года она была принята на вооружение. На базе П-5 в течение 1958-1959 годов было разработано более 10 вариантов модификаций, из которых наибольшее применение получил комплекс П-5Д, с радионавигационной станцией более высокой точности и усовершенствованной бортовой аппаратурой.



Крылатая ракета в музее челомеевского КБ в Реутове

Постановлением правительства в 1956 году ОКБ-52 была поручена разработка для ВМФ двух первых ракетных комплексов загоризонтного поражения целей П-6 и П-35. После проведения полной программы летных испытаний комплекс П-6 24 июня 1964 года был принят на вооружение и стал одним из основных видов оружия подводного флота. Комплекс противокорабельного ракетного оружия П-35 был принят на вооружение ВМФ для кораблей, самоходных и стационарных наземных пусковых установок.

За последующие годы коллектив ОКБ-52 создал несколько типов крылатых ракет морского и сухопутного базирования, в которых нашли применение новые, иногда неожиданные технические и конструкторские решения. В их число входят первая в мире противокорабельная крылатая ракета с подводным стартом (принята на вооружение в 1968 году), унифицированный противокорабельный комплекс П-120 «Малахит», ракеты которого способны запускаться как с подводных лодок, находящихся в подводном положении, так и с надводных кораблей (1972), первая крылатая ракета морского базирования с высокой сверхзвуковой (до 2 М) скоростью полета П-500 «Базальт» (1977).

В 1983 году принимается на вооружение противокорабельная крылатая ракета П-700 «Гранит». Комплекс «Гранит» обладал рядом качественно новых свойств. Впервые была создана ракета большой дальности стрельбы с автономной системой управления. Бортовая система управления строилась на основе мощной трехпроцессорной вычислительной машины с использованием нескольких информационных каналов, что позволяло успешно разбираться в сложной помеховой обстановке и выделять истинные цели на фоне любых помех. В ракете воплотился богатый опыт НПО по созданию электронных систем искусственного интеллекта, позволяющий действовать против одиночного корабля по принципу «одна ракета - один корабль» или «стаей» против ордера кораблей. Система управления ракетами выполняла функции распределения и классификации целей по важности, выбора тактики атаки и плана её проведения. Возможность маневрирования ракет позволила реализовать рациональный боевой порядок их в залпе с наиболее эффективной формой траектории. Это обеспечило успешное преодоление огневого противодействия сильной корабельной группировки.

Ни в одной из предыдущих крылатых ракет, созданных в НПО машиностроения, не было сконцентрировано и успешно реализовано столь много новых сложнейших задач, как в ракете «Гранит». Ракеты нового универсального ракетного комплекса третьего поколения «Гранит» имели как подводный, так и надводный старт, дальность стрельбы 550 километров, обычную или ядерную боевую часть, несколько гибких адаптивных траекторий (в зависимости от оперативной и тактической обстановки в морском и воздушном пространстве района операции), скорость полета в 2,5 раза больше скорости звука.



В 1958 году В.Н.Челомей избирается членом-корреспондентом АН СССР.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 июня 1959 года Челомею Владимиру Николаевичу присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».

В 1959 году В.Н.Челомей был назначен Генеральным конструктором ОКБ-52. К этому времени вокруг ОКБ-52 создалась большая кооперация исследовательских и промышленных предприятий, самым крупным из которых стал Московский машиностроительный завод имени М.В.Хруничева.

В результате напряженной работы оформились три направления деятельности предприятия: создание комплексов крылатых ракет для вооружения ВМФ, открывшее возможность несимметричного ответа ударным соединениям Запада; создание систем управляемых космических аппаратов, пилотируемых кораблей и станций; создание баллистических ракет и ракет-носителей.

Во всех направлениях разработок предприятия – крылатых, баллистических, космических – присутствовал неординарный подход к решению задач, к отечественному пути развития техники, который позволял при ограниченных ресурсах не только не отстать от мирового уровня, но в большинстве случаев в однотипных системах превзойти самые передовые страны Запада.

С конца 1950-х годов в ОКБ-52 начались поисковые работы по космической тематике. В 1959 году ОКБ-52 приступило к разработке универсальных ракет, предназначенных для доставки на орбиту Земли средств противокосмической обороны, глобальной морской разведки, а также для доставки на территорию противника ядерных зарядов. Под руководством В.Н.Челомея был разработан целый ряд проектов унифицированных ракет: УР-100, УР-200, УР-500, УР-700, от легкого до сверхтяжелого классов. УР-100 и УР-500 были приняты на вооружение, освоены в серийном производстве.

В 1962 году В.Н.Челомей избирается действительным членом Академии Наук СССР.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 апреля 1963 года Челомей Владимир Николаевич награждён второй золотой медалью «Серп и Молот».

В.Н.Челомею принадлежит большая заслуга в создании основной ударной силы РВСН, знаменитой «сотки» - межконтинентальной ракеты УР-100, обеспечившей стратегический паритет с США. Более тысячи УР-100 было установлено в шахтные сооружения на территории СССР. Причем «сотка» легко могла модернизироваться, и таких модификаций насчитывалось множество: УР-100К, УР-100У, УР-100НУ и другие. Челомей изначально поставил во главу угла не только высокую надежность ракетного комплекса и точность попадания головной части в цель, но и дешевизну в изготовлении, и простоту в эксплуатации.







УР-100 (8К84)

Его боевые межконтинентальные ракеты были самыми дешевыми и конкурентоспособными в СССР и, пожалуй, в мире. От этого их надежность не стала хуже. Ему, в отличие от других главных конструкторов, с помощью применения инерциальных систем управления удалось добиться потрясающей точности попадания головной части в цель, что является конечным результатом ракетной стрельбы. УР-100У, например, при дальности полета 10000 км обеспечивала круговое вероятное отклонение головной части от цели в 900 м.

Ракета УР-100 приходила с завода полностью укомплектованной и установленной в герметичном транспортно-пусковом контейнере, заполненном инертным газом – впервые в отечественном ракетостроении ракета при дежурстве изолировалась от воздействия внешней среды. Контроль технического состояния, предстартовая подготовка и пуск были полностью автоматизированы. Управление пусками десятка ракет и другие операции осуществлялись с одного командного пункта. Ракета могла находиться в режиме дежурства до 10 лет и более. Шахтно-пусковые установки для его ракет также не требовали сложной защиты. Первый пуск состоялся в апреле 1966 года, а уже осенью 1966 года началась постановка комплексов УР-100 на боевое дежурство.

В кратчайшие сроки в ОКБ-52 с участием широкой кооперации предприятий отрасли были созданы спутники-истребители «Полет», спутники радиолокационной и радиотехнической разведки, причем последние с ядерной энергоустановкой, тяжелые научные лаборатории «Протон» для регистрации частиц высоких энергий и др. Спутники «Полет-1» (01.11.1963) и «Полет-2» (12.04.1964) были первыми в мире маневрирующими космическими аппаратами.





УР-200 (8К81)

Разработка тяжелой универсальной двухступенчатой МБР УР-500 («Протон») была начата в ОКБ-52 в соответствии с Постановлением ЦК КПСС и СМ СССР № 409-183 от 24 апреля 1962 года. Оценивая перспективы применения УР-500, В.Н.Челомей предлагал создать для нее семейство целевых нагрузок, способных решать задачи научного, народнохозяйственного и военного характера. Ракета была задумана как средство доставки мощнейшей головной части с ядерным зарядом. Первый пуск ракеты-носителя «Протон» состоялся 16 июля 1965 года. Тяжелый научный спутник, по имени которого и был назван носитель, был спроектирован также в филиале №1 ОКБ-52.

Трехступенчатая ракета-носитель УР-500К («Протон-К») разрабатывалась по Постановлению ЦК КПСС и СМ СССР № 655-268 от 3 августа 1964 года в рамках лунной программы. 10 марта 1967 года начались испытания ракеты. Они подтвердили заявленные тактико-технические характеристики, значительно превышающие таковые всех существовавших в то время ракет в СССР и за рубежом. В ходе летно-конструкторских испытаний трехступенчатый «Протон» вывел на лунную орбиту корабль 11Ф91(Л1), который и осуществил в беспилотном режиме облет Луны. 16 ноября 1968 года ракета-носитель УР-500К вывела на орбиту автоматическую научную станцию «Протон-4» массой 17 т.

За время эксплуатации ракетой-носителем «Протон» во всех её модификациях выполнено более 300 пусков, в космос выведен целый ряд спутников связи и телевидения, спутников серии «Космос», межпланетные станции «Луна», «Венера», «Марс», «Вега», «Фобос», космические аппараты глобальной навигационной системы «Глонасс», основные блоки орбитальных станций «Салют» и «Мир» и модули для международной космической станции. «Протон» – единственная в стране серийная ракета, способная выводить аппараты на геостационарную орбиту. И сейчас «Протон» остается одним из самых мощных, совершенных и надежных носителей в мире.



УР-500 стартует с первым модулем МКС.
Этот модуль (ЗВЕЗДА) - тоже наследство Челомея...



В настоящее время выполнено более 360 запусков ПРОТОНА - одна из самых надежных рает в мире.



Первоначальный вариант УР-700 (для лунной программы) с двигателем РД-270, специально созданным Глушко для этой программы. По бокам расположены блоки УР-200. Аналогичная схема предполагалась сперва и для УР-500

В 1964 году В.Н.Челомей предложил концепцию орбитальной пилотируемой станции (ОПС) для решения различных, в первую очередь оборонных задач. Он видел в ОПС мощнейшее средство оперативной космической разведки. Предлагалось создать наблюдательный пункт с комфортными условиями существования для сменяемого экипажа из двух-трех человек, срок существования станции 1-2 года, вывод носителем УР-500К.

В 1965 году ОКБ-52 было преобразовано в Центральное конструкторское бюро машиностроения Министерства общего машиностроения (ЦКБМ), в 1983 году на его основе было образовано Научно-производственное объединение машиностроения (НПО). До своих последних дней эту организацию возглавлял В.Н.Челомей.

Работы над орбитальным комплексом «Алмаз», который включал в себя базовый блок, возвращаемый аппарат и большегрузный транспортный корабль снабжения (ТКС), начались в октябре 1965 года, первая версия эскизного проекта была готова в 1966 году. Для доставки информации на Землю была разработана капсула спуска информации массой 360 кг, вмещающей 120 кг фотопленки (длина 2 км). Из внутреннего помещения в шлюзовой отсек капсула переносилась манипулятором. Для космической техники тех лет это были новации.

3 апреля 1973 года была запущена станция «Алмаз» (ОПС-1) под названием «Салют-2». Однако программа этого полета не была выполнена, так как через две недели полета станции по орбите произошла разгерметизация, и связь со станцией была потеряна. В 1974 году на орбиту выведена ОПС-2 «Салют-3», на которой нес вахту экипаж Павла Поповича и Юрия Артюхина. В 1976 году была запущена ОПС-3 «Салют-5», на которой 49 суток проработали космонавты Борис Волынов и Виталий Жолобов, а затем, в 1977 году – Виктор Горбатко и Юрий Глазков. По оценке В.Н.Челомея, комплекс задач в этом полете был наиболее сложным, а уровень работы именно последнего экипажа стал эталонным для тех, кто в дальнейшем готовился к полетам.

Транспортный корабль снабжения в беспилотном варианте в период с 1977 по 1985 год запускался четырежды под названием «Космос». Первый ТКС («Космос-929») многократно маневрировал на орбите, так что американцы предположили, что русские испытывают межорбитальный буксир. Функционально-грузовой блок ТКС-2 («Космос-1267») состыковался со станцией «Салют-6», летал в её составе более года, с помощью двигателей блока трижды поднималась орбита станции. ТКС-3 («Космос-1443») состыковался с «Салютом-7». На ТКС-4 («Космос-1686») вместо штатных приборов стояли приборы для выполнения военно-технических экспериментов. Корабль выполнил стыковку с «Салютом-7», использовался для коррекции орбиты.







Орбитальная военная станция АЛМАЗ

Все полеты прошли успешно, корабль показал высокую надежность и эффективность. Кроме того, была показана его возможность стыковаться с любым аппаратом при незначительных изменениях конструкции, что позволяло использовать его в качестве спасателя. Несмотря на это, программа ТКС была закрыта.



ТКС - транспортная космическая система.



С 1979 года начался трудный этап в жизни генерального конструктора и его предприятия. В.Н.Челомей подвергся непрерывному давлению, ограничению своей деятельности со стороны руководства оборонными отраслями промышленности во главе с Д.Ф.Устиновым. После запрещения работ по пилотируемой программе коллектив ЦКБМ переориентировался на работу над комплексом «Алмаз» в беспилотном варианте. За счет отказа от системы жизнеобеспечения космонавтов удалось разместить на борту мощный комплекс аппаратуры для дистанционного зондирования Земли, в том числе уникальный радиолокатор бокового обзора с высоким разрешением. Однако подготовленная к старту в 1981 году автоматическая станция пролежала на космодроме до 1985 года. Запуск состоялся в ноябре 1986 года, но был аварийным. Успешный запуск состоялся в июне 1987 года («Космос-1870»). В марте 1991 года запущен «Алмаз-1», на нем была проведена целая серия экспериментов военного назначения.

В.Н.Челомей отдал космонавтике более 30 лет своей творческой жизни. Он является одним из славной плеяды главных конструкторов ракетно-космической техники. Пожалуй, он был единственным в мире конструктором боевых межконтинентальных баллистических ракет, который с блеском разрабатывал крылатые ракеты, космические аппараты и долговременные орбитальные станции. Его идеи часто опережали время, поначалу казались нереализуемыми и вызывали неприятие у многих руководителей ракетно-космической отрасли и лиц, принимающих решения. Тем не менее, тщательная проработка научного обоснования новых предложений, хорошо продуманная экспериментальная база, как правило, пробивали дорогу новым идеям.

Блестящие организаторские способности помогли В.Н.Челомею создать надежный творческий коллектив, способный решать не только сложнейшие научные и технические задачи, но и преодолевать организационные сложности, вызванные внешними причинами. В трудные времена коллективу помогало выжить и не утратить творческий потенциал разнообразие тематики.

Вплотную занимаясь разработкой и созданием образцов ракетно-космической техники, В.Н.Челомей не оставлял научную работу. Его основные труды посвящены теории колебаний, динамической устойчивости упругих систем, конструкции и динамике машин, теории сервомеханизмов. Значительные результаты получены в развитии методов прикладной математики.

Одно из его важнейших теоретических исследований касается проблем устойчивости упругих динамических систем. Впервые в этой области механики им была составлена бесконечная система линейных дифференциальных уравнений с периодическими коэффициентами и разработан метод приближенного решения этой задачи. Были предложены практические рекомендации для определения областей неустойчивости сложных систем. В дальнейшем академик Челомей расширял класс рассматриваемых систем, в ряде случаев получил аналитические решения. Большинство его теоретических работ заканчивалось выводом расчетных формул, которыми удобно пользоваться на практике. Вклад В.Н.Челомея в решение проблем динамической устойчивости упругих систем признан в мировой науке основополагающим.

Депутат Верховного Совета СССР 9-11 созывов.

Умер 8 декабря 1984 года. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве (участок 7).

Награжден 5 орденами Ленина (16.09.1945, 25.06.1959, 1964, 1974, 1984), орденом Октябрьской революции (1971), медалями.

Лауреат Ленинской премии (1959) и трех Государственных премий (1967, 1974, 1982).

В 1964 году удостоен Золотой медали имени Н.Е.Жуковского за лучшую работу по теории авиации, в 1977 году – Золотой медали имени А.М.Ляпунова – высшей награды АН СССР за выдающиеся работы в области математики и механики.

Действительный член Международной академии астронавтики (1974).

Его именем названы улицы и площади в городе Москве и городе Реутов (Московская область), а также малая планета солнечной системы, зарегистрированная в международном каталоге под номером 8608 и получившая название «Челомей».

Бюсты академика В.Н.Челомея установлены в Москве возле МВТУ имени Баумана и в Байконуре, мемориальные доски – в Киеве на доме, где он жил и на здании Киевского института инженеров гражданской авиации (ныне Национальный авиационный университет), в Полтаве – на здании школы №10, в которой он учился. На территории НПО машиностроения создан мемориальный кабинет Героя. В Полтавском музее авиации и космонавтики открыт мемориальный зал В.Н.Челомея. Учреждена медаль имени В.Н.Челомея, которой отмечаются деятели науки и техники за выдающиеся работы в области ракетно-космической техники. В 2000 году создан Союз ученых и инженеров имени академика В.Н.Челомея.



Бюст Челомея во дворе школы на Байконуре.



Семейный склеп Челомеев на Новодевичьем кладбище.