Байкал
Я всматриваюсь в снег. Слепящая бесконечность белизны, у горизонта взрывающаяся угольной полыньей Байкала. Это цвет вороного ахалтекинца, скачущего в метельном сухостое. Солнце тонет в его шкуре, пробираясь сквозь все волоски брюха, пытаясь осветить их откуда-то изнутри, словно из кишечника, из печени, но – даром. Все затягивает черная степная древность.
Под нами грузные торосы, сутулая железнодорожная ветка, уродливый поселок Култук, словно опухоль приткнувшийся между озером и горами. Что заставляло русского человека так уродовать пейзаж? Отчего в самых красивых, в самых сказочных местах он, приходя, стремился словно язву вбуравить самое гадостное, что могло прийти в его голову? Груды покосившихся, вросших в байкальский берег изб, кривые частоколы, дыры дорог и горы мусора на склонах. Как будто русский человек, которому Бог даровал эту красивую трудную землю, все время пытается напомнить Богу о себе: «Гляди, это я насрал. Теперь заметил»?
Какое-то неприятие красоты, полное отсутствие понимание величия окружающего, простая нелюбовь к уюту – главные качества русского народа. Русский, приезжающий во Францию, в Англию, да что там – в выжженный, пустынный Израиль, выхоженный изморенными руками репатриантов, восхищается: «Какая красота». А потом возвращается домой и продолжает рыть ямы, вместо сортиров, выкладывать дома серым силикатным кирпичом, покупать стенку «Лидия» и поносного цвета диваны «Шатурмебель».
Русский видит красоту. Узнает ее. Радуется ей у чужих. Но у себя безоговорочно стремится к уродству. К гадости.
Даже Байкальский ЦБК стоит тут – кажется – по тем же причинам. Местные поговаривают, что его построили тут только потому, что в байкальской воде водится какая-то органика, без которой невозможно производство специальной бумаги то ли для ракет, то ли для боеголовок. Я не верю. Я думаю, что построили его только для того, чтобы изгадить самый волшебный кусок русской земли. Назло. Чтоб кто-то, смотрящий за ними сверху, сказал: «Ну вот, опять эти мудаки…»
Мы проезжаем ЦБК, закрываем окна и люки, – нечем дышать. Как живут, чем дышат тут люди – непонятно. Может, у них какой-то свой – байкальский – кислородообмен. Как у глубоководных коньков или раков, которых видел на дне озера Владимир Владимирович Путин. Который так любит Байкал, и который так борется за существование комбината.
Спустя 50 километров мы сворачиваем вправо – в Посольское. Там, 4 года назад мы снимали артель бурятских рыбаков. Мы выезжаем на берег, упираясь в седой стареющий лед. Шурша по гальке, пробираясь к рыболовецкой флотилии. Четыре баркаса стоят на берегу. Солнце вонзается в суровою снежную гладь. Рыбаков нет. И жизни нет. Только пыль – вдоль артельной конторы.
Россия – не тьма. Россия – кромешная пустота. Люди строят себе города, на улицы которых они боятся выходить и дома, где не могут жить. Жизнь тут факультативна. Ее слишком мало, чтобы жить, и слишком много, чтоб ее любить.
http://www.snob.ru/profile/6871/blog/48610
Bookmarks